твой меч, господин, — она поклонилась, без подобострастия, но и не как равному. — Желаете подкрепиться с дороги?
— Было бы неплохо. Но сначала — несколько ответов на вопросы.
На стол легла серебряная монета. Драхма. Почти восемь граммов серебра. Вполне достаточно, чтобы считаться щедрым клиентом. Это ж не у нас придумали принцип «клиент всегда прав». Это принцип, вполне успешно действующий во всех мирах… ну, я так думаю. Потому, что обиженный клиент не склонен расставаться с монетами, это любой нормальный торговец усваивает накрепко.
— Слушаю, господин.
— Я здесь кое-кого ищу…
Признаться, я имел весьма смутное представление насчёт того, как построить беседу. Лена могла — и, вообще говоря, должна была — нарваться на неприятности. Здесь, в отличие от древней Руси, не привечали блаженных и юродивых. В этом мире жили свободные люди… и даже тех, кто находился на положении рабов и рабами же назывался, не всегда легко было отличить от хозяина и членов его семьи. Одежда поплоше — и всё, пожалуй. Каждый знал своё место, определённое многовековыми традициями. Кому пахать и сеять, кому воевать, кому торговать. Лена в эту схему не вписывалась. Может, поначалу она и собиралась изображать из себя эдакую амазонку-лучницу, не знаю, но после кострища у корней мэллорна и последующего общения с эльфами у неё, думаю, выбор невелик. Я бы прикинулся нищенкой — самый хороший способ присмотреться к окружающим и решить, что делать дальше. Нищенку могут прогнать, могут ударить — но никто не станет убивать побирушку.
Хотя, как я уже говорил, знание языка не дает автоматически и знания местных реалий. Может, я заблуждаюсь. Но, как мне кажется, любая попытка выдать себя за кого-то другого может привести к весьма плачевному результату. Например, объявят ведьмой и отправят на костёр. Или утопят. Понятия не имею, как древние кельты решали проблемы с ведьминским сословием.
Таким образом, мой вопрос был максимально общим и предполагал, что собеседница сама дополнит его деталями, прежде чем дать обстоятельный ответ.
— О, воин, если ты слуга всадника Фаррела Оррина, то увы, он не дождался тебя и уехал два дня назад. То-то я смотрю… ведь негоже всаднику не иметь оруженосцев.
Два дня назад… ага, как раз тогда, когда Лена должна была появиться в этой деревне. Совпадение? Да запросто.
— Не повезло, — вздохнул я, справедливо решив, что раз неведомый мне всадник отбыл, то и опровергнуть любую чушь, которую мне заблагорассудится нести, он не сможет. — Дела задержали меня, да и коня в дороге потерял, но всё ж надеялся успеть.
— О да, — с готовностью развила мысль женщина. — Он ждал тебя, воин, почти десять дней.
— Как твое имя, красавица? — поинтересовался я.
Быть может, комплимент из уст более… гм… взрослого человека произвел бы лучшее впечатление, но, видимо, хозяйку этого заведения не так уж часто баловали добрым словом. Она покраснела от смущения, улыбнулась.
— Мерна.
— Мерна… красивое имя, — нифига красивого, но почему бы не сказать, если мне это ничего не стоит. — Оррин ведь в твоей таверне ночевал?
Сомнительно, чтобы у проезжего человека было здесь жилье, как сомнительно и то, что в этом захолустье найдется другая гостиница.
— Истинно так, воин, — она снова улыбнулась, открыто и доброжелательно.
— Не сказал ли Оррин, почему уехал столь внезапно? Да ещё и в одиночку?
На мой взгляд, только сверхважные дела могли заставить благородного всадника — это, как я понимал, местный аналог рыцаря — торчать в этой дыре дольше, чем потребовалось бы на перекус и пересып.
— Кто я такая, чтобы всадник что-либо объяснял мне, — развела руками женщина. — Да уж, если на то пошло, и кому-либо другому. Только вот уехал он не один. Рабыню взял, как раз накануне.
— Рабыню? — я старательно изобразил удивление, одновременно мысленно благодаря местных богов за идею заглянуть в таверну. Чует мое сердце след сумасшедшей девчонки, ох, чует. — Зачем Оррину рабыня? Хотя… небось, молода и собой хороша?
Я постарался изобразить глумливую ухмылку, но тут же согнал её, заметив, как нахмурилась хозяйка.
— Пришла тут в нашу таверну девушка, нищенка, — пояснила она явно без особого воодушевления. — Худая, видать, давно голодала. Правда, ежели еды давать вдосталь, дабы в тело вошла, так и вовсе собой недурна будет. Видать, заприметил то твой всадник. Ну а она и сболтнула лишнего… про закон Идена-Заступника, что про нищих гласит, доводилось слышать?
На всякий случай я решил пожать плечами. Понимай как хочешь, то ли «бес его знает, что это за закон», то ли «да кто ж его не знает». Мерна решила, что я имею в виду первый вариант, и тут же пояснила:
— Старый закон, его сейчас не всякий и вспомнит. Мол, ежели у человека денег нет, да хозяина, да заступника, да родителей тоже — никого, кто мог бы за бедняка слово замолвить — то любой может такого назвать рабом. Фаррел и назвал. Лавена — она и не поняла, что вмиг свободы лишилась, улыбалась ему, глупая… хотя ведь закона не знала. А то, может, и промолчала бы.
— Лавена?
— Девку Лавеной звать. Купил он ей из одежды кое-что, у меня купил, не поскупился. На возок посадил, да сразу и отбыл.
Она подумала и помрачнела.
— Тут дело-то вишь какое, воин. Сцепился он тут с кэрлом из пришлых, Тристаном звать. Сцепился вроде как и по пустяку, охолонил того маленько, да вот мира меж ними так и не стало. У нас ведь как — могут друг другу и бока намять, и зубы покрошить, дело обычное. Потом пива по паре кружек в себя зальют — и смотри ж ты, друзья друзьями, словно с детства вместе росли. Потом снова подерутся, да опять помирятся. А тут уж не поладили так не поладили, Тристан на твоего Оррина волком смотрел, да и всадник кэрла не жаловал. И, видать, задело кэрла-то, что всадник девку себе в рабыни взял. Может, он и сам того хотел бы, не ведаю.
Она вздохнула.
— Может, потому и в путь торопился. От беды подальше. А Тристан то ли с зависти недоброе замыслил, то ли просто по своим каким-то надобностям уехал, про то не скажу.