Буйенс в страхе осмотрелся, боясь, что другие кардиналы услышат этот разговор. «Я не знал, ваше святейшество».
– Собиралось такое большое войско, готовился такой большой флот, и ты ничего не видел?
Кардинал собирался было что-то сказать, однако в этот миг бессильная рука папы, стоявшего на пороге смерти, высунулась из-под одеяла и с невообразимой силой схватила Буйенса за руку. «Сегодня, – с трудом выговорил папа, – сегодня пало христианское государство, существовавшее двести тринадцать лет, со времен крестовых походов». Внезапно папа вспомнил немецкого монаха, которого он отлучал от церкви: «Даже Мартин Лютер не изменил священным реликвиям так, как это сделал ты». Он попытался было сесть, но у него не хватило сил. Сейчас его глаза пылали огнем. Кардинал в страхе попытался отступить, однако вцепившаяся в него рука словно пригвоздила его к месту.
– Если бы ты привез мне из Стамбула какие-то другие вести, нежели известие о том, что русская наложница султана Сулеймана Роксолана вертит падишахом, как хочет, и ждет от него ребенка, то сейчас бы османы бежали от победоносного войска крестоносцев, и я был бы вторым папой, спасшим Рим спустя тысячу лет после Льва I, спасшего Рим от бича божьего Аттилы.
Это были последние слова папы Льва Х. Голова его упала набок, глаза закрылись, дыхание остановилось. Но он по-прежнему не выпускал руку кардинала Адриана Флоренсзоон Буйенса, словно бы говоря: «Вот, я поймал виновника».
Однако эту картину истолковали совершенно неверно. Все решили, что папа, ставший последней жертвой османов на Родосе, желает видеть в качестве своего преемника Буйенса. Адриан Флоренсзоон Буйенс спустя пятнадцать дней принял имя папы Адриана VI. История о русской наложнице султана Сулеймана Роксолане, о которой он взахлеб рассказывал, вернувшись из Стамбула, изменила ход истории.
Новость о победе дошла до Стамбула за десять дней. Тотчас во все стороны отправили глашатаев, для того чтобы сообщить о победе жителям. Самые громкие муэдзины весь день рассказывали с высоких минаретов о новой победе Сулеймана. Народ высыпал на улицы. Старики, участвовавшие в битвах прошлого, вытирали слезы радости, а молодые парни обнимались.
Только один человек во всем большом Стамбуле не радовался, а страдал. Это был Марко Кетто.
Те, кто считал, что Сулейман в объятиях Роксоланы забудет о войнах и завоеваниях, жестоко ошибались. Вместо того чтобы его успокаивать, Хюррем заставляла его кровь пылать. И кто знает, какие испытания ожидали всех впереди.
Марко Кетто сидел у себя, переживая известия последних дней, а по улицам Стамбула проходили победоносные войска. Во дворце то и дело слышалось: «Долгих лет жизни падишаху!» В мечетях возносились благодарственные молитвы за победу, за павших на поле брани читали мавлюд[48]. По повелению Хафзы Султан на дворцовой кухне непрестанно шла работа. Огромные казаны с пловом и супом кипели на огне, блюда ломились от пирожков, раскатывалась пахлава, рекой лились айран и шербет. Дворец в мгновение ока превратился в гигантскую общественную столовую. Все вокруг ели и пили, распевая победные песни.
На каждом углу только и говорили, что о героизме султана Сулеймана и его воинов. Кто-то поговаривал, что честь победы принадлежит и Хюррем Хасеки, вдохновившей повелителя.
Юный шехзаде Мехмед Хан тоже слышал эти разговоры. Хюррем много рассказывала ему об отце: «Однажды шейх-уль-ислам Али Джемали-эфенди говорит: “Давайте помолимся, чтобы победить”. А в ответ на это наш падишах очень рассердился и ударил кулаком по столу. “Разве, – говорит, – внуки Мехмеда Фатих Хана молиться должны? Разве от этого Явуз Селим в гробу не перевернется? Если нам завтра предстоит отправиться в лучший мир, с каким лицом мы предстанем перед ним? Вот как вы нам верно служите! Помолиться?!” Так гневался султан. И в этот момент Пири Мехмед-паша возьми да и скажи: “А что нам еще остается?” И тогда разразилась настоящая буря. Сулейман Хан в ярости вскочил с места и, прокричав: “Я вам покажу, что еще остается!”, схватив меч, выбежал из шатра. Вскочил на коня и помчался во главе войска прямо на крепость. Так упрямый Родос сдался повелителю мира Сулейман Хану».
Каждый раз, когда она это рассказывала Мехмеду, она словно бы слышала голос Сулеймана: «Родос – это мой тебе подарок, Хюррем Ханым». «Конечно, подарок, – говорила она про себя. – Подарок Хюррем от султана Сулеймана. Теперь Родос – это ожерелье у меня на шее. Подарок на рождение моему шехзаде Мехмеду».
Возвращение падишаха в Стамбул было полно великолепия. По дозволению Хафзы Султан Хюррем велела Джаферу приготовить карету. Взяв на руки шехзаде Мехмеда, она отправилась встречать султана Сулеймана. Султан, узнав, что Хюррем, лица которой он не видел полгода, встречает его с маленьким шехзаде, был вне себя от счастья. Увидев их, он слез с коня и сел к ним в карету. Теперь на лице Сулеймана была темная бородка. Рубины, которыми было усыпано украшавшее его чалму перо, мерцали в полумраке кареты, счастье светилось в его глазах. В этих глазах читалась любовь, читалась гордость. «О господи, – думала Хюррем. – Это мой муж, отец моего сына! Какой он сильный, какой красивый! Я благодарю тебя, Господь, за то, что ты даровал мне его». Думая об этом, она склонилась перед Сулейманом, поцеловала ему руку и произнесла, как ее учила Хафза Султан: «Да будет твое завоевание благословенным!» Тут ей на глаза навернулись слезы и она добавила: «Я держала свою клятву, повелитель. Пока вас не было, я не плакала». Она протянула ему ребенка: «Ваша покорная раба родила вам сына». Слезы стекали по ее щекам. «Наконец мой повелитель, отец моего сына, встретился с моим шехзаде. И теперь я могу плакать», – сказала она.
Сулейман обтер слезы с ее щек. «Долгих лет жизни тебе и твоему шехзаде, Хюррем», – прошептал он, аккуратно взяв сына на руки. Подняв кисею с лица ребенка, султан увидел, что тот растерянно смотрит на своего отца, которого видит впервые в жизни, глазами Хюррем. Лицо падишаха расплылось в полной любви улыбке. Он аккуратно коснулся указательным пальцем розовых губок ребенка. Младенец поймал толстый палец и ответил отцу первой улыбкой. Сулейман вдохнул волшебный аромат малыша: «Мой дорогой Мехмед Хан! Ты получил имя от нашего великого предка, Фатих Мехмед Хана. Я желаю тебе таких же долгих лет жизни и такой же удачи, как ему».
Выйдя из кареты с Мехмедом на руках, он направился к своим воинам, которые ожидали его, чтобы разделить радость победы и встречи. Все замолчали и смотрели на младенца. Подняв малыша, падишах показал ребенка воинам. И вот тогда небо взорвалось криками: «Долгих лет жизни падишаху! Долгих лет жизни шехзаде Мехмед Хану!» Эти крики, отразившись от холмов, достигли дворца.