Она вопросительно, с нежной улыбкой внимала речи султана.
– Первая новость вот какая… Пири Мехмед-паша уже очень стар. Ему пора удалиться от дел и заниматься своим садом. Мы решили назначить ему жалованье двести тысяч акче. А чтобы место визиря не оставалось пустым, мы решили вручить печать великого визиря Ибрагиму-паше.
Хюррем вновь показалось, что слух ей изменяет. Голос Сулеймана звенел колоколом, но она ничего не могла разобрать. Все кончено. Греческая свинья украла у нее силу и власть, к которой она так стремилась.
– Постой, это еще не все, – сказал падишах. – Мы решили отдать нашу сестру Хатидже Султан в жены Ибрагиму-паше. Во дворце свадьба, Хюррем, свадьба. Посмотришь, похожи ли наши здешние свадьбы на ваши.
Той ночью горькие мысли, словно уколы ядовитых игл, не давали Хюррем заснуть. Они жалили ее, отравляя ядом. Внутренний голос нашептывал: «Готовься, скоро Ибрагим выгонит и тебя из дворца». Хюррем пыталась воскликнуть: «Нет, он не сможет прогнать меня, у меня есть шехзаде!» – но в ответ раздавался только ядовитый смех: «Ты – мать шехзаде, а Сулейман – отец. Сила на его стороне, а ты пустое место. У тебя заберут твоего шехзаде, и тебя выбросят. Ты просто исчезнешь».
Голос не сдавался: «Наверняка Ибрагим убедит падишаха вернуть в Стамбул эту змею Гюльбахар и Мустафу». Хюррем попыталась возразить: «Но я-то Хюррем!» Голос смеялся над ней: «Тот, кто дает имя, тот его и лишает. Ну-ка, скажи, а кем ты вообще можешь быть? Александрой или Русланой? Кто ты на самом деле?»
Хюррем теперь очень хорошо знала ответ на этот вопрос. Она была возлюбленной падишаха. Но можно влюбиться, а можно и разлюбить. Только и всего. Она решила, что рождение сына является залогом успешного будущего и пути к власти. Как она могла допустить такую ошибку? Как она могла не посчитать ссылку Гюльбахар уроком? Пока ее глупая голова гордилась, а ее глупый язык шептал султану нежные слова любви, враги не теряли времени даром.
Все нежные слова падишаха тоже, как оказалось, ничего не значили. «Теперь я вижу настоящую правду, – думала она. – Вместо того чтобы радоваться тому, что приключилось с Гюльбахар и ее сыном, мне следовало дрожать от страха. Вчера это приключилось с ней, а завтра со мной».
Теперь в объятиях султана Хюррем не находила покоя. Ядовитые иглы мешали ей быть счастливой, как прежде. Они не давали ей покоя, внося смятение в ее душу.
«Может быть, греческой свинье даже не потребуется выгонять меня из дворца, – думала она. – Может быть, меня ждет только острый нож, который подкараулит меня в каком-нибудь укромном уголке гарема, чтобы вонзиться мне в горло, или несколько капель яда».
«О господи, о господи!» – непрестанно молилась она. Новая безумная мысль мешала ей дышать: «Может быть, дело обойдется и без Ибрагима. Наверняка Гюльбахар завела во дворце своих шпионок. А может быть, кто-то из нянек моего шехзаде уже готовится к отравлению сынка! Пресвятая Матерь Божья, услышь меня! Спаси и сохрани моего маленького шехзаде!»
А Сулейман ничего не замечал. Ему казалось, что слезы и стоны Хюррем по-прежнему вызваны страстью. Прежде Хюррем никогда не была такой страстной, никогда не отдавалась так сполна.
Хюррем терзали ее страхи. Однажды султан предложил ей выбрать кормилицу для сына. Зачем кормилицу?! Зачем нужна кормилица? Она сама кормила своего сына, напевая ему песни родных краев. Что, разве мать Мехмед Хана умерла, что ему нужно звать кормилицу? «Они хотят отобрать у меня ребенка», – озарила ее страшная мысль.
– Если великий султан позволит, то мне хотелось бы самой выкармливать шехзаде Мехмед Хана.
Хюррем сама поражалась тому, как спокойно ей удается говорить. Она прижалась к султану и поцеловала его:
– Пусть наш шехзаде, сын великого повелителя мира, будет вскормлен так, чтобы он мог сравниться со своим отцом.
Падишаху нравилась такая лесть, и он довольно сказал:
– Как пожелаешь. Посмотрим, как тебе удастся выкормить нашего шехзаде. Посмотрим, будет ли он таким же красивым, как мать, и будет ли у него такое же чудесное, как у матери, сердце.
Он обнял Хюррем и добавил:
– А какой, оказывается, благородный человек Ибрагим!
Хюррем сказала про себя: «Дьявол чертов, будь он неладен, этот Ибрагим!»
– Все только и думают о том, как бы заполучить печать великого визиря. А Ибрагим, надо же, умолял нас не вручать ее ему. Умолял и упрашивал.
– Ибрагим-паша очень умный человек. Он непременно знает, что делает, повелитель.
– Я сказал ему, что отдаю в жены Хатидже Султан, пусть будет нам зятем. Но и это не помогло. Не заставлять же мне его силой.
Хюррем изо всех сил сдерживалась, чтобы не выдать ненависть, и лишь спросила: «Ну что еще может требовать обычный паша? Что вы еще могли ему предложить?»
– Он нам больше чем друг, скорее брат. Мы тоже считаем себя его братом. Но мы боимся, что как только между нами окажется печать великого визиря, то отношения наши испортятся. Этого боится он сам. И это справедливо. Если нам придется снять Ибрагима с должности, то печать, конечно, не будет иметь никакого значения, но дружба наша подойдет к концу. И от этого он будет страдать. Так что мы его спросили, что нам следует делать в таком случае.
Хюррем погладила султана по голове. «Попадись он мне сейчас, – думала она. – Я бы вот этими самыми руками вырвала бы ему глаза и расцарапала сердце».
– Ибрагим взял с меня слово, что я не опозорю его честь и никогда не прогоню с этой должности, и только в этом случае он примет печать великого визиря. Вот прямо так и сказал греческий упрямец.
Хюррем подумала о том, что этот Ибрагим хитер и коварен, как шакал. Ей было страшно, что Сулейман вот так запросто согласился на все его условия.
– Я даже знаю, что вы ему сказали, повелитель.
Сулейман улыбнулся:
– И что?
– Мир до сих пор не видел такого благородного повелителя, как наш султан. Сулейман Хан, который засыпал народ покоренного Родоса дарами, никогда не станет понапрасну отворачиваться от своего брата. Неудивительно, что великий падишах согласился со всеми просьбами Ибрагима-паши.
– Мы приняли все его просьбы, Хюррем. Я сказал: «Ибрагим, прояви себя. Даю тебе слово, я никогда не прогоню тебя с должности. Я даю тебе слово письменно. Клянусь Аллахом, даю слово Сулеймана».
Через некоторое время султан уже спокойно спал. А Хюррем осталась один на один со своими страхами. До утра она не сомкнула глаз. Думала, примеривала и так и эдак. Но, когда начало рассветать, появилось решение. Она поняла, как ей действовать: «Раз тебя, греческая свинья, нельзя лишить печати, нужно лишить тебя головы. И ты ее лишишься, даю слово Хюррем».