Читать интересную книгу Залог мира. Далёкий фронт - Вадим Собко

Прощальный ужин затянулся.

— Вот так, — говорил Чайка, — завтра уедут Соколовы, потом ещё кто-нибудь, и всё меньше и меньше народу будет собираться на проводы. А там, смотришь, и я сам, уже последним, окину взглядом эти стены и скажу: «Прости-прощай, город Дорнау. Мы своё дело тут сделали».

Он поцеловал Соколова и поднёс к губам руку Любы.

Поезд на Брест отходил вечером.

Люба стоит рядом с мужем у широкого окна купе. Друзья смотрят на них с перрона. Может, ещё и придётся встретиться: офицеры ведь не знают, куда их забросит судьба.

Поезд тихо трогается. Провожающие идут рядом с вагоном, и каждый думает о той минуте, когда и он вот так же поедет на Родину.

А поезд всё ускоряет ход. Уже пропали из виду товарищи, уже скрылись из глаз кружевные переплёты Силезского вокзала, уже знакомятся в коридоре случайные попутчики.

Вот он стоит у окна вагона, майор Соколов. Он едет учиться, едет выполнять новые задания, закалённый, испытанный войной и борьбой за мир офицер Вооружённых Сил Советского Союза.

Берлин — Киев— Ирпень.

1945–1949

Перевод Ц. Дмитриевой и Я. Треневой.

ДАЛЁКИЙ ФРОНТ

(повесть)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Над высокими жёлтыми дюнами проносится западный ветер. Он несёт из Атлантики запах морского простора и солёной воды.

На золотистом песке дюн лежат следы, словно тёмное монисто. Здесь прошли два человека и исчезли в безлюдном просторе. Сухой песок осыпается под ветром, на месте глубоких следов остаются лишь едва заметные ямки, и никто не скажет, куда скрылись люди…

Концентрационный лагерь Дюбуа-Каре находился на севере Франции, недалеко от моря, в самом сердце Нормандии. Суровая природа, море, постоянные опасности воспитали у нормандцев твёрдый характер. Именно потому немцы расположили вдоль морского берега длинную линию концентрационных лагерей.

Отсюда они гнали пленных на строительство береговых укреплений. Здесь они держали французских партизан, захваченных в городах Савойи и увезённых сюда, подальше от родных краёв. Эти же концентрационные лагери, представлявшие собой довольно хорошо вооружённые крепости, должны были служить опорными пунктами в борьбе против англичан и американцев, если бы они отважились перейти Ла-Манш.

Дюбуа-Каре отличался от остальных лагерей особенно строгим режимом. Кроме того, в Дюбуа-Каре было отделение для женщин. В разговорах между собой немцы часто называли его «монастырём». Это обстоятельство привлекало внимание самых закоренелых фашистских палачей. Начальник женского отделения капитан Крамер считал, что поставлен на ответственный и выгодный пост.

«Монастырь» состоял из четырёх длинных и низких бараков, выкрашенных в ослепительно белый цвет. Бараки стояли по углам огромного квадрата, центр которого представлял собою утрамбованный плац. Здесь высилось странное сооружение, которое, видимо, предназначалось для гимнастических упражнений, но скорее напоминало виселицу. Рядом стояло несколько деревянных скамей. Назначение их было непонятно: садиться на них начальник лагеря категорически запретил.

Эти четыре барака, окружённые оградой из колючей проволоки, стояли отдельно от основного лагеря. В каждом углу квадрата находились дозорные вышки, на которых круглые сутки торчали часовые. И ни одного деревца, ни малейшей тени. Только слепящая белизна бараков, жёлтый простор песчаных дюн с редкими кустиками полыни и вереска да ветер — сильный, горячий и влажный. А вдали, у самого горизонта, туманное марево синих лесов, людные города и сёла.

Молчание, царившее в женском отделении, нарушалось только руганью капитана Крамера и его помощницы Мари-Клэр. Заключённым было строго-настрого запрещено разговаривать. Женщины, собранные со всех концов мира, молча ходили по лагерю, измождённые, одетые в лохмотья. Заходить в бараки они имели право только ночью, после отбоя. Солнце опалило их лица, ветер высушил кожу. В Дюбуа-Каре было около тысячи пленниц. С утра до поздней ночи они ходили по большому квадрату между бараками, не имея права даже присесть. Если обессилевшая пленница падала, охрана выносила её за ограду, — а оттуда не возвращался никто. За порядком в лагере следили немецкие солдаты и надсмотрщица Мари-Клэр. Недобрая слава о ней разнеслась далеко за пределы Дюбуа-Каре.

В то утро, с которого мы начали наш рассказ, — это было в начале июня 1944 года, — Мари-Клэр вошла в ворота женского отделения, всем своим видом подчёркивая желание быть похожей на укротительницу зверей. Странный костюм, напоминающий немецкую униформу, высокие лакированные сапоги и хлыст в руке выглядели в этой обстановке нелепо. Казалось, будто Мари-Клэр оделась для сцены. Её бледное лицо с ярко накрашенными губами, чёткими линиями бровей, большими карими глазами и тонким носом походило на маску. Высокая, худая, она медленно шла по лагерю, во всё вглядываясь, и картинно поворачивала голову из стороны в сторону, словно показывая всем свою причёску из тяжёлых темнорыжих волос.

При её приближении пленницы останавливались и застывали неподвижно, глядя ка надсмотрщицу с нескрываемым ужасом, боясь встретиться с ней взглядом. Мари-Клэр обошла бараки, заглянула во все уголки, не нашла ничего, к чему можно было придраться, и вышла на плац. Её несколько удивила подчёркнутая покорность заключённых. Надсмотрщица склонна была объяснить её своим костюмом, — впервые за время пребывания в лагере она появилась в такой форме.

Мари-Клэр шла не спеша, внимательно всматриваясь в лица пленниц: она искала двух советских девушек. Они прибыли в Дюбуа-Каре недавно, после того, как пытались бежать из другого лагеря, но силу их скрытого сопротивления Мари-Клэр уже успела почувствовать.

Поведение Марии Дорошенко и Тани Егоровой серьёзна беспокоило надсмотрщицу.

В начале войны швейцарская журналистка Мари-Клэр поехала на фронт, описывать бои на линии Мажино. Когда на Францию, проданную своими руководителями, обрушился молниеносный удар немцев, Мари-Клэр очутилась в обычном концентрационном лагере, как военнопленная.

Но пленницей она была недолго. Её красоту отметил начальник лагеря капитан Крамер и, не встретив со стороны Мари-Клэр сопротивления, освободил её от лагерного режима. Она быстро вошла во вкус власти, и, оставаясь в списках пленных, ревностно выполняла обязанности надсмотрщицы. Капитан Крамер всюду возил её с собой. Давно порвалась связь между ними, давно появились у капитана другие любовницы, но Мари-Клэр по-прежнему оставалась его незаменимым помощником.

Её поведение в лагере представляло смесь неуверенности и жестокости. Она хорошо знала, что женщины, собранные здесь, уже утратили способность к сопротивлению: они убедились в невозможности бежать из лагеря, они устали от постоянной борьбы за свою жизнь. Только две советские девушки были исключением, и сломить их, поставить на колени было затаённой мечтой Мари-Клэр.

И сейчас, обходя лагерь, она искала их. Ей нужно было только найти какую-нибудь причину, чтобы придраться к ним. Но девушек не было видно, и надсмотрщица отметила это с удовлетворением. Видимо, они бродят где-то сзади, стараясь не попадаться ей на глаза. Значит, они её боятся. Для начала это очень хорошо.

Мари-Клэр походила по лагерю ещё с четверть часа. Потом ей это надоело и она приказала выстроить всех заключённых возле бараков. Мари-Клэр ежедневно проводила перекличку, — ничего необычного в этом не было.

Привычно быстро выстраивались пленницы у бараков. Мари-Клэр обходила длинные шеренги, вглядываясь в лица, и ей казалось, будто она знает жизнь каждой женщины.

Вот в первом ряду у ближнего барака стоит высокая красивая девушка с тонким лицом и светлыми волосами. Англичанка Джен Кросби появилась в лагере не так давно. Она летела на самолёте из Алжира в Лондон, и машина испортилась около французского берега. Все пассажиры очутились в лагерях.

Надсмотрщица приглядывалась к Джен, но как-то не решалась придираться к ней. Кто знает, как кончится война?! А Джен Кросби держалась покорно, будто и в самом деле гордость и воля давно покинули её, как и большинство пленниц.

Рядом с Джен в шеренге стоит молодая, красивая француженка Жанна Роже. Капитан Крамер дарит Жанну своим вниманием. Нельзя сказать, чтобы это радовало девушку, но всё же Мари-Клэр не решается открыто придираться к ней.

Несколько дальше стоит пожилая женщина с чёрными, как смоль, волосами. Она всегда смотрит в землю. Мари-Клэр ни разу не видела цвета её глаз. Женщину зовут Мария Стоянова, она из Болгарии, а может, из Югославии, — в понимании надсмотрщицы это почти одно и то же. Мари-Клэр знает только, что этой женщине пришлось много испытать в лагере, но ни разу она не подняла глаз. И когда капитан Крамер спросит, кого надо убрать в первую очередь, Мари-Клэр укажет именно на неё.