не умеет, кроме как учить детей. Но все-таки едем… Едем в Нью-Йорк…»[66]
Это может показаться смешным, но добравшись наконец до Нью-Йорка, Исай Перель прежде всего позаботился о том, чтобы «сдать» полученную в Сталиндорфе подводу и лошадь.
Прежде всего и несмотря ни на что – «сдать» государственное имущество!
И обязательно, обязательно получить «расписку»!
Подводу и лошадь сдали, расписку получили, но в Нью-Йорке прожили недолго – начались бомбежки и нужно было бежать дальше.
Они шли пешком и ехали на подводах, тряслись в кузовах грузовиков и задыхались в теплушках товарных поездов, спускались по Волге из Сталинграда в Астрахань на речном пароходике «Академик Тимирязев» и переплывали Каспийское море на корабле «Гелиотроп». Они пересекли четыре республики, одолели многие тысячи километров, пока наконец, спустя год, не попали в Ташкент, откуда весной 1945-го вернулись в освобожденную Одессу.
Сегодня они живут в Нью-Йорке – в настоящем Нью-Йорке! – и часто с друзьями за праздничным столом вспоминают тот 1941-й, и тот донецкий Нью-Йорк, и «государственное имущество», которое… «сдали под расписку»!
История со счастливым концом…
Письмо тов. Сталину
Не все наши истории имеют счастливый конец.
Не всем эвакуированным из Одессы удалось достичь спасительного берега.
Да и берег, на самом-то деле, не был таким уж «спасительным»!
До трагической гибели «Ленина» оставалось еще двое суток, «Ленин» все еще стоял на якоре в бухте «Казачья», ожидая окончания ремонта «Ворошилова», а его пассажиры были все еще живы и счастливы тем, что выбрались из осажденного города, когда в одесском порту началась подготовка к рейсу еще одного каравана кораблей: «Яна Фабрициуса», «Ингула» и «Ногина».
Грузовой пароход «Ян Фабрициус» был одним из самых старых кораблей Черноморского пароходства. Под различными флагами он 26 лет бороздил моря, пока в 1932-м не был куплен Страной Советов и переименован в «Яна Фабрициуса» – давно забытого всеми героя Гражданской.
И так уж случилось, что именно «Ян Фабрициус» 22 июля 1941-го пострадал от первой бомбежки. Старика, правда, наскоро подремонтировали, очистили от ила и загрузили оборудованием завода им. Октябрьской революции, приняв на борт, как обычно, и рабочих этого завода.
Но вот что интересно: среди поднявшихся в тот день по трапу на «Ян Фабрициус» было немало людей, не имевших никакого отношения ни к заводу им. Октябрьской революции, ни к его оборудованию. И тем не менее, у них на руках были эвакоталоны, снабженные штампом отдела кадров этого завода.
Эвакоталоны они, скажем так, «приобрели»… каждый по 2000 рублей наличными!.. у ответственного за эвакуацию завода, заместителя начальника отдела кадров, товарища Холодова.
Именно так удалось попасть на «Фабрициус» профессору Якову Гиммельфарбу, пережившему, если вы помните, вместе со своей 7-летней дочерью Лилькой бомбежку на Соборной площади. Трудно сказать, что побудило профессора, известного специалиста по эпидемиологии, подлежащего, естественно, эвакуации и даже имевшего уже направление на работу в Ростовский противочумный институт, купить эвакоталоны. Скорее всего, это было связано с желанием покинуть город без промедления вместе со всеми родственниками.
На этой «удачной сделке» товарищ Холодов заработал астрономическую по тем временам сумму – около 20 тысяч рублей.
Вспоминает Лилька: «Ясно помню летний день на даче, на 11-й станции Большого Фонтана. Мы собираемся идти на пляж. Вдруг от калитки слышится вопль бабушки Мириям: «Война! Началась война!»
Проходит какое-то время. Мы живем в городской квартире, и меня водят гулять на Соборную площадь. Слышу разговоры о том, что мы уезжаем и берем с собой только самое необходимое. Мне разрешают взять куклу, названную Светланой, в честь дочери Сталина.
Мы едем в порт на подводе, которую «выделил» папе Бактериологический институт. Посадку не помню. Помню только, что нас помещают в глубокий трюм, где много людей. На берег высаживаемся в Мариуполе, а оттуда уже на поезде – в Ростов, где находится Противочумный институт…».
Вся семья Гиммельфарб благополучно добралась до Мариуполя.
Ну а как же рабочие завода им. Октябрьской революции?
Те, которые тоже должны были плыть на «Фабрициусе», но не смогли, так как выделенные им эвакоталоны были проданы?
Не волнуйтесь!.. Товарищ Холодов о них позаботился.
Он организовал конный обоз, и все, кто не попал на «Фабрициус», покинули город по Николаевской дороге.
Об этом тяжелейшем пути – около 600 километров по выжженной солнцем степи, где не было даже кустика, чтобы спрятаться от бомбежки, рассказала нам ехавшая в этом обозе 13-летняя дочь одного из инженеров завода, Белла Кердман.
Большая часть эвакуированных из Одессы прежде всего попала в Мариуполь.
Мариуполь…
Небольшой рабочий городок на Азовском море.
Неказистые одноэтажные домики, день и ночь «опаленные» багровыми сполохами доменных печей завода «Азовсталь».
Когда-то, в давние времена, на месте Мариуполя было греческое поселение, и именно здесь в 1841 году в семье бедного сапожника-грека родился один из самых загадочных русских художников – Архип Куинджи.
Наплыв специфической одесской публики, видимо, произвел «сильное впечатление» на рабочий люд Мариуполя и вызвал определенную реакцию.
Были даже отдельные «сознательные» граждане, которые, вспомнив уникальную лексику 1937-го, «почли своим долгом сигнализировать о безобразном поведении беженцев и требовать их… беженцев!.. беспощадно уничтожать»[67].
ИЗ ПИСЬМА К ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ
Дорогой Иосиф Виссарионович!
Перед нашей страной нависла угроза германского фашизма, вероломно напавшего на нашу родину. Мы, советские патриоты, отомстим германскому фашизму за кровь наших братьев, жен и детей.
Но есть ряд партийных и советских организаций, которые не учли важности данной обстановки и создают панику внутри страны…
Много работников торгующих и финансово-банковских организаций гор. Одессы, не отчитавшиеся перед своими организациями и не получившие путевки на выезд, ограбив магазины и другие учреждения, первым делом умчались на машинах в гор. Мариуполь.
Ряд случаев, когда в Мариуполе у беженцев из Одессы обнаруживали по 20–30 и больше тысяч рублей денег.
Ведь такие деньги честным путем иметь нельзя…
Много людей, бежавших оттуда, бродит без учета.
Приехав в Мариуполь, они кричат во все горло – мы пострадавшие, мы беженцы, а этим моментом по спекулятивным ценам продают на рынке.
Вот таких людей… надо беспощадно уничтожать…
Если я этим письмом нанес политическую ошибку, то пусть советский закон покарает меня жестоко.
18 августа 1941 г. И. Ковалев
[Уникальная лексика доноса сохранена. – Авт.]
В своем отношении к эвакуированным Иван Ковалев не одинок – многие местные жители чувствовали так же или примерно так же.
И это даже можно понять и объяснить экстремальными условиями, в каких они оказались.
Отцы, сыновья на фронте.
Матери, жены в цехах заводов.
Дети голодные, беспризорные.
А тут еще, понимаете, «понаехали».
От фронта спасаются.
Да