своим умом дошел? — В голосе Жихарева прозвучала откровенная ирония.
— Своим, — серьезно ответил Ершов.
— Ну и прекрасно! Ты делаешь успехи! Стало быть, решил вести трезвый и добропорядочный образ жизни? Приветствую! И поздравляю! Но зачем и к чему такая неприязнь ко мне, твоему единственному другу в этом шумном Вавилоне?
— А затем и потому, что ты главный закоперщик, — жестко проговорил Ершов. — Если бы не ты, я бы и капли в рот не брал никогда! А ты прилип ко мне, словно банный лист… И все время и втягиваешь, и втягиваешь…
— Любопытно, как же это банный лист может втягивать? — Жихарев насмешливо скривил губы. — Этакого-то верзилу! Ты вот что, вернись, остынь. И давай поговорим спокойно. — Он решительно взял Ершова под руку и, подведя к дивану, накрытому белым чехлом, насильно усадил его и сам сел рядом. — Если у тебя есть что-либо дельное против меня — говори! — продолжал Жихарев. — И говори прямо, без всяких обиняков и намеков. Мешаю тебе, потому что хочешь привезти жену и девочку? Пожалуйста! Завтра Жихарев исчезнет аки дым. Я ведь живу тут не почему-либо… Просто приятно жить с тобой, видеться каждый день, разговаривать и тому подобное. Необходим ты мне, вот что! Симпатичный, умный, талантливый, оригинальный. И поэт… Настоящий поэт. Понимаешь? Душевно необходим! — подчеркнул Жихарев, приложив к груди обе ладони, и лицо его сделалось печальным и скорбным. — Думаешь, такое простое дело — разойтись с женой, от которой у тебя есть сын… и ты любишь его больше всех жен на свете. А ты вон что! «Сомнительные удовольствия с сомнительными особами!» Разве в особах дело? И вообще ты задумывался, почему я пью? «Задался целью превратить меня в алкоголика!» Для чего же такая цель? Эх ты! Как можно этак думать о человеке, который, кроме добра, ничего тебе не делал и не желал никогда? Который, можно сказать, полюбил тебя? И наконец, неужели ты думаешь, что меня не волновал вопрос, как мы с тобой живем в последнее время? Тут у нас разногласий не предвидится. Мне тоже такая сумбурная жизнь не по душе… И на днях мы сообща покончим с нею. Действительно, пора за ум взяться. Но сегодня ты должен. Непременно и обязательно! Ужин я устраиваю, — тоном, не допускающим возражений, заключил Жихарев.
— Какой такой ужин? — угрюмо спросил Ершов.
— День рождения отмечаю. Двадцать восемь стукнуло.
— Ты всегда находишь какой-либо благовидный предлог: мы ни разу не пили без повода и причины, — Ершов сердито сдвинул свои белесые брови, по лицу его прошла тень раздражения. — Вот и теперь придумал. Почему же утром прямо не сказал? Почему заранее не пригласил того же Лубкова? И почему сейчас не сказал ему, что у тебя такой день?
— Да потому, что, если сказать, — начнут соображать, что купить, где купить да какой подарок. А мне подарки не нужны… я бездомный пес. Куда их девать? Да и вообще, зачем они? Зачем людей вводить в расход? Это во-первых. Во-вторых, утром я еще и не уверен был, получу ли гонорар. А без него и гостей не на что было бы звать. Когда же получил — хватился, тебя уж нет. Ты почему-то тайком улизнул. И я пригласил, кого успел. И Реброва с Лубковым тоже не оказалось дома. Те же, кого нашел, уже сидят в отдельном кабинете и ждут нас с тобой. И если ты, не скажу — друг, а просто хороший товарищ, то сейчас же пойдешь со мной туда. Об остальном дотолкуемся после.
— А день рождения — не очередная выдумка? — недоверчиво глядя на приятеля, спросил Ершов, видимо начинавший колебаться.
— Алеша! — добродушно улыбаясь и хлопая Ершова по плечу, вскричал Жихарев. — Ты меня удивляешь! Разве я тебе когда-нибудь врал? С тобой всегда предельно откровенен! Не понимаю, откуда такое недоверие! Вот смотри! — Он встал, быстро подошел к столу, вынул из ящика метрическое свидетельство и, вернувшись, протянул Ершову. — До какого унижения ты меня доводишь — документы приходится показывать. — Жихарев с притворным сокрушением покачал головой. — Только по дружбе прощаю. Читай: год рождения 1913, месяц июнь, 8-е число… это по старому стилю. А по новому как раз сегодня! Видишь, в одном месяце с Пушкиным родился… Что-нибудь да значит!
— По старому стилю Пушкин родился в мае, — строго возразил Ершов, как будто рождение в одном месяце с Пушкиным в самом деле имело какое-либо значение, и заглянул в метрику. — Верно! — проговорил он. — А я и не знал, когда ты родился.
Жихарев засмеялся:
— Не было повода сказать тебе… Ну вот теперь знаешь! И пошли, милый Алешенька, пошли! Люди ждут. Неудобно. Я сказал, что скоро приду, и вот минут двадцать точу с тобой балясы.
Ершов медленно поднялся с дивана, вяло промолвил:
— Хорошо. Коли день рождения — пойду. Но предупреждаю: это в последний раз.
2
Большая, просторная комната с картинами на стенах. Люстры под потолком. За сдвинутыми вплотную несколькими столами более двух десятков мужчин и женщин, одетых по-праздничному. На белоснежных скатертях — бутылки вин, тарелки с заливной осетриной, тонко нарезанной бужениной, ломтиками сыра, колбасы. И все стояло нетронутым. Слышался легкий гул разговоров. Войдя, Жихарев громко возгласил:
— Еще одного поймал! Ершов Алексей Васильевич! Мой друг, прошу любить и жаловать. Товарищ Ребров и Лубков — в пути. Придется еще немного подождать.
— Подождем! — отозвался Юшков. — Что ни говори, а руководящие товарищи. Без них — нельзя. Без руководства мы тут пропадем!
Подталкиваемый Жихаревым, Ершов начал здороваться с гостями за руку. Из мужчин многие были ему известны, среди женщин знакомыми оказались только студентки Варя и Ольга. За столом сидел и Стебалов, с которым он никак не ожидал тут встретиться, и потому смутился. Стебалов, очевидно, заметил это и тихо пробубнил:
— Ничего, Алеша! Не стесняйся. Дело-то понятное и привычное! — И указал на свободный стул, подморгнув заговорщически: — Седай рядком, поговорим ладком.
Скоро прибыли Ребров с Лубковым. Они тоже со всеми поздоровались за руку. Усадив их на заранее предназначенные места, Жихарев подал знак Лисовскому. Тот поднялся и, окинув столы плотоядным взглядом своих серых с желтоватыми белками глаз, предложил наполнить бокалы. В наступившей тишине деловито забулькало вино. Когда бульканье замолкло, Лисовский по-ораторски, словно тут было официальное собрание, обратился к гостям с речью.
— Товарищи! — произнес он повышенным голосом. — Нашему молодому уважаемому поэту Георгию Георгиевичу Жихареву сегодня исполнилось двадцать восемь лет, о чем он скромно умолчал, приглашая нас на этот ужин. Но я-то знаю, потому что редактировал и первую книжку его стихов, и редактирую вторую, которая на днях сдана в производство, и знаком с его биографией. — Теперь многие не