быть и свои легионы типа французского Иностранного, а в античном мире легионы есть только у Рима. И хотя мы с гордым племенем квиритов вроде бы не воюем и даже вроде бы на одной стороне, но уж очень значимо это «вроде бы». В нашем мире у нас тоже вроде бы мир-дружба с Германией, но распевать вслух тот же самый старинный и уж точно ни разу не нацистский «Шварцбраун» где-нибудь в глухой белорусской глубинке и до сей поры, спустя добрых полвека, дружески не рекомендуется. Категорически не поймут-с. Но Володю я оборвал вовремя, и рискованный припев про непобедимый легион не прозвучал, так что никаких неудобных вопросов мы от хроноаборигенов, хвала богам, не схлопотали. Жаль, конечно, песня очень даже хороша в качестве бодрящего марша, но – на хрен, на хрен! Недолго думая, мы загорланили «садистские» частушки на мотив «Белая армия, черный барон»:
Маленький мальчик нашел огнемет,
Мама сказала: «Не трогай, убьет!»
Мальчик случайно нажал на курок,
От мамы остался один уголек!
Недолго мучилась старушка
В высоковольтных проводах!
Ее обугленную тушку
Нашли тимуровцы в кустах!
За теми частушками последовала «В лесу родилась елочка» на мотив «Вставай, страна огромная», после нее – «Однажды, в студеную зимнюю пору» на мотив «Союза нерушимого» – до конца не удалось допеть ничего. Васькин, понимавший уже по-русски достаточно и кое-что из нашего официоза в свое время слыхавший, но к нашим циничным приколам пока еще непривычный, начинал ржать первым, а там уж не могли удержаться и мы. А нашим весельем заражались и не понимавшие ни слова иберийские камрады, и это взбадривало всю колонну, ускоряя движение. Да и дорога пошла уже на спуск в долину, что тоже подталкивало делать шаги пошире. А вдали уже, хоть и едва-едва, но виднелись и стены Кордубы.
– Кор-ду-ба! Кор-ду-ба! Кор-ду-ба! – заскандировали наши сослуживцы, да и мы вместе с ними – что тут удивительного? Колонна еще больше ускорила шаг…
– Ты тоже спешишь в Кордубу, Максим? – ехидно поинтересовалась Велия, подъехав поближе.
– Как и все! – весело ответил я ей. – Пока наши почтенные начальники будут решать свои важные дела, мы сами найдем в городе достаточно маленьких солдатских радостей!
– Почему ты так уверен в этом?
– В городе есть своя городская стража, и нам не придется стоять в карауле. И это значит, что все время в городе – наше. Неужто мы не найдем, чем занять его?
– Продажными женщинами? Чем они так привлекают тебя?
– Тем, что они всегда на все согласны! Чем же еще?
– А разве непродажные не лучше?
– Может, и лучше. Но они стоят настолько дорого, что не по кошельку простому солдату.
– Гы-гы-гы-гы-гы! – загоготали наши, да и кое-кто из иберов.
– Я говорю не о рабынях, а о свободных! – уточнила эта акселератка, когда тоже отсмеялась.
– Свободные, что ли, дешевле? Вытрясут из тебя жалованье за десять дней и спустят его на тряпки и побрякушки за один-единственный поход на рынок! А потом тебя же еще и будут попрекать скудным заработком!
И снова Велия невольно расхохоталась вместе с окружающими.
– И ты считаешь, что все таковы?
– Другие мне пока не попадались.
– Да нету их, других! – вставил Серега.
– Точно! Хорошо, что наши остались на руднике! – добавил Володя.
– Голос народа – голос богов! – наставительно прокомментировал я, вознеся указующий перст к небу и снова заставив девчонку рассмеяться.
– Но разве плохо, когда у тебя своя женщина, которая всегда с тобой?
– У которой то голова болит, то месячные, то ты мало заработал, то она просто не в настроении?
И снова народ вокруг нас ржал, хватаясь за животы.
– Разве у продажных женщин не бывает таких дней?
– В такие дни они мне еще ни разу не продавались, гы-гы!
И опять смеялись и наши, и Велия. При этом ее мул как-то постепенно, шаг за шагом, оказался еще ближе, ее нога закинулась на ногу, а рука оправила юбку так, что ее налитые бедра оказались туго обтянутыми…
– Похабный солдафон! Рассказал бы уж лучше тогда что-нибудь веселое, как вчера, за ужином!
– Давай! Давай! – поддержали ее наши иберийские камрады.
– Ладно, слушайте! – заготовка у меня уже имелась – хоть и уж точно не для нее предназначалась, но я ведь и не тянул ее за язык напрашиваться. – Мужчина с женщиной спят в постели. Стук в дверь. Женщина спросонья: «Скорее вылазь в окно, это муж!» Тот, тоже спросонья, мигом вылазит, выпадает голый во двор, набивает шишку на лбу, весь в грязи извазюкивается, оцарапывается об колючие кусты, встает и спохватывается: «Стоп! Какой муж? А я-то тогда кто?!»
– Гы-гы-гы-гы-гы! – от восторга хроноаборигены аж ладонями по ляжкам себя заколотили.
Деваха же, прикрыв рот обеими руками, беззвучно хихикала:
– Ну ты и похабник!
– Давай еще! – ревели камрады.
И снова меня спас отец-командир, хотя на сей раз и не по своей воле – слева раздались вопли, и из леса выбежали вооруженные люди.
– К бою! – рявкнул Тордул. – Лучники – стрелять самостоятельно! – Еще в том давешнем походе он нанял на обратном пути трех горцев-охотников – как раз по числу захваченных нами хороших кельтских луков, так что были у нас теперь и свои лучники. – Аркобаллистарии – заряжаться и стрелять самостоятельно! Пращники – приготовиться! Копейщики – сомкнуть щиты! Ты, ты, ты и ты – охранять тыл! Рабов, мулов и почтенных – в середину! Да не меня, олухи! Остальных!
Перехмыкнувшись меж собой по поводу объединения командованием мулов с рабами и «почтенными» в одну общую равноценную категорию, мы скинули арбалеты с плеч и взвели их.
– Берегись! – предупредил один из камрадов, поскольку в нас уже летели камни и дротики. Один просвистел совсем рядом, а мне вдруг что-то уперлось в спину, и это что-то оказалось гораздо мягче щитов наших копейщиков…
– Ты?! Какого, млять, хрена! – я довольно грубо – не до куртуазных манер – сдернул Велию с мула, отчего та, ойкнув, оказалась упертой в меня уже не коленкой, а еще более мягкими округлостями. – Ты где должна быть, шмакодявка! Живо на хрен в середину, мать твою за ногу! – я придал ей ускорение резким шлепком по заду. – Кто-нибудь, спровадьте на хрен и этого ишака! – тут я спохватился, что ору это по-русски, но кто-то из пращников уже волок за повод упрямую длинноухую скотину.
Об мой шлем звякнул по касательной камень, но тут выступили вперед уже организовавшиеся копейщики, а лучники принялись усердно отрабатывать жалованье. Два пращника и один метатель