— Мы не подходим друг другу, Ривер. — На этот раз слова, слетающие с моих губ — холодная, жесткая правда. — Мы как вода и огонь, а они не могут существовать вместе. Ты должен смириться с этим фактом…
Его глаза, зеленые, как ель, что мы срубили на Рождество, изучают мое лицо, и от боли, которую я в них вижу, душа разрывается на части.
— Как я могу смириться с тем, что не является правдой?
Черт возьми, mo grá. Пожалуйста, не усложняй ситуацию еще больше.
Я облизываю губы и вздыхаю:
— Если ты отказываешься во что-то верить, это не значит, что я говорю неправду.
— Но это неправда, — настаивает Ривер, отстраняясь и увеличивая пространство между нами. — Мы оба это знаем! Я больше не могу стоять здесь и позволять тебе лгать мне в лицо!
Я впиваюсь зубами в собственный язык, и во рту появляется привкус меди. Мое раздражение возвращается с удвоенной силой, и я вскидываю руки, выкрикивая слова во всю мощь моих легких:
— Тогда, блядь, уходи, Ривер! Убирайся к черту из квартиры и моей гребаной жизни.
Ривер впивается зубами в свою нижнюю губу и рассеянно кивает. Когда его глаза встречаются с моими, они полны негодования.
Хорошо, Abhainn. Продолжай на меня злиться.
— Клянусь Богом, Рейн. Если я выйду за эту дверь, то уже не вернусь.
От его угрозы на моем лице дёргается мышца. Потому что это последнее, чего я хочу, и наш единственный исход.
На моем лице появляется скучающее выражение, и я прочищаю горло:
— А мне дадут дополнительные очки за вид, будто мне не все равно?
Как у меня так легко получается оскорблять Ривера? Если я действительно его люблю, как могу так с ним обращаться? Когда кого-то любишь, разве ты не должен подпитывать эту любовь, а не вызывать к себе ненависть или презрение?
Именно тогда я вспоминаю, что Ривер однажды сказал мне в шале:
Будь осторожен, Рейн. Любовь и ненависть — стороны одной медали.
И хотя эти слова прозвучали как вполне обыденная вещь, именно те, что последовали за ними, стали для меня настоящим ударом.
Ты полюбишь меня прежде, чем это поймешь.
Черт. Его пророчество исполнилось, и мы действительно размыли границы между любовью и ненавистью.
Насмешка Ривера выводит меня из задумчивости, вынуждая поднять глаза и встретиться с ним взглядом. Резко и грубо, он выплевывает свои следующие слова:
— Не думаю, что тебе вообще есть дело до кого-то, кроме себя.
Эта фраза сбивает меня, словно товарный поезд, и я чуть ли не смеюсь над стоящей за ней иронией.
Я поступаю так, потому что мне не все равно, mo grá. Я забочусь о тебе и твоей безопасности больше, чем о собственном счастье.
Жаль только, что Ривер этого не видит.
На глаза наворачиваются слезы, и я с трудом их сдерживаю, упираясь взглядом в потолок.
Я должен это сделать. Другого выхода нет.
Как бы мне ни хотелось упасть на колени и умолять Ривера остаться. Сказать ему, что все мои слова и в самом деле ложь. Все до единого. Каждое слово, каждый взгляд, полный отвращения или безразличия — просто еще одна преграда, которую Ривер способен разрушить. Он должен знать, что я с радостью отдам свою жизнь, лишь бы с ним не случилось ничего плохого.
Но… Ему… Нельзя. Знать.
Если Ривер узнает, он лишь приложит еще больше усилий в борьбе за нас. Будет требовать правды, которую я не хочу ему открывать. Те крупицы, которые, возможно, никогда не смогу раскрыть.
Но, даже в этом случае Рив должен быть слеп, чтобы не видеть, что я влюблен в него.
Я перевожу взгляд на Ривера и сдерживаю рыдание, когда замечаю боль на его лице:
— Уходи и больше не возвращайся. — Чего я совершенно не хочу. Вот почему следующие слова, слетающие с моих губ, могут показаться самой чудовищной ложью из всех: — Мне не нужны эти отношения. Не с тобой.
Ривер смотрит мне в глаза, в поисках… даже не знаю, чего именно, прежде чем скользнуть языком по верхним зубам. Он проводит ладонью по лицу, затем по волосам, прежде чем схватить себя за шею.
За то время, что мы знакомы, я видел, как Риверу доставались серьёзные удары на поле. Наблюдал, как его унижает отец. Собственноручно глумился над ним и оскорблял, когда считал нужным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но я никогда не видел Ривера таким разбитым.
Что-то внутри меня ломается, вынуждая отвернуться, как трус, коим я и являюсь.
Не могу.
Не могу смотреть Риверу в глаза, когда разбиваю ему сердце. Не тогда, когда я хочу быть тем, кому он доверяет.
Предательский скрип двери сигнализирует, что Ривер наконец-то услышал меня и уходит, но звук его шагов замирает. Обреченный вздох наполняет комнату, прежде чем Рив произносит слова, разрывая меня на части:
— Я не пытался тебя исправить, лишь спасти от своих кошмаров. Жаль, что я не понял, что настоящий кошмар — это ты.
А потом он уходит, как я и просил, и дверь за ним захлопывается, оставляя меня в пустой квартире так же, как я однажды оставил его в душе.
Окровавленного и изломанного до неузнаваемости.
Глава тридцать пятая
Ривер
Мои руки дрожат, а самого меня трясет от ярости, пока я мчусь вниз по лестнице, направляясь к своей машине.
Да как он посмел?
Я мог бы справиться, если бы Рейн снова стал обращаться со мной как раньше. Но сказать, что я для него всего лишь удобный способ скоротать время? Просто еще одна дырка, чтобы кончить? Что наша связь не была ниспослана судьбой, вмешавшейся и подарившей каждому из нас вторую половинку, а значит, мы должны быть вместе… Возможно, навсегда?
Непростительное поведение.
Как Рейн вообще может думать о том, что мы друг другу не подходим?
Боже.
Пусть до последнего вздоха сравнивает нас с водой и огнем, но это неправда.
Мы с Рейном… Черт… Оба изменчивы. Как волны, которые подстроились друг под друга, поднимаясь и опускаясь как единое целое. Как и в любом водоеме.
Неважно, в каком — из горного источника или из городских сточных вод. Достаточно чистого, чтобы пить, или соленого, как океан. Ясного и красивого или темного и мрачного. Озера или ручья.
Реки.
Дождя.
Когда все сказано и сделано, вода останется просто… водой. Она всегда будет смешиваться. После разрушительного наводнения. После жестоких ураганов. После того, как прольется дождь.
Вода — это влага, и мы всегда видим в ней неделимое.
Поэтому я не понимаю, как Рейн не замечает… что мы с ним единое целое.
Рывком распахивая дверцу «Рейнджровера», я запрыгиваю внутрь и еду в кампус, на вечеринку дома женского общества. Я прекрасно знаю, что слишком зол, чтобы садиться за руль, но это всего лишь пять минут езды, а мне нужно добраться до алкоголя как можно быстрее.
Может, найти Эбби и…
Черт. Я даже не могу закончить мысль без того, чтобы мой желудок не начал бунтовать.
Что ты со мной сделал, детка? Что ты натворил?
Подъезжая к дому Три Дельта, я бросаю машину на парковке и направляюсь к входной двери, возле которой сидит рыжеволосая девчонка из команды чирлилеров.
— Наш КьюБи собственной персоной, — улыбается она в знак приветствия, прежде чем вручить мне стакан и провести внутрь. — Не слишком там веселись без Эбби. Ты ведь знаешь, какая она собственница.
Ну, черт. Эбби здесь даже нет.
Похоже, Всевышний всеми способами пытается удержать мой член в штанах, даже если бы я был в состоянии трахнуть кого-то, кроме Рейна.
— Спасибо, — говорю я девушке, переступая порог и сверкая ямочками на щеках.
Фальшивая радость.
Внутри дома я нахожу размытое пятно тел, танцующих под ремикс «Talking Body», Five Hundredth Year, как будто люди даже не думают о том, что завтра начинается новый семестр. Я не виню их, потому что в данный момент определенно нахожусь в той же лодке.
Заметив возле бочонка лайнменов из команды, я подхожу к ним и начинаю разговор, одновременно наливая себе полный стакан. Потом еще один. И еще, прежде чем осознаю, что дешевое пиво совсем не приносит удовлетворения.