Ввод в строй после моего довольно длительного перерыва в полётах прошёл быстро: нужны были боевые штыки, некому было нести боевое дежурство, ибо одна эскадрилья в отпуске, другая летает на южном Сахалине, ловит погоду. Во Ржеве я ни разу не дежурил, всё никак не мог закончить программу подготовки, здесь закончил быстро.
Полёты на Сахалине довольно существенно отличаются от полётов на материке. Главное отличие в том, что большая часть их проходит над морем.
Сахалин ведь имеет протяжённость больше тысячи километров в длину, но не в ширину. Вот и получалось, что основная часть полётов проходила над морем.
Полёт над морем трудно описать. Если в полёте над сушей, особенно в высотном маршрутном полёте, самолёт висит между небом и землёй, и под крылом плавненько проплывают поля, леса и речки, то при полёте над морем самолёт висит между небом и небом, и под крылом его ничего не проплывает, и вообще непонятно, в каком положении тот самолёт висит, да и висит ли вообще, а может, уже падает. Хорошо, если на небе есть хотя бы облачко — тогда всё становится на свои места: небо вверху, море — внизу. Или на море волнение да ещё и с барашками на волнах — но это при низковысотных полётах.
Если же погода безоблачная и полёт высотный — значит, ориентируйся по солнышку. Но это днём. Ночью, конечно, можно по луне. Но луна ведь не всегда бывает. Если же полёт в условиях ограниченной видимости и над морем — вот тогда уже и плохо: вокруг тебя на 360 градусов и по горизонтали и по вертикали небо, вроде как ещё не облака, чтобы воткнуться в приборы, была бы земля — было бы видно, но и зацепиться не за что взгляду, и тут мозг начинает выкрутасы творить, придумывать себе вводные. То тебе кажется, что самолёт идёт вертикально вверх в зенит, и ты удивляешься, почему скорость не падает и высота не растёт, то тебя начинает заваливать то на один бок, то на другой.
Ты явственно чувствуешь, как тебя прижало к борту, ты перестаёшь верить приборам, которые показывают, что полёт идёт в горизонте, потому что твои чувства говорят совсем о другом.
Начинается тяжёлая борьба с самим собой: мозг борется с организмом. Организм говорит, что самолёт падает, что он летит не так как надо, о чём говорят датчики организма: вот его прижало к борту, значит, самолёт идёт с креном, на боку, может уже и падает, следствием чего будет гибель и организма, и его командира — мозга. Мозг проверяет эти сигналы: прибор скорости не показывает роста её, прибор курса не показывает изменения курса, вариометр не показывает изменения скороподъёмности, высотомер не показывает изменения высоты, авиагоризонт показывает горизонтальный полёт. Тревога ложная. Вот, может, только высота чуть ушла от заданной: должна быть 9000, а на приборе 9100. Он даёт команду руке чуть отдать ручку от себя. Это должно чуть опустить нос самолёта, и высота уменьшится.
Однако тело, уверенное в том, что в данный момент полёт вверх ногами и отдача ручки ещё больше переведёт самолёт в набор высоты, следствием чего будет потеря скорости и сваливание самолёта в штопор, отказывается выполнять разумную команду и, вместо того, чтобы отдать ручку — тянет её на себя, создавая именно ту самую аварийную ситуацию.
Такое случалось со мной несколько раз, и я вылезал из кабины в этом случае измочаленным: более тяжкой работы, чем борьба с самим собой, не найдёшь.
Интересно чувствует себя человек при адаптации, когда мозг и тело приходят в согласие.
Так как погода в средней части Сахалина довела нас до того, что у нас создались перерывы и необходимо было восстанавливать технику пилотирования, а заодно и двинуться дальше по программе, летом следующего после моего приезда на Сахалин года нашу эскадрилью перебросили на южный Сахалин для полётов с аэродрома Пионеры.
Это был, в общем-то, почти заброшенный аэродром, расположенный на ровной песчаной косе. Прямо на песок были уложены железные плиты, сквозь них проросла пышная сахалинская трава. Авиации на аэродроме давно уже не было, он служил своего рода аэродромом подскока, оставшимся ещё с послевоенных времён. Войск всех на том аэродроме только и было, что батальон аэродромного обслуживания. Ребята жили там припеваючи: самолёты не летают, ничего не ломается, ничего не горит, ничего завозить не надо. Приличный посёлок, расположенный на берегу моря, вековые сосны с чудесным воздухом и буйные заросли шиповника с громадными, диаметром до пяти сантиметров ягодами, стелющегося, словно виноградная, лоза по прибрежному песку. Тепло, в огороде растут даже помидоры — курорт, да и только. И вдруг прилетают самолёты (для которых тот батальон и существует), и начинается сумасшедшая жизнь: то того нет, то этого, то одно сломалось, то другое отказало, ни дня ни ночи — работа круглые сутки. Однажды на очередном разгромном разборе полётов, когда командира батальона снова поставили во фрунт, у него вдруг нечаянно вырвалось: «Да как же хорошо было, когда вас тут не было!» Ну, да я немного отвлёкся. Разговор у нас шёл о примирении тела и души, а если вернее — о поведении организма лётчика в момент адаптации, когда прекращается борьба тела и мозга.
Тот полёт проходил вначале, как всегда — обычный рядовой полёт.
Это был полёт по системе на высоте 6000 м. Обычный тридцатиминутный тренировочный полёт в облаках для захода на посадку по приборам.
Весь полёт проходил в облаках: облачность стояла многоярусная с 300 метров до 9 километров. Может быть, если бы она была сплошной, этот полёт ничем бы и не отличался бы от всех остальных, но получился он из ряда вон выходящим. Ещё во время набора стали попадаться прослойки в облачности. Когда весь полёт в облаках — проще: воткнёшься в приборы и ковыряешься себе потихоньку. Когда же прослойка, взгляд отвлекается от приборов: организм ведь больше привык верить глазам, чем созданной мозгом на основе анализа показаний кучи приборов картине. Естественно, глаза тут же отрываются от скучных приборов, чтобы посмотреть, что там новенького мелькнуло, заодно и проверить, всё ли так, как нарисовал мозг, верно ли работают приборы, не подвирает ли какой, ибо такое нередко случалось. На сей раз получилось так, что мне попался так называемый косой слой: такое синоптики фиксировали не так уж редко. Косой слой — это прослойка между облаками одного и другого ярусов, расположенных вблизи новой барической системы (например, на границе холодного фронта), и, если попасть между такими слоями сбоку, то видно явно, что они не горизонтальны. В зависимости от мощности новой барической системы эта не горизонтальность может достигать существенных значений. Такое случилось и со мной: я попал между слоями, имеющими наклон около тридцати градусов, причём оба слоя были строго параллельны. Глаза это сразу обнаружили: самолёт идёт с креном 30 градусов. А приборы показывают полёт без крена.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});