работы в пищевой промышленности.
– А что за место?
– Помощник управляющего. У них была только одна вакансия.
Он смотрит вниз, на коврик, снимая ботинки, и я задаюсь вопросом, думает ли он сейчас о кафе «Съеденный заживо». Мистеру и миссис Ховард даже в голову бы не пришло устраивать мне собеседование; скажи я, что могу переехать в Тенмут, они бы взяли меня в ту же секунду.
– Мне так жаль. Требовать минимум пять лет опыта глупо. Вводя такие ограничения, они упускают столько талантливых ребят. Так что это их потеря и упущение. – От такой поддержки у меня даже слезы на глаза наворачиваются. – Если тебя это немного обрадует, я заезжал в супермаркет, увидел рядом пару объявлений на доске. – Он передает мне бумажки. Это местные магазинчики, которые я вижу только из окна машины, никогда не останавливаясь что-то купить. Парковка перед ними всегда пустая. Они из тех мест, которые, как считает Николас, обречены на провал, потому что не могут соревноваться с крупными сетями магазинов, но он все равно нашел время, посмотрел и привез их мне.
Я уже направляюсь к кушетке, собираясь сбежать в телевизор и смотреть шоу, пока глаза сами не закроются, но он берет меня за руку.
– Ты чего?
– Собираюсь готовить ужин. Ты со мной?
Я озадаченно поднимаю брови.
– Конечно.
Он слегка улыбается, и я, улыбнувшись в ответ, не отнимаю руку, а, наоборот, переплетаю свои пальцы с его. В каком мире я оказалась, что теперь мы с Николасом держимся за руки, просто переходя из комнаты в комнату? Его пожатие уверенное, надежное, именно так хочется, чтобы держали, ведя через толпу.
– Знаешь, а ты мастер по держанию за руки, – сообщаю я ему.
– Просто напоминаю тебе, что твой Доктор Коготь никогда бы не смог сделать.
О-о-о, Доктор Коготь. Злодей моей мечты. У него лимузин, красные подтяжки и тако-о-е лицо (по крайней мере, в фильме), что будь у него даже два пиратских крюка вместо рук, все равно бы все у него получилось.
– У него еще вторая рука осталась.
– Тише. Я победил.
– Да, Николас, ты гораздо лучше персонажа из историй про инспектора Гаджета.
Николас поднимает подбородок, успокоенный. В кухне он включает гирлянду, тянущуюся по периметру потолка, и обстановка становится веселее. Потом он находит радио через приложение, и уже под музыку роется в шкафчике.
– Где же… а, вот.
Крутит сковородку в руках и подмигивает мне.
– Что мы готовим?
– Блинчики с пеканом.
Уже почти время ужина, за окном совсем стемнело. Если бы не цветные лампочки на потолке, раскрашивающие наши отражения в стекле, можно было бы разглядеть звезды над лесом. Из телефона раздается знакомая музыка. Generationals. Наша группа. Играет песня Turning the Screw, которую я давно не включала, потому что она напоминала мне обо всем замечательном, что исчезло из наших отношений. Мы вообще давно не слушали их вместе. Интересно, нравилась ли ему эта песня раньше, добавил ли он ее в свой плей-лист? Стоит представить, как он один слушает нашу любимую группу, и сердце сжимается.
– Наоми.
Голос мягкий, бархатный. Можно не гадать, случайно ли он выбрал эту музыку или нет, потому что его ставший более низким голос сам по себе ответ. Вижу, как на скулах появляются желваки. Чувствую, как каждая его клеточка трепещет.
Он бросает на меня взгляд искоса, и желудок сводит.
– Иди сюда, – зовет он, протягивая руку.
Подхожу так медленно, что он смеется. Какой удивительно ласковый звук, не верится, что он обращен ко мне; и этот изгиб губ, и огонь в глазах – но не страстный, а тоже какой-то мягкий. Касаюсь его руки и понимаю, что никогда прежде телесный контакт не ощущался столь явно. Все чувства обострены, воспринимают каждую деталь, его запах, кожу, тепло его тела. Вся комната заполнена им.
Дышать становится тяжело.
Второй рукой, пальцы которой не переплетены с моими, он обнимает меня за талию. Макушкой я достаю ему как раз до подбородка: идеальное совпадение, и тем сложнее противиться искушению прислониться к его груди. Никогда не думала, что мы из тех, кто танцует на кухне посреди дремучего леса, но, похоже, мы именно такая пара. Два месяца назад на что-то подобное мы бы пошли только при зрителях. Устроили бы представление.
Пусть этот танец не заканчивается. Николас не дает мне спрятать лицо у него на плече, при каждой попытке легонько отстраняя. Приподнимает мою голову за подбородок, смотрит так, будто видит душу. Глаза у него сейчас голубее нашего озера и светятся счастьем. И я понимаю, что целую вечность не видела его действительно счастливым. Не замечала его несчастья, зациклившись на собственном, и обманывала себя, думая, что все это время он был доволен. Как самонадеянно полагать, что он был доволен мной, когда я настолько очевидно была недовольна им.
Наше прошлое – цепочка мелькающих в голове бессвязных воспоминаний. Все золотистые, приятные, легкие точно облачко воспоминания потемнели, позволив горьким, отравленным ядом мыслям занять их место. Но когда Николас смотрит на меня вот так, некоторые из тех хороших воспоминаний возвращаются. Эта ласка, когда его ладонь скользит по моей щеке, а пальцы зарываются в волосы, будто прижигает раны на сердце, до сих пор остававшиеся открытыми.
Николас занимает все мое внимание. Никогда это ощущение не забуду: умиротворение, уют, которых я нигде не могла найти. То, как стучит сердце, так громко, что он тоже наверняка слышит. Как от его близости подгибаются колени, а прикосновение к коже вызывает фонтанчик искр. То, что он знает меня лучше кого-либо на свете, а ведь я ничего для этого не делала.
Я пыталась держать его на безопасном расстоянии, показывать только достойную часть меня, и ничего хорошего нам это не принесло. Невольно позволив ему увидеть и неприглядную сторону, я рассчитывала, что он сбежит, но Николас вместо этого обнял меня вместе со всем уродством и не отпустил.
Мы лежим на полу, Николас спит.
Уложив на пол покрывало с пальмовыми листьями, мы устроили пикник в гостиной. И я все вожу пальцами