– Я не засну, даже если пойдет снег. – Кажется, ему весело.
– Николас, я серьезно, – хмурюсь я. – Мне попалось кое-что о Кохассете, не хотела говорить, чтобы не пугать, но в августе там было три случая угона автомобиля. На заправке подходили какие-то ребята, говорили, «у вас отвалилась крышка бензобака», а когда хозяева автомобиля оборачивались посмотреть, наставляли на них оружие.
Он обхватывает мое лицо ладонями, в его взгляде расплавленный огонь, и смотрит он так, будто любит меня. В мыслях всплывают все те случаи, когда я почти ушла, и это страшно. Все бы пропустила.
– Тогда я не буду заправляться в Кохассете.
Как жалко я выгляжу. Беспомощный новорожденный котенок.
– Ты не можешь оставлять меня одну больной.
Он кладет ладонь мне на лоб, и простой жест кажется таким интимным. Ох, я же спала с этим мужчиной, а интимным кажется одно касание? Я заразна. Николас не может ехать в Кохассет, а то перезаразит всю пивоварню. Он должен остаться на карантине вместе со мной.
– Мне кажется, твоя болезнь называется любовью, – усмехнувшись краешком рта, говорит он. Сердце ухает в пятки. Язык завязывается узла на три, не меньше. Ответ придумать я не могу, так что Николас подходит еще ближе, пока не встает вплотную. – Так и есть. Поверь, симптомы явные.
Губы не слушаются. Пытаюсь что-то выговорить, но вырывается непонятный писк.
Он хмыкает и наклоняется поцеловать меня в висок. Губы замирают возле моего уха, и меня бьет такая дрожь, что он тоже ее ощущает, не сомневаюсь.
– Очень знакомое состояние.
Цепляюсь за подлокотник дивана, чтобы не упасть, когда он отодвинется. Николас отвернулся, плечи мелко подрагивают – готова спорить, изо всех сил сдерживает смех.
После прозвучавшего обвинения я в таком раздрае, что едва могу собраться и попрощаться.
– Удачи на собеседовании, – желает он. – Не сомневаюсь, тебя ждет огромный успех. Я вернусь, красавица, не успеешь оглянуться, – подмигивает он и исчезает на своем грозящем разбиться джипе, с чрезмерным или недостаточным запасом кофеина и заразной болезнью.
Мне надо как-то убить время, и следующие пару часов я крашу входную дверь в фиолетовый цвет, заказываю Николасу зарядное устройство с проводом подлиннее, и завожу новый инстаграм-аккаунт, посвященный чудовищному набору фарфоровых детишек. Называю их Фрэнком и Хэльветикой и собираюсь каждый день ставить их в новое место, чтобы озадачить Николаса. Будет как рождественская игра в эльфов, проверяющих, заслуживают дети подарки или уголь, а к утру успевающих спрятаться в новое место. Только назову я ее не «эльф на полке», а «демон на потолке». Больше всего мне нравится мысль подвесить их на леске на уровне глаз Николаса. В душе! В машине! В рабочем кабинете! Будет куда веселее, чем мой старый «Инстаграм».
Телефон звякает в 9:50 сообщением от Николаса, где он пишет, что нормально добрался до Кохассета.
«Удачи!» – пишу я в ответ, хотя не знаю, в чем именно ему эта удача нужна. Все это он делает не для себя, а для родителей.
От него быстро приходит ответ: «Тебе тоже! А чтобы удачи было больше, загляни по пути в “Барахолку”. Встреча со старым другом может помочь».
Мой старый друг умер медленной и мучительной смертью. Скорее всего, простоит пустым лет пять, или его снесут, а лучше мне от этого точно не станет. Но Николас пытается быть милым и подбадривать меня, так что я посылаю в ответ смайлик. Даже когда неправ, он такой славный.
Размышляю о том, чем сейчас занимается Николас. Как самоотверженно он предан семье, как они опираются и рассчитывают на него, как на палочку-выручалочку. Как звонят с любой проблемой и вопросом, чтобы он все решил и исправил. Интересно, как это будет в его собственной семье, с женой и детьми. Представляю, как он будет приходить на каждую школьную постановку, родительское собрание и футбольный матч. Как постарается показать жене, что способен поддержать ее в материальном плане и что она может работать, если хочет, но не обязана, потому что так он показывает свою любовь – обеспечивает стабильность.
Раньше я совершенно неправильно понимала этот жест, ведь это проявление любви, да, но необязательно романтичное. Ты смотришь на любовное письмо, и здесь все ясно как день: это любовное письмо. Но когда твоя вторая половинка говорит, что тебе не нужна работа, можно услышать вместо этого: «Сомневаюсь, что ты найдешь стоящее место без образования. Я в тебя не верю».
Когда Николас сказал, что мне не нужна работа, для меня это означало, что, по его мнению, любое возможное место недостойно его внимания, поэтому я могу не работать вообще. А в голове Николаса это прозвучало вот как: «Я рядом, рядом. Будь кем хочешь! Неважно, если платить будут мало, я о тебе позабочусь. Ты можешь рассчитывать на меня. Я буду твоей каменной стеной, что бы ни случилось. Расправляй крылья и лети, зная, что я тебя всегда подхвачу».
Мы настолько друг друга не понимали, что я не знаю, плакать или смеяться.
Решаю надеть шапку Николаса и всю экипировку, потому что в его вещах я почти чувствую его рядом и морщусь при воспоминании о том, как когда-то смеялась над его большими прочными ботинками и застегнутой на все пуговицы фланелевой рубашкой, а ведь он так явно хотел сменить надоевшие полосатые сорочки. Почему человеку просто нельзя поменять стиль? Может хоть в горох, хоть в пятнышко вещи выбрать, если хочет. Открываю шкаф и обнаруживаю, что экипировочных комплектов там теперь два: один побольше и один поменьше. Инициация в его секретное сообщество.
По дороге на собеседование повторяю про себя успокаивающие фразы, которые напоминают, что нет смысла беспокоиться о том, чего я не могу изменить. Если так суждено, так и будет. Если они не захотят взять меня на работу, им же хуже. Ничего просто так не случается. Пусть я обманываю себя, но мне хотя бы становится лучше.
У дороги виднеется безжизненная оболочка «Барахолки», и я готовлюсь к уже привычному уколу тоскливой боли, как вдруг с удивлением замечаю на парковке свою машину. Точнее, теперь машину Леона. Боже, как я скучаю по «Сатурну». Будь я на месте Николаса, никогда бы не позволила себе забыть ту неловкую ситуацию. Зато