Читать интересную книгу Простые смертные - Дэвид Митчелл

– У нас здесь тоже дети голодают, – намекнул первый незнакомец.

Азиз и Насер явно не нашли, что ему ответить, и он повторил:

– Я говорю, что у нас здесь тоже дети голодают.

Если бы они сейчас стали все вытаскивать из машины, меня бы мигом обнаружили – иностранца, да еще и на расстоянии плевка от знаменитой иракской тюрьмы! А то, что прятался, уже не давало мне возможности пустить в ход легенду о боснийском журналисте-мусульманине. Но тут снова заговорил Насер; голос его звучал вполне доброжелательно. Он сказал, что готов пожертвовать упаковку детского питания младенцам Абу-Грейб, а потом самым невинным тоном попросил об ответной услуге. Дело в том, объяснил он, что его развалюха не желает заводиться, и ему нужно, чтобы его толкнули.

Я не понял, что ему ответил тот тип. Когда дверца нашей полу-«Короллы» открылась, я понятия не имел, то ли они прицелились Насеру в голову, велели выйти из машины и сейчас начнут вытаскивать упаковки с детским питанием, то ли произошло нечто совсем другое. Переднее сиденье слегка сдвинули вперед, коробку, прикрывавшую мое лицо, кто-то приподнял…

… я увидел волосатую руку с китайским «Ролексом» и уплывающее вверх дно коробки. Я ждал окрика. Но тут водительское сиденье сдвинулось обратно, больше упаковок из машины не вынимали, затем послышался смех, машина просела, когда Насер плюхнулся на свое место, и все стали прощаться. Я чувствовал, как машину подталкивают сзади, как скрипят по гравию колеса, потом машина словно подпрыгнула – это заработал движок, – и Азиз, задыхаясь, пробормотал: «Я уж думал, мы покойники».

А я по-прежнему, скорчившись, лежал под коробками с детским питанием и старался не дышать.

Когда я вернусь домой, я больше никогда оттуда не уеду, думал я.

И еще: Когда я вернусь домой, мне уже никогда в жизни не почувствовать себя настолько живым.

* * *

– Итак, фокус-покус – снимаем обе семьи, – сказал лопоухий, как бигль, фотограф в гавайской рубашке. Церковное крыльцо было залито солнцем, а деревья покрыты молодой желтовато-зеленой листвой. А там, в Месопотамии, эти листья уже после одного дня выглядели бы так, словно их сунули в микроволновку; там растительность вынуждена оснащать себя броней и колючками, иначе ей не выжить. – Уэбберы налево, – суетился фотограф, – Сайксы направо, пожалуйста.

Полин Уэббер моментально, с четкой военной организованностью расставила свое семейство, как требовалось, а вот Сайксы не особенно спешили и довольно вяло собирались на ступенях крыльца. Холли озиралась в поисках Аоифе, которая как раз запасалась конфетти для грядущих сражений.

– Аоифе, пора фотографироваться, – сказала она девочке, и та мигом оказалась возле нее.

На меня ни та ни другая даже не взглянули, и я решил остаться там, где стоял, то есть за пределами кадра. Все члены семейств Сайксов и Уэбберов, интуитивно чувствуя связь между собой, мгновенно сгруппировались и встали, как от них требовалось. Но мы, будучи всего лишь родственниками по браку, прекрасно знали свое место.

– Сойдитесь поплотнее, пожалуйста, – попросил фотограф.

– Проснись, Эд! – Кэт Сайкс поманила меня к себе. – Ты тоже должен в этом участвовать.

Черт меня подтолкнул ответить:

– Похоже, у Холли на этот счет иное мнение. – И все же я подошел и встал между Кэт и Рут.

Холли, стоявшая в нижнем ряду, даже не обернулась, зато Аоифе, волосы которой были украшены цветами, посмотрела на меня и спросила:

– Пап, ты видел, как я подавала поднос с кольцами?

– По-моему, я ни разу в жизни не видел, чтобы кто-то подал поднос с кольцами так ловко и умело, как ты.

– Папочка, лесть тебе все равно не поможет! – заявила Аоифе, и все, кто это слышал, засмеялись, а она, страшно довольная, еще раз повторила ту же фразу.

Когда-то я надеялся, что если мы с Холли не поженимся официально, то нам, возможно, удастся избежать тех отвратительных сцен, которые устраивали мои мать с отцом до того, как отец получил свои двенадцать лет. Правда, мы с Холли не кричали и не швырялись предметами, но, можно сказать, почти делали это, только неким невидимым образом.

– Фокус-покус, – сказал фотограф. – Все на борту?

– А где наша прабабушка Айлиш? – спросила Аманда, старшая дочка Брендана.

– Для тебя двоюродная прапрабабушка Айлиш – чисто технически, – заметил Брендан.

– Да какая разница, пап? – Аманде было шестнадцать.

– Поскорей, пожалуйста, у нас довольно сжатый график! – объявила Полин Уэббер.

– Я видела, она беседовала с Одри, нашей викарессой!.. – И Аманда куда-то полетела.

Фотограф выпрямился, улыбка сползла с его лица. Я сказал своей так называемой невестке:

– Свадебная церемония получилась очень красивая, Шэрон.

– Спасибо, Эд. – Шэрон улыбнулась. – И с погодой тоже повезло.

– Да, и небо голубое, и солнышко светит с самого утра. Пусть у тебя всегда так будет.

Затем я повернулся к Питеру, пожал ему руку и спросил:

– Ну что, Пит, как тебе нравится быть мистером Сайксом?

Питер Уэббер улыбнулся, сочтя мой намек случайной оговоркой.

– Э-э-э… ты хочешь сказать, мистером Уэббером, Эд? И Шэрон теперь миссис Уэббер.

Выражение моего лица должно было бы подсказать ему: Ты же только что женился на одной из Сайксов, приятель, но он был слишком влюблен, чтобы что-то там читать по моему лицу. Ничего, еще поймет. В точности как понял это и я.

Холли вела себя так, словно меня вообще не было. Практиковалась, так сказать.

– Расступитесь, расступитесь, идет самая древняя представительница рода! – провозгласила Айлиш, двоюродная бабушка Холли, со своим раскатистым коркским акцентом, приближаясь к нам в сопровождении Аманды. – Одри – наша любимая викаресса – улетает на будущей неделе в Танзанию и спрашивала у меня кое-каких советов. Дай-ка, Кэт, я сюда протиснусь…

В итоге мне пришлось выйти в первый ряд, и я невольно оказался рядом с Холли, мечтая о возможности просто взять ее за руку и не чувствовать себя при этом полным, черт побери, кретином. Но я все-таки был кретином. А потому за руку ее так и не взял.

– По-моему, теперь все на месте и стоят, как вы просили, – сказала фотографу Полин Уэббер. – Наконец-то!

Какой-то ловкий роллер проскользнул мимо церкви. Боже, каким он выглядел свободным!

– Фокус-покус, сейчас вылетит птичка, – сказал фотограф. – Считаю до трех, и на счет три прошу всех сделать большую-пребольшую улыбку. Итак, один, два и… «Cheeeeeese!»

* * *

Приблизившись к разрушенной стене из шлакобетона, Азиз через отверстие в ней щелкнул какое-то семейство, спешившее через пустырь на север к поселению местной группы «Врачи за мир». Я сказал ему, что это просто готовая иллюстрация к арабским «Гроздьям гнева», и снимок, если он хорошо получится, можно было бы поместить прямо на обложку.

– Я принесу тебе завтра утром в гостиницу, когда проявлю. А если на обложку, – и Азиз выразительным жестом потер пальцы, – то мисс Олив больше заплатит?

– Если снимок возьмут, то конечно, – сказал я. – Только ты обязательно…

И тут буквально у нас над головой зарокотал вертолет, с земли взметнулись тучи песка и пыли. Мы с Азизом дружно пригнулись. «Кобра»? Странно. Из соседнего дома вынырнули ребятишки; они что-то кричали, показывая на поднятые вертолетом тучи пыли, а потом один из них символически швырнул ему вслед камень. Затем из дома выглянула женщина в хиджабе, с тревогой окликнула детей, метнула в нашу сторону враждебный взгляд и тут же исчезла за закрытой дверью. Мы уже подобрались настолько близко к Фаллудже, насколько это вообще было возможно – мы были практически на расстоянии посланного игроком в гольф мяча от «клеверного листка» на пересечении шоссе Абу-Грейб с шоссе № 10. На юг в раскаленном, как в духовке, дрожащем мареве тянулась вереница автомобилей с весьма раздраженными водителями; автомобили то и дело скапливались озерами у КПП, подъезд к которым всегда был блокирован морпехами и парочкой «Брэдли», которые практически можно было счесть мини-танками. Причем КПП, тот, что находился сразу за «клеверным листком», был с обеих сторон окружен земляным валом, созданным явно с помощью бульдозеров, поверх которого тянулась настоящая стена из земли и камня с колючей проволокой. Сегодня в Фаллуджу никого не пропускали, а оттуда выпускали только женщин и детей.

Слухи о передвижной больнице для беженцев, организованной несколькими врачами-иракцами, оказались правдой. Насер моментально оказался внутри и уже записывал интервью благодаря имевшемуся у него удостоверению журналиста «Аль-Джазиры», которое было в той же степени подлинным, что и мой боснийский паспорт. Мы с Азизом на какое-то время присоединились к нему. На сотню пациентов приходилось всего два врача и две сестры; в распоряжении у них были лишь подаренные им коробки с предметами первой медицинской помощи; кроватей не было вовсе; больные лежали на одеялах, постеленных прямо на пол в просторном помещении, некогда, видимо, являвшим собой изысканную гостиную. Карточный стол отлично сгодился в качестве операционного, но анестетиков не было и в помине. Большинство пациентов страдали от боли разной интенсивности; некоторые находились в агонии, а кое-кого из умерших даже не успели вынести. Моргом служила одна из внутренних комнат, где лежали шесть невостребованных тел. Там жужжало такое количество мух и стоял такой жуткий смрад, что даже рядом находиться было невыносимо. Несколько парней рыли в саду могилы. Медсестры пообещали распределить детское питание, а врачам больше всего были нужны болеутоляющее и бинты.