«старалась заглушить голос своей совести. <…> Малаша была очень молода, конечно, но совесть имеет голос во всяком возрасте, и дети даже моложе ее умеют сознавать свои проступки»625. Первая редакция богаче перипетиями сюжета: Малаша встречает в омнибусе генерала, который подозревает ее в краже империала, а в финале оказывается братом графини. В более поздней народной версии эти осложняющие моменты удалены.
Случай Бурнашева обнажает глубинное родство и единство дидактической функции массовой литературы для детей и для простонародья в 1830–1840‐е гг. в понимании образованной элиты. Конструируемый в двух редакциях детский и народный субъект был идентичным и формировался через сюжет об искушении (испытании совести) на примере девушки, душа которой еще не успела утратить пластичность и погрязнуть в обмане. Поскольку тексты Бурнашева практически не исследованы, дальнейший текстологический анализ может выявить и другие случаи использования детских текстов для народного чтения.
Альтернативная субъектность и эмансипация
Во вторую волну популярности изданий для народного чтения, в самый разгар бурной и разветвленной подготовки отмены крепостного права, возникают рассказы, авторы которых пытались дистанцироваться от навязываемой читателям из народа социальной роли верноподданных и создать то, что можно было бы назвать «альтернативной субъектностью». Она реализовывалась в текстах через критику существующего социального порядка (даже если герои в финале гибнут) и через пропаганду новых, более демократических моделей семейного и социального поведения. Все такие рассказы принадлежат к третьей и четвертой группам элементарных сюжетов. Они появлялись в журнале «Народное чтение», которое на подъеме либерального движения 1860‐х гг. представляло собой демократическое предприятие с очень пестрым и разнообразным кругом вкладчиков, включая демократическое крыло известных русских писателей (М. Л. Михайлов, А. Н. Плещеев и др.) и деятелей украинской литературы (Т. Г. Шевченко и Марко Вовчок).
Четыре рассказа в моем подкорпусе образуют третью группу сюжетов, объединенных темой семьи, любви и брака. Два рассказа связаны с весьма популярным в «большой» литературе и рассказах из крестьянского быта сюжетом «Запрет на брак». Как правило, он развертывается исходя из родительского или помещичьего запрета на брак (или невозможности вступить в него из‐за неравного положения). В то время как обычно такой запрет исходил от патриархального отца, который организует выгодный для семьи брак, не считаясь с чувствами дочери, в «Народном чтении» появились истории, пропагандирующие отказ от насильственных браков и учет интересов молодых людей (дочерей или сыновей). Так, в рассказе Кушнерева «Антип» добродетельный крестьянин Антип не надеется выдать племянницу-сироту за сына богатого бурмистра, хотя молодые люди любят друг друга626. Внезапно, однако, бурмистр сам инициирует этот брак, даже несмотря на то что накануне престольного праздника нищий крадет у Антипа все сбережения. Другой рассказ, «Пропащая голова», опубликованный А. С. Афанасьевым-Чужбинским в 1861 г. (кн. 1), повествует о Ларионе, сыне богатого владельца постоялого двора Федотыча, который не дозволяет сыну жениться на обожаемой им Паране, а желает женить его на богатой вдове Арине. В итоге Ларион с горя начинает пить и после женитьбы на ненавистной ему женщине окончательно спивается, от него уходит жена, а отец умирает.
Таким образом, в преддверии Великих реформ некоторые авторы начинают продвигать для народного чтения истории, пропагандирующие новые модели матримониального поведения, нехарактерные для в целом патриархального уклада традиционных крестьянских домохозяйств и предвосхищающие структурные изменения в нем после 1861 г.627 Наиболее радикальные варианты в этом смысле предлагала в своих рассказах из простонародного русского (и украинского) быта и для народного чтения Марко Вовчок. В 1859 г. она опубликовала в «Народном чтении» три русских рассказа – «Надёжа» (кн. 1), «Катерина» (кн. 2) и «Саша» (кн. 3)628. В «Надёже» главная героиня влюбляется в богатого мужика Ивана Петровича, который вот-вот посватается к ней, однако уезжает погулять на соседнюю фабрику и уже не возвращается оттуда, поскольку его, пьяного, женят на местной гулящей женщине Карповой. Продолжая любить друг друга, Иван и Надя украдкой встречаются, однако Карпова препятствует этому, и в итоге Надя, страдая от разлуки, чахнет и умирает, за ней умирает и Иван. Рассказ «Саша» не менее трагичен и развивает элементарный сюжет «Соблазнение», восходящий в русской литературе к «Бедной Лизе» Н. М. Карамзина. Крестьянскую девушку Сашу баре вызывают к себе в город, где в нее влюбляется племянник барина, и она отвечает ему взаимностью. Саша беременеет, племяннику запрещают на ней жениться, ребенок умирает вскоре после рождения. Саша принимает решение уйти в монастырь, где ее жизнь внезапно обрывается. Наконец, последний рассказ Вовчок, «Катерина», тематизирует крайне редкий для литературы о крестьянах тип сюжета, который я назвал «Насилие» и который, напомню, возник в русской литературе о крестьянах только в 1846 г. в повести Д. В. Григоровича «Деревня». Конфликт в таком типе сюжета запускается в результате намеренного или неумышленного насильственного действия по отношению к протагонисту со стороны родителей, помещика или бурмистра. Это может быть насильственная выдача замуж, телесные наказания, взыскание недоимок, изоляция, принудительное переселение и т. п. В «Катерине» барыня забирает героиню в город из деревни и насильно выдает замуж. Мужа Катя, естественно, не любит и постоянно конфликтует с ним, хотя тот обожает ее. Не находя выхода своему горю, Катерина начинает выпивать и одновременно осваивает ремесло знахарки (перенимая его от местной). В финале героиня, как это часто бывает в рассказах Вовчок, заболевает и умирает.
Если насилие в рассказе Вовчок исходит от помещицы, то в рассказе известного поборника женской эмансипации М. Л. Михайлова «Шелковый платок» насилием пронизаны отношения внутри крестьянской семьи. Богатый извозчик-питерщик Иван Кононов взял в жены сироту Настасью, которую его мать Семеновна сразу же невзлюбила и начала травить. Кульминацией стал навет свекрови, якобы Настасья передарила другому алый шелковый платок – мужнин подарок. Обезумевший от ревности Иван избил жену, отчего у нее случился выкидыш. С тех пор нормальной жизни у супругов не было, так как Настасья не смогла простить мужу убийство ребенка. Она стала чахнуть и умерла. Иван с матерью обеднели и прослыли на селе нелюдимыми.
Посыл рассказа Михайлова, равно как и историй Вовчок, считывался однозначно: это был протест против традиционных форм домашнего и помещичьего насилия, открыто гуманистический призыв уважать человеческое достоинство, в первую очередь женщин, которое очень легко и повсеместно подавлялось. В ситуации, когда готовилась отмена рабства и на волне общественного интереса к этому, такие тексты не только пропускались цензурой (пусть и с небольшим вмешательством), но и вызвали огромный резонанс: критика считала рассказы Вовчок и Успенского «новым словом»629.
Таким образом, журнал «Народное чтение» можно рассматривать как первую серьезную