Читать интересную книгу Коммунист во Христе - Павел Кочурин

Яков Филиппович вернулся в свою келью переодетым во все домашнее. Оговорил-ся простодушно, что больно не привычно ему дома не в своем одеянии. Будто обмиршен-ный неподобием… Вместо костюма на нем свеќтло серая толстовка, чуть потемнее — про-сторные брюки. На ногах — мягкие овчинные чувяки, подпитые твердой кожей. Все это шло к его облику, и как бы украшалось бородой, спадающей на грудь. Привлекало опро-щенностью старца-пустынника, отошедшего от мирской суеты. И верно, что Коммунист во Христе, мирянин в вере.

Пока до чаю, присели на стулья, выделанные из прожилистого с виќтыми узорами светлого дерева. Иван знал — особая порода болотной сосны. Тоже вроде своего секрета, выведанного у природы. И надо бы мужику держаться такого своего устава — жить в мир-стве дарами земли. Не забывать праотцово, а воскрешать всякое умение. Но вот, "свое" — не "наше". Но, коли, нет в доме деревенского жителя своих поделок, то нет в нем и само-го жителя. Это уже постоялец, не творец и не крестьянин-самобытец, какого требует зем-ля кормилица. Отсюда и разного рода насмешливо озорноватые высказы зазываемых на всякие совещания стариков. И слышишь: "Сидение по конторам на мягкой подушке не для нашей мужиковой ж…"

Иван провел ладонью по гладкой стойке стула. Яков Филиппович, заќметив это, ска-зал:

— Тут вот я, как набожник в ските, душой и телом свой у себя. А в пятистенке, сы-ном обставленном, вроде в чужом аппортаменте присуќ тствием нахожусь. В гости туда и хожу, к нему и к внукам. Смотрю из любопытства телевизор, что он мне кажет… Для ме-ня-то вот и нет ничего, все с чужа и толкуется как бы в переиначивание меня… А почто бы мне по-ихнему воротить, когда по-моему и выгодней и лаќдней. — Старик Соколов ус-мехнулся тихо, про себя, и заговорил совќсем о другом: — Слышал, поди, от дедушки, то-гдашний наш зоотехник, коего прислали из МТС, Сократом меня обозвал. Я и попытался узнать, кто такой этот Сократ, что им меня охаяли… Выспросил у сына, он мне и прислал старые книги, в коих рассуждения Платона — разговоры разные Сократа… Навиду и держу, и заглядываю. Что-то вроде по-таќмошнему и у нас ныне происходит. Одно другим сменя-ется и каждый раз все неволей оборачивается. И чего бы нам того не перенять, да бы и не повторять по недоуму… — Указал Ивану на полку, где стояли книги, и досказал, с каким-то особым рассудочным смыслом: — Мудрец-то древний в водителе кобылы, как вот в ходо-вой песне извозчик назван, ровню и правителю и себе усматривал. Возница, вишь, талан-том в своем деле должен владеть, чтобы куда не надо в карете не заехать… Демиургом наречен мастер-сотворитель, у которого все усќматривается по Божьему промыслу. А еже-ли Божье творение не признавать, то и остается одно, самим идти в демиургены и богами объявиться, демиургению развести… Вишь как слово-то выговаривается: "деми-ур-ген-и-я". Все — "я", себе и "ура", зачем тут Бог… В грех вот впадаю, как хульное что говорю, ру-гаюсь… А кого ругать-то, коќли не по смыслу жизнь выбрали и мечемся, — как бы покаялся Яков Фиќлиппович и смолк. Помолчал и пооправдывался: — И то подумать, оно отчего бы нашему брату не дать попересуждать о себе, а кто над тобой, того и посердить, коль уж они критику признают… При сырых дровах, если на костер не дуть, то и костру погаснуть, или гореть чадом… Демиургенам-то, и самим от чаду глаза начинает разъедать, вот они сами себя и принимаются поругивать, критиковать, значит. Может больше для виду, но и этим как бы дозволяют тебе тоже зрак свой к небу возвести, а не все на них глядеть. У Платона-то и сказано, как одно другое поедает, и все это идет во вред люду. И вроде как по его же, люда, вине, оттого что не воздержан и искушаем.

Иван слушал Старика Соколова с изумлением. Ему самому никогда не приходило в голову так вот истолковывать, ставшее ходячим, слово демиургены и демиургения. Виде-лась только усмешка. И сами собой всплывали слова "деспотия", "тирания" для поясне-ния этой демиургении… И тут же слеќтало с языка язвительное "демиургенизм", а к нему напрашивались приставки: "правовой", "перспективный", "реальный", "развитой", все те, которые лепились к слову "социализм", где они вроде были и на месте… А вот как сказать "развитой демиургенизм"?.. Явная насмешќка. Скорее всего тут подходят другие определе-ния, данные тому же социализму: "лагерный", "казарменный", "барачный"… "Барачный демиургенизм" — тут уж полная ясность во что мы втюрились по чужеумию. Ни усмешки, ни издевки. Виделась яма, беда, бездна: "яма без дна"… И все как бы "накрывалось" ка-ким-то мягким, затуманивающим сознание словечком: "демиургения". Будто тебя, усып-ленного, завели в дремучую болотину и лишили силы, чтобы выбраться из нее. И спра-шиќвалось: а что же делать?.. Сознание подсказывало: надо выбираться! И начинать с осознания самого себя. Понять — кто же ты?.. Коммунист во Христе и подвигал тебя к та-кому осознанию. В нем не иссякала вера в настание сущего мирства, уложенного право-славным людом от веку. Эту веру он и почел оставить молодому Корину, в ком видел длителя вечного рода радетелей земли. И эти мысли Ивана Яков Филиппович как бы подтвердил своим высказом:

— Как можно пропасть тому, что в нас породилось?.. Оно по приќроде к тебе при-шло и должно ужиться как Богово. Все и пребудет в нас через претерпение во сокруше-ний. Бог благ и милостив. Испытание, коли наслано им, то и прощение грядет, и наладит-ся жительство по правде мирской. В это вот и у Сократа оставалась надежда.

Вера Старика Соколова отвеивала от Ивана грустные и безысходные мысли, нахо-дившие в раздумьях. Тем жизнь и длится вечно, что человек прозревает сквозь скверну, одолевает оневоление и выходит и свету.

Платона и они со Светланой полистали. А брал ли вот в руки его "Диалоги" Сергей Львович Горский, тогдашний эмтеэсовский пропаганќдист. Скорее всего, цитаткой из "главной книги" отделался. И истолковывал эту цитатку так, как и ему самому истолковы-вали: "Мы — большевики-ленинцы и есть демиурги пролетариата, творцы советской со-циалистической жизни". Может и не совсем так, не слово в слово отец пересказал, что эмтеэсовским трактористам втемяшивалось, но это же самое и в институтах студентам профессора в голову вбивали. И разрасталась вширь и в длину племя демиургенов. Ввысь-то не пошло. Эмтеэсовские трактористы, простые парни, созорничали, нарекли свое начальство попавшим в "Евангелье" сократовским словцом. И как сам Сократ и со-кратовцы, поплатились за свои выходки. И верно, что в тиши, вдалеке от людской толпы, скорее видятся "умные" несуразности, и вроде бы случайным знаком клеймятся, как герб на медном пятаке для мирского глаза.

Иван сказал своему Сократу, Коммунисту во Христе, поддаваясь наплывшим вдруг мыслям:

— Демиургизм, это уж точно, чисто наше сотворение "действительного". Сами но-воявленных особей вывели и выпустили на свет божий. Не один, вишь, творец, а многие со властью бога.

— Оно вот, все то, чем бы ладно жить, мимо нас течет и сыплется, как семя из ды-рявого" мешка, — Яков Филиппович рокотнул меднотрубным смешком и посерьезнел. — А должно бы все копиться: в руки возьми, что тебе досталось, улучшение сделай, а там опять передай для нового улучшения. Не из кучки бери, а в кучку добавляй… Старый горшок треснул, у разумного-то мужика новый наготове. И показистей прежнего. В худом щи не сваришь. Пустым словом коли голодного пса раз приманишь… Хироманты вот по руке гадают о судьбе. На ладонях вся твоя жизнь показана. На левой — что от роду тебе Творцом сулено, на правой — чего сам старением своим добиваешься. Левая вот наша и остается богаче правой. Не сотворяем мы того, что судьбой нам дано. Всех на одну дорогу затолкали, оттого вольного ходу и нет. Во свое — преграда, а во чужое общее — двери на-стежь, иди туда, ухитрись и возьми… Добро-то на виду у всех ходит, его и секут, а пога-ненькое по задворкам шастает, не в показе. На задворки неволя и заќ гоняет люд скопом. Мир-то устроен и хитро и просто. Все в нем как на весах. Праведники без грешников, так выходит, сами падут вниз, или будут вверху болтаться, если греховное их перевесит. Грех вот и не дает праведности опуститься до неподобия. Обиженная плоть наќчинает шибко голосить. Но и тут — или зло от нее через край, или малахольное добро без противления. И тут и там беда: коли обида и не у злого завистью переполнится, то же зло и будет. — Яков Филиппович помолчал, вроде бы гадая, как можно такое лихо жизни человеку обой-ти. Но тут же, как бы приметив огонек в ночной дороге, оживилќся. — Вы вот, Корины, о земле радеете, а я оберегаю овечек осоќбой породы на прок. Так ведь зависть обществен-ников: "Мне вот худо, не допущу, чтобы тебе было лучше, чем мне". И все это с полного одобрения, прости Господи, демиургенов… А если у человека в себе раќзумный лад, так при любой власти он к добру тянуться. А от добра — кому бы худо-то?..

4

Марфа Лукинична, приоткрыв дверь, кликнула к чаю. И Яков Филиппович с Ива-ном прошли в гостевой пятистенок.