самое сложное — понимать и в сутолоке будней, в борении страстей и самолюбий ни на минуту не терять из виду истинный народный интерес. Почему умные деревенские руководители сопротивлялись, скажем, сселению отдаленных деревень? Разве они не понимали, что это сулит жизненные блага их же людям? Понимали: да, сулит. Да, жить станет легче, удобнее, комфортнее. Но надолго ли? Прочно ли будет такое благополучие? Все мыслимые в нашей жизни блага дают земля и труд — мать и отец всякого богатства. Но земля, если отдалить от нее человека, запустеет, перестанет родить — откуда же тогда взяться благам? Вот он где, глубинный народный интерес, — в силе земли, а не в сиюминутных бытовых удобствах. Видеть и понимать его было дано тем деревенским руководителям, которые обладали глубокой идейной убежденностью и высокой ответственностью перед людьми, и в затянувшемся на целое десятилетие конфликте верх взяли все-таки они, а не те, кто всего лишь козырял народным интересом.
Но их все же мало, меньше, чем хотелось бы. Хотя, наверно, едва ли возможно, что таковыми станут все. Так не бывает. Всегда будут бездумно послушные, мыслящие не далее сегодняшней выгоды, мнящие себя вершителями людских судеб. Это категория, исповедующая одну веру — конъюнктуру: что выгодно мне, то должно быть на пользу всем. Свое «я» у них на первом месте, и от него они производят линию поведения. На такой базе нравственность никогда не живет. Поэтому-то они, эти бездумно послушные, и являются в конфликтах главной противоборствующей силой, а не чиновник, сочиняющий свои схемы во имя «всеобщего блага», и суть противостояния их опять же не производственно-технологическая, а нравственная, ибо их позиция — беспринципность.
Я был свидетелем сотен подобных конфликтов, и в каждом сила этой как бы третьей стороны просматривалась довольно ясно. Вот, скажем, район пытается ввести в русло упрямого председателя, понудить его принять очередную «установку». А «послушные» уже готовы, они приняли все, что им велено, и тем самым создают атмосферу, в которой несогласие «упрямца» выглядит не только вызывающим, но и противным всеобщей пользе. Чиновный нажим тем сильнее, чем больше «послушных», и легче бывает противостоять чиновнику, чем своим же товарищам. В числе «послушных», как правило, умы посредственные, организаторы слабенькие, воспитатели и вовсе никудышные, но с самомнением, с желанием отличиться — вот они и хватаются за первую предложенную панацею, полагая, что хозяйство только так и надо вести — по «указаниям». Мне приходилось бывать в узком кругу председателей, когда они, возвращаясь с какого-нибудь совещания, сворачивали с дороги на полянку, раскладывали снедь, прихваченную в городском гастрономе, и позволяли себе, как говорится, свободную дискуссию. В откровенных разговорах «упрямые» наставляли «послушных»:
— Отчего вы так поспешно хватаетесь за «новшества»? Наведите сначала хотя бы мало-мальский порядок в хозяйстве. Стадо-то никудышное, кормами побираетесь, а «елочку» готовы хоть сегодня ставить — без молока ведь останетесь. Не туда, ребята, ей-богу, не туда…
Всяко бывало. Глядишь, кто-нибудь из «поспешных» и задумается, напросится за опытом приехать, совета спросит. Из таких со временем неплохие руководители выходили. Но чаще разговоры разговорами и оставались. Я знал районы, в которых группа «опытных» бывала довольно сильной, и там, как правило, она задавала тон, и районное начальство не столь ретиво насаждало «новшества», считалось с их мнением. Так что нравственная сила, которая исходит от умных деревенских руководителей, является примером, безусловно воздействующим на всю атмосферу в районе. Своим присутствием на земле они оставляют след и в памяти и в характерах людей. К сожалению, этого не скажешь о тех героях-председателях, коих великое множество в «деревенских» романах и повестях. Там они всего-навсего действующие лица, бывает, и сильные, неординарные, но сгустками народной нравственной силы они, да извинят меня авторы, не выглядят. В этом отношении литература перед ними в долгу.
Думаю, что провинциальному газетчику повезло более, чем другим, — он находится в постоянном и тесном общении с деревенскими руководителями. На всех нас, пишущих, они оказывают очень сильное влияние, и в первую очередь тем, что их нравственная сила не позволяет нам грешить против совести, а если когда и согрешим, то терзаемся потом раскаянием. Я сам это чувство испытал не раз, пока не понял, что должность судьи еще не означает права судить.
31 октября 1984 года
В прошедшее воскресенье нежданно-негаданно заявился Василь, публицист из Минска, с коим мы весной ездили по Белоруссии. Он приехал на часок с председателем колхоза из-под Верхнедвинска Вацлавом Яковлевичем. Посидели, поговорили. Вацлав — мужик интересный, колхоз его сильнейший в районе, 25 лет руководит колхозом. Говорит: мне не приходилось беседовать с писателями, да еще с двумя сразу, интересно, мол, что вы думаете о деревне. Беседа затянулась. Обижается, что на него район «давит». Построил «молодежную» улицу, и на этой улице — ни одной коровы. С трибун его критикуют, почему, дескать, все заботятся о подсобных хозяйствах, а ты не заботишься. А зачем, он спрашивает, мне заботиться, если колхоз крепкий, планы все перевыполняет и колхозник может купить молока в колхозе. Заговорили о семье, о свободном времени. Я спросил: а входит ли в председательские заботы дума о свободном времени колхозника, чем он будет заниматься, когда получил два реальных выходных? Оказалось, так далеко вперед мыслью он не проникает, его давят заботы сегодняшние…
* * *
Проникать мыслью вперед… Исключительно редко наши умные деревенские руководители осмысливают свою хозяйственную практику с точки зрения социальных результатов. Вот они усиленно механизируют производство, вводят новые технологии, перестраивают быт, и то, что этим облегчают труд и жизнь, это они сознают, но задумываются ли о том, каким в этой «облегченной жизни» становится сам человек? Видят, конечно, к чему пришли в тех хозяйствах, где богато живут и два выходных соблюдают, — к повальной пьянке. Тревожно вглядываются в такое «будущее». Их уже беспокоит накопление денег при неразвитых потребностях. Озабочены общественной пассивностью, скверным исполнением дела, необязательностью и прочими негативами, укоренившимися в деревенской жизни. Да, это они видят, но относят, как правило, к «общей обстановке»: дескать, не у одних нас — повсеместно. А мало они задумываются над тем, что «рычаги выправления» в их же руках. Вацлав Яковлевич, мой гость из-под Верхнедвинска, уверяет меня, что стремление иметь свой дом у сельского жителя умерло окончательно. «Не хотят строиться, все ждут готовые квартиры», — говорит. Я ему привожу пример Подмосковья, где всячески, вплоть до устройства специальных магазинов «Ваш дом», помогают индивидуальным застройщикам, а он — опять: «Ну зачем мужику свой дом, да еще с огородом? Огороды предпочитают брать в поле, чтобы трактором обрабатывать». — «А что лично вы видите в огороде? Картошку — и