Зиберович не мог не признать изысканность калиграфии, может некоторую старомодность, но безупречность солидного, уместного случаю, слога своего непрошенного корреспондента.
Почтительное внимание пахана паханов к персоне Мойши Рувимовича, достигало кондиции наглого цинизма.
Прихлебывая гарячий напиток Мойша Рувимович улыбался. Нежно, не без легкой примеси ностальгической грусти. Подумывал. — Да, давненько мы с Бенькой, землячком моим не видались. Нехорошо это, как-то. Вот бы встретиться, о былом покалякать. Молодость вспомнить. Зрелость. Зрелую зрелость. Протокольчик составить.
Тяжело вздохнул генерал. Бережно вложил эпистолярий в прорезь утилизатора. Нажал пуск.
Беня-Король поздравлял Зиберовича отнюдь не руководствуясь хулиганскими побуждениями. Хоть и не без некого блатного куража, но действительно чистосердечно желал генералу здравствования. Он был обязан шефу секретного департамента. Хоть и не вполне сознательно, но последний оказал ему не малую услугу. Очень даже большую.
Вот об этой давней истории и вспоминал грозный начальник.
По стечению обстоятельств, часом раньше, полезный агрегат переработал бесполезную Межпарламентскую резолюцию. Согласно утилизированного документа, в странах АСД организованной преступности не существует и существовать не может, так сказать, по определению. Нет общественно-социальных причин. Демократия и коза-ностра не совместимы. Напротив, стараниями органов, а, главное, благодаря мудрой социальной полиитике парламентариев, уровень неорганизованных правонарушений неуклонно понижается, обещая в ближайшем будущем превратится в небрежномалую величину.
Сия резолюция, отнюдь не была продуктом дремучей некомпетентности. Она имела вполне определенный резон. Господа депутаты априори отвергали возможные обвинения в коррупции, как явлении, их же стараниями, де юре не существующем. Позиция удобная.
Впрочем, господа мещане твердо уверовали: демократия и казнокрадство — суть синонимы. А само слово «демократ» при дамах, ввиду непристойности, употреблять воздерживались. Потому не утруждались чтением лукавеньких измудрствований своих выбранных представителей.
Разведчик Зиберович крючкотворные изыски Законодателя внимательно штудировал. Не ради повышения личной эрудиции — по долгу службы приходилось. Его, профессионала, натурально интересовало проверяемое и подтверждаемое де факто. А это самое де факто заключалось в фамилиях как авторов проекта так и проголосовавших «за».
Демократия. Мать твою!
То ли дело нижнекакадусская бывальщина. Военные средства разрешения конфликта, в котором, чтоб ему пусто было, Стилл Иг. Мондуэл заработал свои медальки, ничего не разрешили. Как обычно. И как обычно, на смену камуфляжей линейных батальонов прибыли темные пиджаки секретных служб.
Работы хватало.
Банановое народовластие по самую маковку, плешивую, погрязло в такой махровой коррупции, что отделаться простым «этого не может быть» уже не получалось.
В переполненных тюрьмах маловинно страдали безвредные бытовики. А сутенеры торговали девочками прямо под окнами околотков, купить ствол было проще чем фирменное спиртное, «дурь» предлагалась оптом и в розницу. Парламентские слушания не отличались от воровской сходки, а самих парламентариев более знали по воровским погоняловам, нежели по крещеным именам. Любые инвестиции немедленно уходили в зыбучие пески зарубежных анонимных счетов, большие и малые чиновники питались исключительно взятками, аппетиты их росли. Но и мзда, отнюдь дело не продвигала.
В недрах Департамента вызрел проект. Согнать весь коррумпированный сброд на стадионы и посредством пулеметных расчетов окончательно решить все проблемы. В том числе и ликвидацию устаревших боеприпасов.
По зрелому размышлению, Зиберович без сожаления отверг эту многообещающую, привлекательную своей простотой идею, как идеалистическую. Мойша Зиберович прекрасно знал — все проблемы никогда не решаются. Но и традиционное судебное преследование крестных баронов и парламентских авторитетов, в силу абсолютной бесполезности, никак не годилось,
— Мы пойдем другим путем. — Сказал себе Зиберович, и перефразируя древнюю народную мудрость шаландщиков Морской Жемчужины добавил: — пусть рыба гниет с головы, мы будем чистить ее с хвоста".
И чистка началась.
По первому делу была объявлена всеобщая амнистия. Бытовиков в три шеи выперли на волю. Камеры помыли, нары подколотили, корридоры побелили. Замки сменили на новые, особо прочные.
По второму делу возбудили много дел. Так, по мелочевке, на шантропу, младших братков, шестерок и прочую шушваль, чешуиночки малые поскоблили. Окурок мимо мусорника — попытка поджога муниципальной (корпоративной, частной и т.д.) собственности. Невинное «черт побери», ляпнутое на городском пустыре, трактовалось как нецензурная брань в общественном месте и квалифицировалось злостным хулиганством. Впрочем, последнее статьей считалось легкой. Таким лицам, тюремное начальство, по негласному, но категорическому распоряжению, неизменно наматывало второй, лагерный срок, уже на полную катушку. Словом: рыбу чистят — чешуя летит.
Братва таяла мартовским снегом. Уцелевшие завязывали крепко и, спасая шкуру закладывали всех и вся. Тут крупнее чешуя пошла, за ней и кишки полезли. Гнилые головы начали приходить с повинной. Секли и их.
Первым пустоту свято-места обнаружил Беня-Царь, сделал оргвыводы. В нижнюю Какадуссию незаметно просочились эмиссамы несуществующей в АСД оргпреступности. Баронские латифундии и авторитетные мандатоносцы достались дяде Бене по дешовке. За что и был Зиберовичу благодарен.
Но вот с кроликом перебор случился.
— Да, нужна народовластию твердая рука. Демократия — де мократам. Остальных — к стенке. — Думал Зиберович разминая пальцы. — А пока до поры до времени, пусть тешатся. А когда прийдет эта самая пора времени? Надо посоветоваться с мадам Зиберович.
А еще надо Беньку Царька поздравить. Как раз приближается знаменательная дата — годовщина его первой отсидки. Следует заблаговременно открыточку заказать. Для оригинальности в двуцветной гамме катаржанской полосочки. Нет, как очень уж уныло получается. Украсим красным ромбом бубнового туза. Пожизненным.
До поры, до времени.
Глава 14. Пэр Короны.
[7]
Сигмонд поднялся только чуточку пораньше обычного. А так, как всегда, видом нетревожен, словно не предстоит сегодня никаких дел серьезных, одна, якобы, повседневная маята. Как заведено, поделал свои ката, потом с удовольствием мылся, мочалом докрасна растерся. Гридни аж три ведра воды извели, своего лорда поливаючи. Насухо вытершись полотенцем, заботливо Гильдой поданным, затребовал завтрак. С вечера еще распорядился, что на утро изготовить. Сел за походный стол и с аппетитом, не спеша, обстоятельно откушал. Не обильно, но сытно. Как сам говорил — высококалорийно. С поначалу выпил с пяток сырых яиц, после с малой краюшкой хлеба умял добрый ломоть слегка обжаренного, с кровью внутри, мяса. Запил кружкой кислого молока, похрустел яблоком. Гридни на господина своего глядючи, тоже снедью не брезговали, наминали за обе щеки. Сенешалевне кусок в рот не лез, но витязю своему перечить не стала, принялась кушать. Споначалу силком давилась, а там и в охотку пошло. Но на месте не сиделось. Едва последний глоток глотнула, вскочила, рванулась к повозке, к амуниции.