– Что мне делать с собакой? – спросил Защитник.
– Убей эту срань еще раз.
– Я не могу. Я боюсь.
– Ты же защитник. Пойди и убей.
– Хорошо, я попробую, – сказал Защитник и вышел из комнаты.
– Скажи мне, – прошипел дед, – скажи ты мне, сволочь, – ты выходил туда после захода солнца? Признавайся! Выходил?
– Да, – ответил Ложкин.
– Ты понимаешь, что ты сделал? Ты же впустил их сюда! Мне плевать на эту мертвую живую собаку, которая, между прочим, совсем не безобидна. Но кого еще ты впустил? Ты же мог впустить кого угодно! Достаточно одного единственного семени растения, зацепившегося за твои брюки, чтобы угробить всю биосферу раз и навсегда. Представь себе тучу, которая летает над нашими лесами. Представил? А ведь это не самое страшное, самого страшного ты еще и не нюхал! Есть тысячи невидимых существ, которые только и ждут, чтобы прорваться сюда оттуда!
– Если бы вы объяснили мне это заранее…
– Пошел прочь с моих глаз. Вернешься завтра, в шесть утра, недоумок. И хорошо выспись ночью, никаких баб и никакой водки. Завтра тебе снова идти.
Ложкин вышел из комнаты и обернулся в дверях. Дед лежал на диване, внимательно разглядывая свои удлинившиеся пальцы. Хотя кожа на его лице стала нормальной, но пальцы остались такими же длинными и изогнутыми.
Он вошел в свою спальню, не включив свет. В комнате было темно и просторно, сейчас она казалась не комнатой, а, скорее, большим каменным склепом, в ней совершенно не было той уютной камерной мягкости, которую обычно создают комнатные, оклеенные обоями, стены. Комната казалась гулкой, влажной и мшистой, как горное ущелье. У единственного окна стояла выключенная лампа с голубым абажуром; заплатка лунного света падала на абажур и отражалась, рассеиваясь. Комната освещалась луной; в лунном свете порхали едва заметные полупрозрачные бабочки, каждая размером с ладонь. Ложкин быстро включил свет, и бабочки исчезли. Выключил – и они появились снова. Бабочки, видимые лишь при свете луны. Живая и мертвая собака. А кого еще он впустил сюда? И что, если сейчас, прямо в этой комнате, скрывается чужой?
65. Чужой…
Чужой, однако, объявился лишь утром.
Ложкин не зашел к деду в шесть утра на следующий день, как от него требовалось. Вместо этого он проспал как убитый до половины десятого. Когда он проснулся, то некоторое время не понимал, где находится. Наклонный солнечный столб упирался прямо в подушку у его лица, вдали кричали петухи, как в настоящей деревне; и каким-то шестым чувством он мгновенно понял, что в доме находится кто-то чужой.
Через пять минут он, уже одетый, вошел в комнату деда. Дед был не один. За столом сидел уже знакомая Ложкину женщина, младший лейтенант милиции, и что-то записывала с совершенно зловещим выражением лица. Дед выглядел спокойным, как Будда, и даже немного сонным. Он не потрудился надеть майку, и сейчас сидел, слегка поглаживая свой волосатый живот удлиненными пальцами левой руки.
– Извините, я зайду в следующий раз, – сказал Ложкин и приготовился проворно выскользнуть из комнаты, но милиционерша пресекла его попытку.
– Вас-то мы и ждем, – сказала она.
– А в чем дело?
– А дело в том, что вот у меня (она потрясла в воздухе каким-то листком), вот у меня копия свидетельства о смерти. О смерти того человека, который в данный момент сидит передо мной, живой и здоровый. Если не ошибаюсь, то ему уже валит девятый десяток, а выглядит он на сорок лет моложе. Все это более, чем подозрительно, я бы сказала…
– Можете сверить мои отпечатки пальцев, – расслабленно возразил дед, – они же есть в вашей картотеке.
– Сверим, сверим, не сомневайтесь. Но все же, смерть на вас отлично подействовала, как ни странно. Может быть, мне и самой попробовать умереть?
– Вы и так выглядите потрясающе, – слюбезничал дед, хотя сегодня милиционерша имела то самое картонно-плакатное выражение лица, которое уже однажды видел Ложкин.
– Так как все же вы умудрились воскреснуть? Кстати, ваш предполагаемый внук присутствовал при вашей смерти, о чем есть соответствующий документ с его подписью. Сейчас мы его спросим самого об этом.
– Что? – спросил Ложкин.
– Итак, вы присутствовали при смерти вашего деда, которая наступила в результате…. Так, это все обычное тра-ля-ла, в результате нанесенных ему телесных повреждений. Согласно заявлению потерпевшего, он был избит незнакомыми ему хулиганами. А вот справка из морга… Как же это вы ухитрились выбраться из могилы? Гроб ведь, кажется, гвоздями забивают?
– Гвоздики мелкие, ногой толкнешь, они и вылетят, – сказал дед.
– Так мне и записать?
– Ага, так и пишите.
Милиционерша записала.
– Но это еще не все, – сказала она. – Сейчас мы переходим к более серьезным вещам. Вчера в здании старой водокачки обнаружены тела двух мужчин с признаками насильственной смерти.
– С явными признаками? – поинтересовался дед.
– Явнее не бывает. Короче, они были избиты и утоплены. Это известные вам гражданин Утокин Эдуард, семьдесят третьего года рождения, и Носов Валерий, шестьдесят первого года.
– Из чего следует, что они так уж сильно известны мне? – спросил дед с явно издевательской интонацией.
– А из того, – каменным голосом произнесла милиционерша, – что тринадцатого апреля сего года вы имели с ними серьезную ссору, после которой пригрозили им физической расправой, в присутствии шести свидетелей. А именно вы сказали, сейчас я прочту, ага, вот… Сказали, что утопите их живьем, как собак.
– Ну, так я же человек серьезный, – сказал дед.
– В смысле?
– В смысле, что свои угрозы я на ветер не бросаю. Если обещал утопить, значит, и утопил.
Милиционерша уставилась на него с недоумением, она даже закусила нижнюю губу, размазав дешевую помаду. Сейчас плакатное выражение слетело с ее лица; сейчас она напоминала удивленного утенка.
– Это признание?
– Да в гробу я тебя видел с твоими бумажками, – сказал дед и протянул вперед левую ладонь с длинными пальцами. Из центра ладони появилось светящееся кольцо, и, подрагивая, полетело в сторону женщины; приблизившись к ней, исчезло с тихим хлопком. Милиционерша осталась сидеть неподвижно, как каменная. Над ее головой кружилось несколько ярко-зеленых искр.
– Вот и все, – сказал дед, – с этим делом мы пока разобрались.
Он наклонился, вытащил бумагу из-под окаменевшей руки женщины, быстро просмотрел ее и сжал в кулаке. Потом встал, обошел стол и нагнулся над остальными бумагами. Взял два листка и скомкал их тоже. После чего отвесил женщине сладкий увесистый подзатыльник. Она не шевельнулась, лишь дернулась голова.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});