С той стороны, где был Саймон, послышался испуганный вскрик, и наступила тишина. Виктор знал, что значили тени и снова вспомнил, как воспитывают Чистильщиков.
Даже если тебе ужасно страшно — молчи. Молчи, даже если ты умираешь. Никто не должен слышать твою слабость.
Иероним на бегу подхватил Пенелопу на руки, и кивнул Виктору и Грейс, что им нужно следовать за ним.
Виктор бежал, стараясь не думать о Саймоне, стараясь абстрагироваться от испытываемого Чистильщиком страха. Пенелопа вызвала души всех его жертв, всех, кто пострадал от его рук, и отдала его им на растерзание. Духи не могли причинить Саймону физический вред, но они могли напугать его и довести до безумия.
Иероним привел их к повозке. Поводья держал Артур, готовый в любой момент к тому, что пора трогаться с места. Петер и Марика помогли им забраться в повозку, и, стоило, Грейс задернуть за собой полог, Артур вскрикнул, дернул поводья, и лошадь побежала, таща за собой телегу. Их качало из стороны в сторону и порой Виктору казалось, что еще чуть-чуть, еще одна неудачная кочка повыше, и они перевернутся, но этого не случилось. В какой-то момент они снова выехали на нормальную дорогу, и тряска прекратилась.
Виктор прижал к лицу ладони и несколько раз глубоко вздохнул. Он сам не мог точно понять, что именно чувствует. Волнение от того, что Пенелопа решила прибегнуть к столь опасному заклинанию и теперь настолько плохо себя чувствует, что Виктор с трудом улавливает ее самосознание. Страх от того, что только что был на волосок от гибели. Или что-то еще?
Он начинал все сильнее ощущать эмоции окружающих, и вот теперь к его собственной смеси самых разных чувств, прибавилась тревога за него, от которой все никак не могла отделаться Грейс, чувство вины, что испытывал Иероним и пустота, которая неожиданно принадлежала Пенелопе.
Медиум мертвой хваткой вцепилась в когда-то белую куртку альбиноса, уперлась лбом в его плечо и едва слышно шептала:
— Никогда больше не позволяй мне это делать, никогда.
Виктор знал, что она имеет в виду. Пенелопа не любила копаться в чужих скелетах в шкафу, она не любила вызывать чужих жертв. С приходом каждого духа, с каждой жертвы какого-то убийцы, Пенелопа каждый раз переживала его смерть и все его отчаяние.
Сейчас воспоминания призраков отступили, но Пенелопе все еще было плохо. Точнее, она не чувствовала себя плохо, она почти не чувствовала себя вовсе. И сейчас она из последних сил цеплялась за что-то, что казалось ей ее связью с реальностью.
И этой связью был Иероним.
Виктор заметил, что между ними что-то происходит давно, но никогда не придавал таким вещам значение. У Пенелопы был Генри, казалось, она будет влюблена в него до самой смерти, но оказалось, что все совершенно не так. Что-то менялось в ней, и далеко не Полнолуние было в этом виновато. Полнолуние делало ее откровеннее и женственнее, но не внушало не ее эмоции.
— Эй, — тихо позвала Гадателя Грейс. Ее голос словно разогнал белую пелену, в которую, задумавшись, стал погружаться Виктор. Он несколько раз судорожно моргнул и посмотрел на девушку. — Ты в порядке? — спросила она и, не дожидаясь его ответа, обняла его, прижимаясь лбом к его шее. — Никогда больше так не рискуй. Ты должен жить. Никакого больше самопожертвования, понял? — она поцеловала его в скулу и отпрянула, ожидая ответа.
Виктор нервно улыбнулся и кивнул. Ее забота одновременно и умиляла его, и заставляла чувствовать невообразимую печаль. Он все отчетливее понимал, что вскоре сможет лишь хвататься за эти краткие воспоминания.
Девушка села рядом, обняла его руку и положила голову ему на плечо. Больше она ни слова не сказала.
Но по ее эмоциям Виктор понял, что и сама Грейс отлично понимает, что дальше она сможет его лишь вспоминать.
Такие, как он никогда не могли стать парой таким, как она.
Глава 29. Оливер
За всю дорогу больше никто не произнес ни слова. Пенелопа успокоилась и уснула. Марика укутала ее в один из своих цветастых платков, а после отвернулась к Петеру и не оборачивалась, пока повозка не остановилась. Ее неприязнь можно было понять, хотя, с другой стороны, Виктор не мог отделаться от вопроса, о чем она думала, присоединившись к ним.
По мере приближения к маяку, Виктору было все сложнее и сложнее отделить свои эмоции от чужих. Такого не должно было происходить с ним, он был всего лишь Гадателем, он только и делал, что предсказывал будущее, а сейчас он с ужасающей ясностью чувствовал все то же, что и окружающие, каждая клеточка его тела разрывалась от переполнявших его чужих чувств.
Он понимал волнение и недовольство Грейс, так и сидевшей с ним плечом к плечу, понимал и метания Иеронима, словно нарочно отвернувшегося от Пенелопы. Он чувствовал ужас и неприязнь Марики и настороженность Петера. За всем этим он забывал, что чувствует сам. Закрывая глаза и пытаясь отделить одни эмоции от других, он заодно искал самого себя. От такой бури ощущений в сочетании со все более отчетливым запахом ладана, у Гадателя начинала раскалываться голова.
Когда повозка остановилась, Виктор с трудом открыл глаза и, откинув полог, выглянул наружу. Шум моря его успокоил и даже немного унял головную боль. Виктор спрыгнул на землю и подошел к месту возницы, чтобы поговорить с Артуром.
— Сейчас я придумаю, где спрятать повозку, и мы сможем пойти, — Артур оглянулся.
Место было совершенно безлюдным, так что все, что ему нужно было сделать — найти к чему привязать лошадь. Но Виктор не хотел видеть ни Артура, ни его друзей на маяке. Не только из-за того, что чувствовал стремительно надвигающуюся на них бурю, но еще и потому, что так на него давили лишние эмоции и мысли, еще больше мешая сконцентрироваться.
— Нет, Артур. Не «мы» сможем пойти, — Виктор покачал головой.
— Тогда я отправлю Марику и Петера в ближайшую деревню и… — начал Артур и осекся, встретившись взглядом с Гадателем, — Ты не хочешь, чтобы я шел с вами?
— Прежде чем ты скажешь «но почему, я же единственный, кто там уже был», — Виктор попытался сдержать издевательскую интонацию, поморщился и потер лоб, — Я не хочу рисковать еще и тобой. Я чувствую, что кто-то умрет сегодня, и я не хочу, чтобы это был ты, — чувствуя сомнения юноши, Гадатель добавил: — Ты ведь понимаешь, что со мной что-то не так. А ведь я гораздо опытнее тебя и… не заставляй меня насильно отправлять тебя домой.
Артур отвернулся, уставился на свои руки, сжимающие поводья, и долго молчал. В его молчании не только была доля детской обиды, но и крупицы понимания. Артур лучше Виктора осознавал, что если его мать потеряет второго ребенка, это убьет её.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});