Читать интересную книгу Записки рецидивиста - Виктор Пономарев

— Это что такое?

В дверях стоял капитан с широкой повязкой на рукаве, «дежурный по сано», и смотрел на нас, вылупив шнифты. Юлия Сергеевна покраснела до корней волос, а капитан повернулся и, уходя, ехидно сказал:

— Не буду вам мешать.

Мы долго находились в каком-то оцепенении, потом я вышел на улицу. Коля спал на лавочке, я разбудил его.

— Все, Коля, хана дело. «Спалились» мы с Юлькой, дверь забыли закрыть, и ты заснул. Приходил дежурный капитан и застал нас на горячем.

Коля смотрел на меня, хлопал глазами, потом спросил:

— Что же теперь будет?

— Да ее-то оставят на работе, а меня могут в зону кинуть. Самое главное, что суды уже все закончились и меня могут только в зону отправить.

Я вернулся в кабинет к Юлии Сергеевне. Она сидела плакала и повторяла:

— Что же теперь будет?..

— Думаю, Юля, особо страшного ничего не произошло. Просто меня отправят в зону.

Юля обняла меня, стала целовать, размазывая свои слезы по моему лицу.

— Милый, а как же я без тебя буду. Я уже так к тебе привыкла, что дома почти не бываю, а рвусь сюда, к тебе. Мне и мысль в голову не приходила, что мы можем когда-нибудь расстаться. Даже не верится. Может, все обойдется?

— Нет, Юля, капитан так дело не оставит. Я по его морде видел. А я-то этих псов знаю. Даже просто из зависти, что ты не с ним, а с уголовником любовь делишь, — сказал я.

На другой день часов в десять утра, мы еще в палате были, прибежал дневальный штаба — молодой зек общего режима, спросил:

— Кто Пономарев?

— Я.

— Тебя опер вызывает к себе.

Я оделся и пошел в штаб. Он находился в здании около туберкулезного отделения. Я поднялся на второй этаж, открыл дверь с табличкой: «кабинет оперуполномоченного». Спросил:

— Можно к вам?

— Да. Заходите.

За столом сидел майор лет под пятьдесят с шевелюрой наполовину седых волос. Спросил мои анкетные данные, с чем лежу и кто лечащий врач. Я ответил. Майор поднял трубку телефона, попросил терапевтическое отделение, сказал:

— Алевтина Николаевна, придите, пожалуйста, в штаб и захватите историю болезни Пономарева.

Я сидел и молчал, а майор что-то писал. Вошла Алевтина Николаевна. Майор посмотрел на нее, спросил:

— Ваш больной?

— Да.

— У него что, еще не закончено лечение?

— Нет, — сказала врач и начала объяснять, какие процедуры мне нужно еще пройти, помимо тех, что я прошел.

Майор внимательно выслушал и сказал:

— Я вас понимаю, Алевтина Николаевна. Но у нас есть указание, и мы им руководствуемся, что, если больной в процессе лечения нарушает режим и дисциплину, мы имеем право выписать его.

Женщина пожала своими маленькими худенькими плечиками, заморгала раскосыми глазенками, ответила:

— Это ваше право.

— Хорошо, вы свободны. А вы, Пономарев, идите и собирайтесь на этап. Поедете в зону.

— В какую? — спросил я.

— Пока в распоряжение пересыльной тюрьмы.

Я вышел от опера. Коля ждал меня на улице, спросил:

— Ну что?

— Сегодня иду на «эстафету». Ты остаешься за меня. Пойдем к Юлии Сергеевне.

Когда мы пришли в морг, Юля была в своем кабинете. Колю я попросил подождать на улице. Юля сама закрыла дверь, кинулась мне на шею, начала плакать. С трудом я успокоил ее. Положил на диван, и мы последний раз трахнулись. Потом помылись под душем.

— Мне дали выговор, — сказала Юля. — А его, сказали, мы отправим в зону.

— Сегодня я уезжаю, Юля. Я всегда буду помнить мою голубоглазую Колдунью. А к тебе просьба: Коля — неплохой парень, а ты все равно одна. Пригрей его, а меня забудь, как будто и не было. Мне еще два года пайку хавать, а потом на Север повезут в ссылку на пять лет. Просто, Юля, нам никогда не суждено встретиться. Сделай так, чтобы тебе и Коле было хорошо, но будьте осторожны, не «спалитесь», как мы с тобой.

— Опомнись, милый, что ты говоришь? — возмутилась Юля и закрыла мне рот рукой.

Я поднялся с дивана, сказал:

— Пойду котомку собирать в дорогу. Да еще с врачами надо проститься, а то неудобняк, они столько хорошего мне сделали. Но я еще зайду к тебе, моя нежная и ласковая Колдунья.

Дорогой я Колю предупредил:

— Теперь с Юлькой ты будешь. Я базарил с ней насчет тебя. Она пока ломается, но ты будь посмелей, и все будет ништяк. Она твое спасение. Понял? Поухаживай за ней, но будь осторожен.

С Колей мы собрали мой вещмешок. Я надел куртку, брюки, ботинки и пошел в кабинет врачей. Почти все были на месте.

Я сказал им:

— Спасибо вам за лечение и за доброе отношение ко мне. Я ухожу на этап, но этот год останется самым светлым и радостным в моей жизни. Особенно я благодарен Алевтине Николаевне — человеку большой души.

Врачи смотрели на меня, улыбались, давали напутствия.

— Как выйдешь на свободу, Дим Димыч, сразу женись, и все у тебя будет хорошо.

— О, об этом я только и мечтаю. Так и сделаю, — ответил я и вышел из кабинета.

С Колей мы спустились вниз, я отдал ему мешок и сказал:

— Иди на вахту, а я мигом сбегаю в физкабинет.

И я побежал к Зинаиде Михайловне. Открыл дверь рентгенкабинета и увидел ее и еще двух врачей. Она удивилась, увидев меня цивильно одетым, а не в больничном тряпье, спросила:

— Что такое? Девочки, выйдите. Мне поговорить надо.

Когда врачи вышли, я обнял рентгенолога, поцеловал.

— Зинаида Михайловна, я ухожу на этап. Когда-нибудь это должно было случиться, и этот день пришел. Прощай, моя дорогая и самая желанная.

Она обняла меня, стала целовать. Потом кинулась к шкафу, вытащила бутыль, налила полную кружку спирта, сказала:

— Пей.

Я выпил и чуть не задохнулся. Стоял с разинутой пастью и глотал, как рыба, воздух. Потом все прошло. Зинаида Михайловна налила себе немного спирту, выпила. Достала из сумки свертки и пакеты. Мы немного закусили, а все остальное она завернула и сказала:

— А это тебе на дорогу.

Я прижал женщину к себе, поцеловал и сказал:

— Зинаида Михайловна, спасибо вам за все. Прощайте.

— Прощай, мой дорогой.

Я выскочил в коридор и пошел на вахту, где меня ждал Коля. Свертки я сложил в вещмешок. «Воронка» еще не было. И я пошел к Юлии Сергеевне. Она сидела в своем кабинете и плакала. И даже подняться не смогла, когда я вошел, а только сказала срывающимся голосом:

— Возьми сумку. Там я положила тебе на дорогу.

Спирт Зинаиды Михайловны пошел в масть, я основательно приторчал. Прижал Юлю к груди, поцеловал последний раз и сказал:

— Прощай, дорогая. Провожать не надо. На вахте начальство будет, а тебе здесь еще работать.

Когда я вернулся на вахту и положил сумку в мешок, подогнали «воронок». Попрощавшись с Колей, я и еще восемь зеков залезли в машину. Через два часа мы были в пересыльной тюрьме.

Глава 3

НОВЫЕ ИСПЫТАНИЯ

1

Опять камера, встреча с кентами, а также врагами, их всегда хватает. Не лишним будет повторить: получишь срок — это еще полдела, а выйдешь на свободу или нет — это бабка надвое гадала, особенно, если срок большой. От долгих лет тюрем и лагерей у меня появилась какая-то злоба, мстительность, чего раньше не было, да и нервы стали немного сдавать.

В тюрьме я снова попал в четырнадцатую камеру, а в ней, как всегда, самое малое шестьдесят-семьдесят человек. Кто этапа ждет, кто «по блоку идет» из одной колонии в другую. А у меня одна мысль, как бы добить оставшиеся два года без несчастья.

В камере встретил Колю Калмыка, с которым мы удавили Юрку Окорока. Я посмотрел на Колю и сказал:

— Ну что, Коля, может, еще кого удавим?

Он засмеялся и ответил:

— Можно, Дим Димыч, но лучше не надо. Надо на свободу выйти, а то этот «кичман» может никогда не кончиться. Вот только в какую зону попадем на этот раз?

Ночью нас взяли на этап, погрузили в вагонзак и привезли в город Бекабад. Зона знакомая, но хреновая. Неужели опять начнут в БУРе голодом морить? Уж лучше пусть осудят до конца срока на тюремный режим, и я спокойно досижу в подвале «крытой».

В зоне нас встречал заместитель начальника лагеря майор Кондратов и замполит майор Корнев. Когда я увидел замполита, сразу подумал: «Что-то вид у него неважный, и постарел сильно».

Первым делом нас повели во «вшивобойку», а после бани раскидали по отрядам, по баракам. С Колей мы попали в один барак. От ребят узнали, что Макс и Мишка Перс освободились. Сережа Швед ушел по блоку на другую зону. Мне «идти в эмиграцию» смысла уже не было. Еще три года назад смысл был, а тут, когда «катушка на размотке», какой смысл бежать? Лучше спокойно досидеть.

Из кентов остался один Маноп, многие ребята ушли по блоку. Я спросил Манопа:

— Что-то замполит наш сильно постарел?

— Так у него сына посадили за «пушной разбой», дали четырнадцать лет. Вот он и ходит как тень. И отношение к зекам переменил в лучшую сторону.