Как давно она любит всё это?
Не надоело. И дальше бы любила.
— Меня ведь не отпустят… — Ведьма прикрыла глаза, затаилась.
— Всё в нашей власти, — донеслось с лёгким трепетом ветра.
— И я не хочу без тебя, — прошептала одними губами.
Ветер тепло шевельнул её волосы. Перепутал и отпустил.
Замолчал вдруг оголтелый сверчок, Магдалена широко распахнула глаза. Мимо, совсем не таясь, шумно протопала ежиха с ежатами, оставила примятый след в мягкой траве. Магдалена проводила их медленным взглядом, улыбнулась грустно.
— Я устала, Ксандер.
Воздух перед ней не сразу, очень медленно, уплотнился. Непривычного, яркого синего света невысокий призрак появился чуть сверху и вымолвил тихо:
— Я знаю, — улыбнулся ей добро и протянул руку. — Иди ко мне.
— Но ты же… не можешь? — неуверенно прошептала Магдалена.
— Зато можешь ты.
Ведьма несмело подняла чуть подрагивающую тонкую, бледную ладонь. Нервно, слегка отдёрнула, когда Ксандер потянулся навстречу.
— Не бойся, — шепнул дух. И Магдалена с нерешительным любопытством осторожно встала.
Ксандер медленно двинулся вверх, по-прежнему протягивая к ней руку.
Женщина поднялась на цыпочки, потом ещё и ещё, пока медленно не оторвалась от земли.
Две руки тихо встретились в предрассветном воздухе. Ксандер притянул женщину к себе, поднимаясь всё выше и выше, и уже две синие фигуры всё вернее беззвучно сплетались в одну.
А у старого графского пруда медленно оседало старое, безжизненное тело слепуньи Магдалены.
Рассвет занялся. Тихо дунуло светом.
День настал.
* * *
Колька мчался на тракторе со злой бешеной скоростью в тридцать километров в час. Старый, кряхтящий его железный сообщник уверенно подпрыгивал на буераках и кочках, решительно перекатывался через редкие белые камни, рычал и лязгал, но, ведомый крепкой, опытной рукой, смело стремился вперёд, в Селянку, напрямик, через паровое поле.
Фермер Босой, по совместительству и так некстати муж Элеоноры Аркадьевны, в девичестве Полесной, гнева был полон праведного до пятен на лице, беспокоящих и местами даже тревожных.
А всё почему? Да потому что в очередной заезд в город выторговал он на козьи деньги кружков новых, взамен старых, вместе с сетью утащенных, спиннинг, тоже новый, опять же взамен старого, совсем в этом году завершившегося, и сеть, то есть три новые сети. Потому что старые, как одну, сом порвал, /…/, страхочудище, изувер и зверюга проклятая! У всей заречной «Ласточки» снасти испортил! Так и плавает с /…/ островом теперь, туристов-походников пугает. А то и пусть, /…/ им вообще в «Ласточке» делать!
Колька угрожающе зарычал и стремительно и привычно преодолел высокую гравийную насыпь.
Серые гранитные камешки немного осыпались, потревоженные бесцеремонным вмешательством, и опять улеглись, затихли, серьёзно слюдой на утреннем солнце сияя.
Вот она — ненавистная Селянка, рассадник вредителей и спиртного соблазна! Босой-Дрэк пунктиром взревел на высокой неожиданной кочке и прибавил почти невозможного — газу.
Кто ж мог подумать, кто б додумался предположить, что за третью «неудачу» с козой баба, не задумываясь, возьмёт да и продаст аппарат самогонный, глаз и сердце радующий, да не просто куда-то, а сюда, конкурентам! В Селянку! Колька чуть ли не взвыл, как обнаружил пропажу. А и взвыл бы. Только, как выяснилось, голоса, да и вовсе звука, лишился, когда увидел место в кухне у окошка на лавочке вопиюще пустым.
Безмолвно врученные Элеонорой Аркадьевной Кольке четыре цветные бумажки голоса ему не вернули. «Вот ведь, дура же баба, а и дрэку серу втридорога впарит», — с лютой нежностью мелькнуло у Кольки в голове, правда, совсем ненадолго. Так и помчался отчаянно молчаливым вызволять драгоценное хозяйство. Торопился до колотья в многажды поруганной печени. И вот теперь, уже подъезжая, с удовлетворением осознал: во вражеской Селянке его ждали.
— Где?! — предположительно неадекватно взревел Колька, устрашая фиолетовой уже физиономией.
Население Селянки, десантирование Дрэка из трактора наблюдавшее, впечатлилось и частично попадало.
— Подобрю за еб… хууу! — Фермер Босой потрясал почти квадратным, тренированным кувалдой кулаком. — Подавлю за добро! — брызнул щедро аффективною слюной. Стоячие селянкинцы отшатнулись, но театра боевых действий покидать по понятным причинам не стали.
— Не вели казнить, Николай Денисыч, — торопливо выскочил из дома Селянкин староста. Плюнул на аппаратный бочок и потёр ловко чумазым тельняшковым рукавом.
Колька цепко выхватил имущество из чужих неуважительных рук и натужно нахмурился.
— Не мой! — гаркнул, ужас во всю окружающую фауну вселяя.
— Да как же не твой-то, Коленько? Твой, касатик! Сама поутру притащила. Возьми, говорит, инструмету окаянную, вредёбу напрасную, семейной жизни разлад и разоренье!
— Я те щас как въ… въ… врежу разлад! Пятнышко сколотое на боке где? Где, я тя, /…/, упырь готовый, /…/, спрашиваю?! — Колька тыкал в точно опознанный участок твёрдым, испачканным землёй пальцем. — Я те такое разоренье с вредёбой щас уложу! — Босой чётко метил непризнанным аппаратом ответчику в напряжённое лицо.
Искомое хозяйство нашлось стремительно и теперь однозначно. Колька обиженно бросил старосте четыре предательские бумажки, заявив: «Мне чужого не надо!» Презрительно засобирался домой.
От заманчивой и очень уместной сейчас мировой он со строгим негодованием отказался.
— Нет уж, Николай Охренисыч, уважь! — цапнул под локоток его староста, и Колька снисходительно и с достоинством кивнул, подтянул на место оторванный непонятно когда ворот.
Однако суверенную «ласточкинскую» территорию в виде трактора покидать категорически отказался. Как и выпускать из рук бесценный свой аппарат, в честном препирательстве отбитый.
Так и примирились коротенько, поллитрой, совсем наспех, к обоюдному удовлетворению. А потом ещё двумя. Тоже поллитрами. Каждому. Потому что одной — дела и мира не будет. И тоже наспех. Да так, что Колька неожиданно обнаружил организм свой глубоко и правдоподобно пьяным. Осоловело вознегодовал диверсии этой коварной и наверняка с дурной целью спланированной и, рассерженный, повелел трактору немедленно доставить его вместе с аппаратом домой.
* * *
Элизабет прибыла спустя три часа.
Они сели на маленьком военном аэродроме в полусотне километров от Родного.
В город въехали максимально шумно, создавая ажиотаж. И праздничное настроение вокруг источая. Понятия не имею, сколько денег во все это вбухали, но и объяснение нашлось: де принцесса приехала поддержать местных жителей и с удовольствием организует им досуг, пока городские службы расчищают улицы и восстанавливают коммуникации.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});