Читать интересную книгу История Петербурга в преданиях и легендах - Наум Синдаловский

В личной жизни, по свидетельству современников, Брюллов был личностью глубоко аморальной, много пил и «в дни славы его враги уже видели в нем пьяного сатира, с опухшим от вина и разврата лицом». По Петербургу ходил анекдот о том, как Брюллов, находясь в весёлом расположении духа и тела, однажды в мастерской представил своего ученика: «Рекомендую: пьяница», на что тот, указывая на Брюллова, незамедлительно отпарировал: «А это мой профессор». По словам одного современника, «безнравственность Брюллова равнялась лишь его таланту».

Александр Павлович Брюллов

В живописи ему действительно не было равных. После того как петербургская публика увидела его живописное полотно «Последний день Помпеи», художника прозвали «Карл Великий». И даже Пушкин, по одной из легенд, стоял однажды перед ним на коленях. Будто бы он буквально бросился в ноги Карла, прося у него рисунок «Съезд на бал к австрийскому посланнику в Смирне». Но оказалось, что рисунок к тому времени был Брюлловым уже продан, и художник был вынужден отказать поэту в его просьбе. Говорят, чтобы загладить возникшую неловкость, Брюллов пообещал нарисовать портрет Пушкина. Будто бы даже договорились о встрече. Да встретиться не успели. Через два дня состоялась роковая дуэль на Чёрной речке.

Надо сказать, не все разделяли восторженное отношение к Брюллову. В то время как одни считали его гением и «Карлом Великим», раздавались и другие голоса. Многие называли его творчество апологией безвкусицы, а некоторые – вообще пошлостью в живописи. Сам Брюллов в минуты отчаяния говорил, что Россия его отвергла, а годы, проведённые на родине, считал бездарно потерянными. В 1850 году он вновь уехал в свою любимую Италию, где уже жил однажды с 1823 по 1835 год в качестве пенсионера Академии художеств. Сохранилась легенда, что, переходя границу, он «всё оставил в отвергшей его стране», снял с себя костюм, нижнее белье, обувь и, «увязав их в узел, забросил за пограничный столб». Затем оделся в заранее приготовленную одежду и поехал дальше.

Имя Александра Павловича Брюллова стало нарицательным, а сам он – образцом для подражания многих поколений художников. Рассказывают, что Павлу Федотову долго не давалась картина «Вдовушка», пока однажды во сне ему не явился Брюллов. Он подсказал, какие нужно выбрать цвета. Наутро всё получилось. Даже в наше время именем Карла Брюллова успешно пользуются как метафорой. После невероятно успешного восхождения по карьерной лестнице придворного портретиста последних лет советской власти А. Шилова появилось крылатое выражение, способное войти в золотой фонд городского фольклора: «На безбрюлловье и Шилов – Брюллов».

К середине 1830-х годов расцвел талант современника Брюллова, художника Фёдора Бруни, страстного адепта, последователя и приверженца классической школы живописи, автора знаменитого огромного полотна «Медный змий». Бруни закончил Петербургскую академию художеств. Он был академиком и профессором исторической живописи, а с 1855 года стал ректором Академии художеств.

Рождение будущего художника окутано романтической тайной. Согласно некоторым источникам, он родился 10 июня 1799 года в Милане, хотя энциклопедия «Брокгауза и Ефрона» авторитетно сообщает, что это событие произошло в Москве, причем в 1800 году. Известно только, что отцом художника был итальянец швейцарского происхождения, который занимался реставрацией картин и росписью живописных плафонов. В своё время в поисках заработка он переселился из Италии в Россию. Некоторое время был преподавателем рисования в Царскосельском лицее.

На этом туманном биографическом фоне в Петербурге возникла легенда о том, что будущего художника нашёл во время своего известного перехода через Альпы А.В. Суворов. Он обнаружил замерзающего мальчика в горах, приютил его, обогрел, а затем привез в Петербург.

С тех пор прошло более двух столетий. В современной России живёт и успешно работает шестнадцатый в своем роду художник – Лев Бруни. Он утверждает, что в жилах всех Бруни «течет не кровь, а акварель».

Министром финансов в правительстве Александра I был представитель старинного графского рода Дмитрий Александрович Гурьев. Финансовой деятельностью он не прославился, и, когда ушел в отставку, Петербург облегченно вздохнул: «Христос воскрес – Гурьев исчез». Однако свой след в истории оставил. Это он изобрел знаменитую «гурьевскую кашу» – манную кашу, приготовляемую в керамическом горшке на сливочных пенках вместе с грецкими орехами, а так же персиками, ананасами и другими фруктами. Молва утверждает, что это изысканное блюдо изобретено графом Гурьевым в честь победы России над Наполеоном.

Стал героем городского фольклора и известный богач Александр Львович Нарышкин. По свидетельству фольклора, род Нарышкиных происходит от некоего Нарисци из чешской Богемии. В древние времена Нарисци владели городом Егру на границе с Германией. Потому и герб Нарышкиных напоминает герб города Егру. Нарышкин слыл в Петербурге гостеприимным и щедрым хозяином. Его дом был открыт для всех, и, по традиции давних времён, все званые и незваные гости были желанными. В его доме на Большой Морской, который в Петербурге прозвали «Новыми Афинами», и на даче на Петергофской дороге собирались «все лучшие умы и таланты того времени». Между тем он постоянно был по уши в долгах. Об этом злословил весь Петербург. Рассказывали, что однажды, во время Отечественной войны 1812 года, некто при Нарышкине похвалил храбрость его сына, который, заняв во время боя какую-то позицию, отстоял её у неприятеля. «Это уж наша фамильная черта, – отозвался остроумный Нарышкин, – что займем, того не отдадим».

Александр Львович Нарышкин

На одном из приемов, устроенных Александром Львовичем на своей даче, присутствовал Александр I. «Во что же обошелся этот великолепный праздник?» – спросил император. «В тридцать шесть тысяч рублей, Ваше величество», – заметил Нарышкин. «Всего-то?» – уточнил император. «Я заплатил тридцать шесть тысяч рублей только за гербовую бумагу подписанных мною векселей», – поправился Нарышкин. Спустя какое-то время император послал Нарышкину книгу, в которую были вплетены сто тысяч ассигнациями. Находчивый Нарышкин просил передать императору свою глубокую признательность и при этом добавил, что «сочинение очень интересное и желательно бы получить продолжение». Говорили, что Александр I вторично прислал книгу с вплетенными в неё ста тысячами, но приказал устно передать, что издание окончено.

Известна легенда о том, как умирал Нарышкин. Его последними словами были: «Первый раз я отдал долг… Природе».

В начале XIX века с уст петербуржцев не сходило имя сенатора Ивана Алексеевича Соколова, страстного любителя шахмат, готового в любое время дня и ночи сесть за шахматный столик. Иван Алексеевич был дедом сильнейшего шахматиста России первой половины XIX века, шахматного теоретика и автора первого учебника шахматной игры Александра Дмитриевича Петрова. А ещё Иван Алексеевич Соколов был известен тем, что калитка его дома была расписана большими клетками зелёного и жёлтого цветов, на которых были изображены шахматные фигуры, что представляло собой шахматную задачу. Решение задачи находилось на другой стороне калитки. «Смерть как хочется нарисовать последний мат, который я задал Котельникову», – говорил сенатор. По воспоминаниям его знаменитого внука, эта легенда о шахматной калитке была весьма живуча в Петербурге.

К последнему десятилетию царствования Александра I поздняя петербургская легенда относит расцвет и становление знаменитой торговой фирмы купцов Елисеевых. Родом Елисеевы были из деревни Новосёлки Ярославской губернии. Существует предание, что житель этой деревни Пётр Елисеев был некогда крепостным графа Шереметева. В округе он слыл умелым садовником и однажды среди зимы угостил графских гостей свежей земляникой, за что и получил от хозяина вольную. Но это ещё не всё. За столом присутствовала возлюбленная графа, княгиня Долгорукова. К вольной она прибавила сто рублей. На эти деньги Пётр Елисеев купил мешок апельсинов, поехал в Петербург и стал их продавать на заснеженном Невском проспекте. Это будто бы и были первые заработанные им деньги. По другой легенде, первые деньги Пётр скопил, работая портовым грузчиком. Ему удалось сколотить артель по погрузке и выгрузке судов. Артель приносила доход, и через несколько лет предприимчивый ярославец уже владел несколькими торговыми судами, курсировавшими между Петербургом и Москвой, и магазинами колониальных товаров в обеих столицах.

В Петербурге магазин Елисеева был построен в 1902–1903 годах, в самой респектабельной части города, на углу Невского проспекта и Малой Садовой улицы, по проекту одного из крупнейших архитекторов конца XIX – начала XX века Г.В. Барановского. Коммерческое назначение этого необычного здания подчеркивали огромные витринные окна и мощные аллегорические скульптуры Промышленности, Торговли, Искусства и Науки на фасадах. Кроме магазина «Колониальные товары» на первом этаже, в здании размещались театральный зал (на втором) и ресторан (на третьем). Особым богатством и разнообразием отличался интерьер торгового зала, экзотически убранные витрины которого ярко освещались причудливыми настенными светильниками. Никакой люстры в зале не было, хотя о ней рассказывает одна из самых популярных в городе легенд. Легенда утверждает, будто богатейший петербургский купец, глава знаменитой торговой фирмы «Братья Елисеевы», перед бегством из России в 1917 году обратил свои несметные богатства в золото, из которого была отлита огромная затейливая люстра для главного зала магазина на Невском. Люстра должна была дожидаться возвращения своих владельцев из эмиграции после падения большевистской власти. На самом деле люстра в главном зале Елисеевского магазина появилась только в 1930-х годах. Она понадобилась для освещения механических касс, установленных тогда же в центре зала. Понятно, что, несмотря на свой вполне презентабельный вид, золотой она не была.