Читать интересную книгу История Петербурга в преданиях и легендах - Наум Синдаловский

В 1801 году по приглашению директора императорских театров в Петербург приехал один из крупнейших французских хореографов Шарль Дидло. Здесь он проработал около тридцати лет, но, в конце концов, поссорившись с князем С.С. Гагариным, был вынужден покинуть Петербург. Существует легенда, которая героизирует поступок великого балетмейстера. После ссоры с Гагариным Дидло был посажен под стражу. И тогда в полной мере проявился гордый и свободолюбивый характер гениального иноземца. «Таких людей, как Дидло, не сажают», – будто бы сказал он и, отбыв арест, немедленно написал ходатайство об отставке.

Из множества обществ, возникших в Петербурге при Александре I, некоторые оставили след в городском фольклоре. Первое из них – масонская ложа, возрожденная Александром I после 1812 года и упраздненная им же только в 1822 году. Управляющим Великой Директориальной Ложей был скромный инспектор и преподаватель математики и физики во 2-м Кадетском корпусе Иван Васильевич Вебер. Предание гласит, что Веберу удалось добиться аудиенции у императора и привлечь его в масонскую ложу. Александр I состоял в ней без малого десять лет.

Чуть ли не сто лет о масонских ложах в Петербурге ничего не было известно. Лёгкий намек на их возрождение появился только в начале XX века. Великий князь Александр Михайлович, усердный спирит и мистик, будто бы получил «потустороннее указание» на то, что в России вскоре разразится революция, но спасти её сможет только он. Для этого при помощи и поддержке всемирных тайных обществ и «прежде всего франкмасонства» ему надо будет взойти на престол. Так в Петербурге возникло братство Карма. Но мы забежали вперёд.

О так называемом обществе «братьев-свиней» сохранилось скандальное предание. Небезызвестный провокатор, активный сотрудник Третьего отделения И.В. Шервуд письменно сообщил генералу Милорадовичу, будто «одну даму уговаривали вступить в общество, где брачуются на один вечер, и не по выбору, a par hasard (как случится)», но «она с отвращением сказала: „Mais cest une cochonerie (но ведь это свинство)“. Что же, что cochonerie, – ответили ей, – ведь и свиньи точно, как и люди, – дети природы. Ну, мы будем freres-cochons (братья-свиньи), а вы soeurs-cochons (сёстры-свиньи)». Дама убедилась, и название freres-cochons осталось за обществом».

Ещё одно общество основала Екатерина Филипповна Татаринова, урожденная баронесса фон Буксгевден. Она блестяще окончила Смольный институт, и вышла замуж за армейского офицера Татаринова, который после нескольких ранений, полученных в Отечественную войну 1812 года, вышел в отставку и удалился в Рязань, отказавшись при этом взять с собой свою семью.

Оставленная мужем, Екатерина Филипповна ударилась в религиозность, а после того как в 1816 году поселилась в Михайловском замке, основала сектантское мистическое общество, близкое по духу к селивановским хлыстам. В Петербурге их иногда называли «Русскими квакерами». Как и последователи английских и американских протестантских сект квакеров, они отвергали церковные обряды и всю религиозность сводили к хорошо отлаженным и строго соблюдаемым домашним ритуалам.

Страстная вера и личное обаяние Татариновой привлекали к ней людей самого различного социального статуса. Кружок Татариновой посещали министры и генералы, высшие сановные чиновники и сам президент Академии художеств. К ней благоволил император Александр I.

О способности Татариновой предсказывать будущее ходили легенды. Говорили, что она умоляла Александра I не ездить в Таганрог, так как было пророчество о его скорой кончине именно в этом городе. Будто бы накануне восстания декабристов 1825 года в кружке Татариновой появилось и другое пророчество: «Что же делать, как же быть, Россию надо кровью омыть». Было якобы предсказано и польское восстание 1831 года.

После передачи Михайловского замка Инженерному училищу, Татаринова была выселена из квартиры в замке. Но она продолжала принимать сектантов и пророчествовать на новой квартире, в 1-й роте Измайловского полка. Однако в правительственных кругах назревал протест против благодушия чиновников в отношении к деятельности Татариновой. Наконец, в 1837 году последовало распоряжение Бенкендорфа о закрытии её кружка и запрещении ей самой жить в Петербурге. Татаринова была выслана под строгий надзор в Кашинский Сретенский монастырь. Многие вспоминают, как перед самым арестом Екатерина Филипповна произнесла своё последнее пророчество: «Крышу раскрою, посрамлю, разошлю…» Что это означало, знали, вероятно, только посвящённые. Но в фольклоре эти туманные слова связали с закрытием секты и арестом её лидера.

Одним из активных членов хлыстовского кружка Татариновой был художник Боровиковский. Сблизившись с сектой, он стал писать для своих новых собратьев по религии иконы и распятия. Одна такая «божественная картина» так и называлась: «Распятие». Ею Татаринова любила благословлять особенно почитаемых высокородных участников её собраний. С другой картиной, написанной Боровиковским по заказу Екатерины Филипповны, связана любопытная история, более похожая на романтическую легенду, чем на исторический факт. Это был групповой портрет общины, где художник среди прочих изобразил и свою скромную фигуру. Однако по просьбе Татариновой свой собственный образ Боровиковский уничтожил и на его месте написал портрет какого-то важного чиновника.

Многие современники, особенно после скоропостижной смерти художника, склонны были видеть в истории с групповым портретом проявление рыцарской любви, «доходящей до самоуничтожения». Тем более что и о смерти Боровиковского говорили исключительно в непосредственной связи с самой Татариновой и её общиной. Будто бы она стала «следствием излишнего энтузиазма, который художник накануне проявил на радении». Как правило, после собраний в Михайловском замке он шёл домой на Миллионную улицу и напивался. Протрезвев, каялся, грозился уйти в монастырь, раздавал милостыню, а затем вновь шел в Михайловский замок, падал на колени перед Татариновой и пророчествовал. А однажды не пришел. Как оказалось, умер.

Сохранились легенды и о других известных представителях художественного мира Петербурга того времени. Так, любимцами городского фольклора слыли братья Александр и Карл Брюлловы. Брюлловы происходили из старинного французского рода Брюлло, известного ещё в XVII веке. В России Брюлловы жили со второй половины XVIII века. Александр прославился своими архитектурными проектами, он был автором здания Михайловского театра на площади Искусств, Штаба гвардейского корпуса на Дворцовой площади, комплекса Пулковской обсерватории и других архитектурных сооружений. Он был старшим из братьев. Разница в их возрасте составляла всего один год. Они одновременно учились в петербургской Академии художеств и вместе были посланы в качестве пенсионеров в Европу для совершенствования художественного образования. Оба одновременно изменили фамилию. К родовой фамилии Брюлло прибавили букву «в». Как утверждает фольклор, сделано это было по настоянию Александра I, для подчеркивания за границей «русскости».

В 1837–1839 годах Александр Брюллов приступил к строительству собственной дачи в Павловске. Дача имела вид небогатой итальянской загородной усадьбы с башней и выглядела несколько непривычно для русского глаза. В то время владельцем Павловска был великий князь Михаил Павлович. Если верить фольклору, утверждая проект дачи, Михаил Павлович будто бы сказал: «Архитектор. Мог бы и получше».

Брюллов любил проводить время на даче с многочисленными друзьями. Он был большим выдумщиком и затейником. Мог среди ночи поднять гостей и повести их на башню разглядывать звезды. Придумывал самые невероятные развлечения. С Брюлловым был хорошо знаком Н.В. Гоголь, который в то время также жил в Павловске. Гоголь был свидетелем и участником многочисленных выдумок Брюллова. Говорят, что образ мечтателя и фантазёра Манилова из «Мёртвых душ» списан с архитектора Александра Брюллова.

Карл Павлович Брюллов

Младший брат Александра Карл вошел в историю русской художественной культуры как один из крупнейших живописцев. В отношениях с сильными мира он отличался принципиальным и независимым характером. Сохранилась легенда, связанная с императором Николаем I. Говорят, Брюллов долго отказывался писать его портрет, но, в конце концов, был вынужден согласиться. Император назначил время, но запаздывал. Брюллов довольно долго его терпеливо ожидал, а затем ушёл. Первый сеанс не состоялся. Но Николай не отказался от желания получить портрет кисти Брюллова и ограничился только замечанием в адрес художника. Однако Брюллова это не смутило. «Смело глядя в глаза» самодержца, он ответил: «Я не допускал мысли, что император может опаздывать».

В личной жизни, по свидетельству современников, Брюллов был личностью глубоко аморальной, много пил и «в дни славы его враги уже видели в нем пьяного сатира, с опухшим от вина и разврата лицом». По Петербургу ходил анекдот о том, как Брюллов, находясь в весёлом расположении духа и тела, однажды в мастерской представил своего ученика: «Рекомендую: пьяница», на что тот, указывая на Брюллова, незамедлительно отпарировал: «А это мой профессор». По словам одного современника, «безнравственность Брюллова равнялась лишь его таланту».