Вскоре благосостояние семьи резко выросло: Андрей нашел хорошую работу и устроил туда жену. А потом все рухнуло. С огромным сожалением соседка поведала, что подробности драмы ей неизвестны, но однажды грянул страшный скандал, в ходе которого она чуть не отдавила ухо, прилипнув к стене аж на несколько часов. Оказалось, что у Лили связь с начальником, да не просто связь, а натуральная любовь с вытекающим из нее желанием обеих сторон друг на друге жениться. Андрей, естественно, возмущался, причем в грубой и активной форме, и через некоторое время неожиданно для себя оказался безработным. Лилечка переехала к любимому, оставив мужу Юру, которого навещала по выходным, грозясь забрать насовсем. Но то ли она еще не обустроилась, то ли новый возлюбленный возражал против чужих детей, так или иначе Юра остался с отцом. Тот подрабатывал извозом, в связи с чем приходил домой лишь ночевать.
Бабка еще попыталась рассказать про собственное отношение к истории и в подробностях поведать, как у нее «сердце кровью обливается, глядючи на зачахнувшего без материнской ласки пацанчика», но Валя, уяснившая суть проблемы, попрощалась, поблагодарив соседку за просветительскую деятельность и захлопнув перед ее носом дверь.
Юра ее не порадовал и ничем не удивил. Круглолицый и молчаливый, он тенью скользил мимо и общаться категорически отказывался, не отвечая на Валины заигрывания и присюсюкивания. К вечеру Валентина совершенно вымоталась, пропустив любимый сериал, что окончательно испортило ей настроение. Несмотря на титанические усилия по наведению порядка, квартира выглядела такой же неухоженной и запущенной, как и утром. В довершение всего среди ночи явился Андрей, на удивление трезвый и усталый, и разбудил Валентину, поскольку она, еще не ознакомившись со всеми тонкостям бытия в своем временном пристанище, умудрилась закрыть дверь так, что снаружи она не открывалась. Пицца ссохлась до состояния старой подметки, чайник остыл, а макияж, специально нанесенный, чтобы понравиться Андрею, смазался. Никаких особых планов Валя на его счет не вынашивала, но мысль, что Женя променял ее на кого-то, подталкивала обиженную Валентину к немотивированному кокетству с целью стать обладательницей все равно какого мужика.
Однако Андрей ее планов не разделял. Он равнодушно сгрыз пиццу, вежливо поблагодарил и пожелал спокойной ночи.
Утро началось с маминого ворчания по поводу плохо вымытой посуды. Обнаружив налет на внутренней стороне кружки, Светлана Николаевна не поленилась прийти к Галочке и, нависнув над ней, прочитала невероятно познавательную лекцию о том, какие страшные микробы могут расплодиться в недомытых посудных внутренностях. Нельзя проснуться под аккомпанемент заунывного перечисления всевозможных бактерий и при этом ждать от жизни чего-то большого и светлого. Сжав зубы, Галя пережила утреннее чаепитие и поплелась на работу. Всю дорогу она убеждала себя, что Жени у школы нет и быть не может, во всяком случае с утра он точно не придет, но на всякий случай обошла огромное здание, объясняя самой себе пользу утренних прогулок.
– Галя! – окликнул ее охранник. – Тебя мужик какой-то спрашивал, я его на этаж отправил.
Удержавшись от рвущейся наружу просьбы описать «какого-то мужика», она рысью понеслась в учительскую подкрашиваться.
Это оказался не Женя. У кабинета мялся плотный коренастый мужчина, пристально разглядывавший доску почета учеников. Увидев Галину, он покраснел, закашлялся и виновато произнес:
– Я отец Борового.
– Отлично! – рявкнула Галя.
Она уже настолько устала от разочарований, что не находила в себе сил бороться с мелкими и крупными пакостями, преподносимыми судьбой. Про Борового она успела забыть, но его папаша, так некстати обнадеживший своим визитом, требовал внимания и подробного рассказа о своем отпрыске. Не поскупившись на подробности, Галочка мстительно вывалила горе-отцу свое мнение по поводу перспектив, ожидавших мальчика в ближайшем будущем. Когда она добралась до красочного расписывания процедуры оставления на второй год, ее взгляд вдруг упал на серое лицо родителя. Волна стыда, накатившая на Галину, выбила из нее нечто необъяснимое:
– Но я могу с ним позаниматься дополнительно, чтобы нагнать программу.
Она ненавидела оставаться в школе после уроков. Любому задержавшемуся тут же находилось общественно-полезное занятие вроде участия в создании стенгазеты, составления плана культурных мероприятий на следующую четверть или просто беседы с директрисой. Ту к старости потянуло на демагогию, и она залавливала членов педколлектива в коридоре, задавая риторические вопросы, на которые сама же и отвечала.
– Спасибо. – Папаша побагровел и чуть не сломал утащенный с Галочкиного стола карандаш, который он нервно вертел в руках. – К сожалению, мне сейчас не по средствам брать репетитора.
– Да вы с ума сошли! – взвилась Галя. – Это же мой ученик! Как вы могли подумать, что я буду заниматься за деньги?
– Ну и дура! Устроила богодельню, – ворчала Наташка, с которой Галя отважилась поделиться своим сиюминутным порывом. – Нормальные люди занимаются именно за деньги! То, что ты сделала, называется демпинг. Смотри, узнают коллеги по цеху – затопчут! И вообще, если на тебя так накатывает, то могу огорчить: от длительного простоя у тебя начинается ранний климакс. С этим надо бороться!
– Чем? – Галя уже жалела, что рассказала все острой на язык подруге.
– Не чем, а кем! Вот, хотя бы папашей этим!
– На любого папашу есть мамаша, – бдительно напомнила Галочка.
– Ты про которую? Хотя… обе нам могут помешать, – пригорюнилась Скачкова. – И даже не обе, а все три: твоя мамаша, его мамаша и мамаша его ребенка, она же по совместительству жена! Мужик-то симпатичный?
– Обычный, – пожала плечами Галина.
– Ну-ну. Жди принца.
Изнуренный перманентным пьянством и долгими беседами с Толиком, практически перебравшимся к нему от гонений жены и тещи, Женя ждал, пока Галя созреет и падет к его ногам. Толик уверял, что она не вытерпит и первая сделает шаг навстречу. В ожидании этого шага друг стоически нес вахту в Жениной квартире, вследствие чего вдоль батареи как грибы стояли шеренгой разнокалиберные пустые бутылки.
Продавщицы, уже месяц вкалывавшие на точках без выходных, тихо роптали, но, боясь потерять работу, на открытый конфликт не шли.
– Жень, помирился бы ты с Валькой, – не выдержала однажды одна, деликатно отворачиваясь в сторону от похмельного хозяина, выдыхавшего, словно Змей Горыныч, остатки вчерашней дискуссии. – Повинись, и все дела!
– Повиниться? – Женя выронил коробку с трусами прямо на прилавок, едва не разбив витрину. – Ты давай языком не мели, а работай.