– Теперь мне любопытно, что она имела в виду, – говорит он. – Обычно Грета не так тактична, да и нас одних оставила. Так что случилось?
Я готовлюсь сообщить ему новость.
– Есть… кое-что, о чем я должна тебе сказать.
Он хмурится.
– Звучит тревожно. Я что, потерял еще и ногу, не заметив этого? – он приподнимает одеяло и осматривает свое тело.
– Нет, все остальное в порядке, – отзываюсь я, улыбнувшись. – Но… я… мы…
Подходящие для этого момента слова не хотят приходить мне на ум, поэтому я беру его руку и кладу ее себе на живот. Леандр хмурится сильнее, словно не понимая, что я хочу этим сказать. Затем складки на его лбу разглаживаются. В его взгляде радость смешивается с неверием.
– Ты рад? – осторожно спрашиваю я, так как он не произнес ни звука, а я больше ни секунды не могу терпеть неопределенность.
Он смеется.
– Рад ли я? Во имя Богини, Ви! – Он сжимает меня в таких крепких объятиях, что я едва могу дышать, но также крепко обнимаю его в ответ. – Ты снова и снова делаешь меня самым счастливым человеком в мире.
Эпилог
Леандр
![]()
Примерно пять лет спустя…
Как всегда, закутанный в три плаща, я жду ее на границе с Фриской. Рядом со мной сын Гавейн, четырех с половиной лет, дует себе на руки, чтобы согреть их.
– Я предлагал тебе поехать со мной, – негромко говорю я. – Если бы сидел передо мной в седле, то уже бы согрелся.
Он хмурится, выглядя при этом как его мать. Сходство завершают светлые волосы и заостренные уши. От меня он унаследовал только цвет глаз.
– Теперь, когда у меня наконец есть собственный пони, я буду ездить один, – объявляет он.
Я усмехаюсь. С тех пор, как он научился ходить, он проводил время в восстановленных конюшнях Бразании. Мы с Давиной быстро поняли, что в первую очередь его нужно искать там, когда он теряется. И его сестра Адела ничем ему не уступает. Хотя ей всего два года, она с утра до вечера ходит по конюшне, мешая работать конюхам и рабочим.
Мы восстановили замок, чтобы у нас была крыша над головой. Он еще не закончен, но у нас есть время.
И мир.
Иногда меня поражает спокойствие, царящее там, где раньше бушевала жажда мести. Никогда бы не подумал, что смогу так наслаждаться простой, но насыщенной жизнью минхера. Я воплощаю в реальность мечту моего отца, которая уже стала моей собственной, и наблюдаю, как растут двое прекрасных детей.
И я благословлен самой замечательной женщиной в мире.
Когда едущие верхом Давина и Фульк наконец поворачивают на дорогу, ведущую к Огненным землям, я выскальзываю из седла. Гавейн повторяет за мной и гордо держит своего пони за поводья. Завидев нас, Давина прижимает пятки к бокам своей лошади и скачет к нам. Новая лошадь слушается ее, но я вижу по движениям, что хозяйка не составляет с ней единое целое, как с Гембрантом. Наверное, ни одна лошадь никогда не приблизится к белому жеребцу, как ни одна из моих никогда не сможет сравниться с Элорой.
Хотя Гембрант и оправился от травмы достаточно, чтобы стоять и бегать, но ездить на нем верхом было бы безответственно. Но все же, подозреваю, что он вполне доволен своей новой жизнью племенного жеребца.
Я тоже сейчас не могу ездить на Элоре, потому что она ждет жеребенка. Я надеюсь подарить его Давине, как только он вырастет и полностью обучится.
Доехав до меня, Давина выскакивает из седла и кидается мне на шею. Я прижимаю ее к себе, наслаждаясь теплом и мягкостью ее тела, которое идеально сочетается с моим – как две части единого целого. Я жадно вдыхаю ее аромат снега, который гораздо лучше, чем запах настоящего снега, и без которого мне пришлось жить бесконечную неделю.
– Я скучал по тебе, – шепчу я.
– Я по тебе тоже.
Она целует меня, безмолвно обещая больше. Сначала в губы, затем в щеку и, наконец, в черную глазную повязку, которую я ношу на левой стороне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она отрывается от меня, обнимает сына и берет его на руки. Гавейн с возмущенным визгом протестует. В последнее время он считает себя слишком взрослым, чтобы мириться с родительской привязанностью, но ни Давину, ни меня его протесты не пугают.
После того, как она ставит его на землю, и он, ворча, поправляет рубашку и взъерошенные волосы, Давина поворачивается к Фульку.
– Ты можешь ехать дальше, – говорит она с заговорщической ухмылкой. – Улара уже наверняка тебя ждет.
Щеки Фулька, и без того красные от холода, приобретают еще более насыщенный цвет. Он кланяется Давине и мне, бормочет под нос: «миндам, минхер», и пускается в галоп.
Я смотрю вслед своему оруженосцу, выросшему в статного молодого человека. Как и раньше, он не оставляет Давину, когда она уезжает из Бразании. Именно он следует за ней во Фриску, когда ей каждый месяц приходится неделю исполнять обязанности королевы. У Гилота и других талантливых советников все находится под контролем, так что ей не нужно находиться в Ледяном королевстве постоянно, и она может быть со мной.
Я обнимаю ее за талию.
– Откуда ты узнала о нем и Уларе?
Она, улыбаясь, пожимает плечами.
– Он мой ритари. Он может поговорить со мной обо всем. И я увидела это по нему. – Она прижимается ко мне. – Поехали домой. Я соскучилась по Аделе.
* * *
Как и всегда, когда Давина возвращается, Бразания празднует. Не могу сказать почему, но это стало обычным делом. На эти празднования приезжают и наши соседи: Райнальд и Кларис, живущие неподалеку, и бабушка Давины, которая тоже живет рядом с деревней. Она больше не хочет надолго возвращаться во Фриску, но помогает Давине, если есть причины, по которым королева должна присутствовать в Ледяном королевстве. Когда после войны все улеглось, к счастью, никаких серьезных проблем не возникало.
Остальные земельцы обосновались на границе. Райнальд согласился временно принять на себя управление Огненным королевством, пока не будет найден подходящий правитель. В Огненных землях из-за этого наблюдалось удивительно мало протестов. Я ни от кого никогда не слышал, что они скучают по Эсмонду и его правительству.
У Райнальда и Кларис есть маленький сын, примерно возраста Аделы, которого они каждый раз берут с собой, чтобы дети могли играть вместе. От меня не ускользают заговорщические взгляды матерей, но я знаю, что Давина никогда не станет заставлять наших детей делать то, чего они не хотят. Она сама достаточно страдала из-за договорного брака, так что никогда не поступит так с кем-то.
Когда мы приезжаем в Бразанию, на деревенской площади уже горит большой костер, и пахнет свежезажаренным мясом. Мы заводим лошадей в конюшни. Гавейн убегает играть в рыцарей со своими сверстниками. Аделу мы находим у деревенской площади, где она пытается сплести венок из цветов. От меня она унаследовала больше: ее волосы чуть светлее моих, а уши обычной формы. Только цвет ее глаз принадлежит Давине – глубокий синий, в котором есть опасность утонуть, если слишком долго в него смотреть.
Давина притягивает дочь к себе на колени, осыпает ее поцелуями и несет ее к выставленным столам. Улыбаясь, я смотрю им вслед.
– Ну? – спрашивает Вальдур, подойдя ко мне. – Теперь, когда она вернулась, тебе уже лучше?
Этот вопрос он задает мне каждый раз, когда Давина возвращается после недели во Фриске. И ответ всегда тот же: «Да, черт подери, еще как!»
Мы не выдерживаем больше недели, и даже эти семь дней кажутся вечностью. Мои дни полны работы – наши дети, строительные работы в замке, наблюдение за конюшнями, тренировки новых лошадей и, прежде всего, обязанности минхера, – но, несмотря на это, я думаю о ней каждую секунду и каждой клеточкой тела скучаю по ней. Давина чувствует себя подобным образом, но у нее все более очевидно: ее магия сойдет с ума, если она не вернется ко мне, самое позднее, через семь дней.
