Летят камни, а полицейские лошадьми оттесняют толпу. На мой взгляд, ни одна из сторон не владеет ситуацией, однако я возлагаю наибольшую вину на полицию.
— Эти люди напуганы. Префект должен успокоить их.
— Похоже, он и собирается сделать это, только на свой манер.
В конце улицы шеренги полицейских в касках, со щитами и дубинками, надвигаются на толпу по приказу префекта. Я отворачиваюсь, чтобы не видеть избиения людей.
Кто-то кричит:
— Вот он!
Через шеренги полицейских прорывается мужчина и убегает. Раздаются выстрелы, и он падает. Мне ничего не видно за спинами дюжины полицейских, окруживших лежащего на земле человека. Потом зовут меня, чтобы я взглянула на него. Он мертв.
— Это не Перун, — с сожалением констатирую я. — Он гораздо выше и худее.
— Я узнал его, — говорит один из полицейских. — Он убил жену, и мы разыскивали его. Вот почему он пытался бежать.
Я прошу одного из моих стражей подойти к префекту и сказать ему, чтобы в Перуна не стреляли, потому что мы хотели бы задать ему несколько вопросов, если его поймают. После того как полицейский уходит, я спрашиваю Жюля:
— Когда меня арестовывали, почему ты за меня не заступился?
— Я не хочу, чтобы с тобой что-то стряслось. Кроме того, они все равно тебя не отпустят.
Когда толпа отступает под натиском полиции, мы с Жюлем идем к горящему дому с отрядом полицейских. Пожарные берут ситуацию под контроль.
— Кто-то поджег дом, — сообщает брандмейстер инспектору Люссаку. — Очаги возгорания на разных этажах. Поскольку стены кирпичные, загорелись только внутренние перекрытия. Мы пока локализуем очаги по всему зданию. Будьте осторожны.
— Да-да, конечно.
Инспектор Люссак обращается ко мне:
— Префект просит, чтобы мы поспешили. Мы пойдем за полицейскими, чтобы вы опознали Перуна. Говорят, он на пятом этаже. Стрелять будут только в случае крайней необходимости. Префект приказал взять его живым.
— Умница, — хвалю я префекта, и мы с Жюлем пристраиваемся позади полицейских. Они поднимаются с этажа на этаж, взламывая двери, если они оказываются запертыми. Чем выше, тем плотнее становится дым. Он гуще всего на пятом этаже.
— Стойте здесь, — говорит нам Люссак. — В случае стрельбы вам ничто не грозит.
Мы на ступенях ниже лестничной площадки пятого этажа. Я подношу влажную тряпицу ко рту и носу, но дым все равно дерет горло. Полицейские взламывают дверь на пятом этаже. Люссак взбегает на площадку и закашливается.
— Мы нашли его, он мертв. Взгляните, попробуйте опознать его. Зрелище не из приятных. Его лицо сильно обгорело.
Когда мы входим в квартиру, Жюль хватает меня за руку.
— Тихо! Не двигайся! — Он напряженно вслушивается. Я замерла. Тиканье. Будто часы. Кровь застывает в жилах.
— Назад! — кричит Жюль.
Он хватает меня за руку и бросается к двери. Все остальные устремляются за нами. Мы бежим вниз по лестнице, когда раздается взрыв. Я лечу, и если бы не Жюль, то оказалась бы под телами тех, кто позади нас. Когда раскаты взрыва растаяли, слышится зловещий скрип.
— Лестница рушится! — выкрикивает Жюль.
Я вскакиваю на ноги. Мы успеваем выбежать на площадку четвертого этажа за мгновение до того, как позади нас рухнула лестница. От взрыва бомбы с новой силой вспыхивает пожар. Когда мы, задыхаясь и кашляя от дыма, выбегаем на улицу, пламя вовсю бушует внутри здания.
— Он устроил пожар, подорвал бомбу и погиб сам, — докладывает Люссак префекту полиции. — Как истинный анархист он намеревался вместе с собой убить как можно больше наших.
— Это был не он, — утверждаю я.
— Вы хорошо разглядели его? — спрашивает префект.
— Мне и не нужно было разглядывать. Я же объясняла вам, что Перун устроил взрыв и пожар, чтобы ввести нас в заблуждение, будто он погиб. Это ясно как дважды два.
— Какие у вас доказательства?
— Я выслеживала его на двух континентах. Я знаю его извращенный ум. Нужно рассуждать, как он, чтобы разгадать его действия. Он играет с вами, дурачит всех вас.
Остается только гадать, по какой причине моя репутация у полиции всегда под сомнением. Едва я выдохнула дым из легких и начала ровно дышать, как префект приказывает двум полицейским взять меня под стражу.
— Я искренне сожалею, что с вами обращаются подобным образом, — говорит мне Жюль, но никак не препятствует моему аресту и не возражает против него. Таково его представление о моей безопасности.
Платье у меня порвано в нескольких местах. Лицо черное от дыма и местами в саже. И я арестована. И что обиднее всего, никакой благодарности за мои старания.
— В мире нет справедливости, — заявляю я Жюлю, когда меня уводят.
Сотрудница полиции отводит меня в камеру предварительного заключения, которая не намного лучше, чем тюремная, где я сидела, когда меня арестовали в Нью-Йорке за «кражу» при подготовке разоблачительного репортажа об условиях в тюрьмах. Я все еще продолжаю обследовать лежак на предмет клопов и других нежелательных насекомых, когда ко мне впускают Жюля. Он чем-то взволнован.
— Полиция не теряет времени даром. Они нашли, где Перун изготавливал свой смертоносный состав.
— Где?
Он наклоняется вперед и шепчет:
— Это должно оставаться в строжайшей тайне.
Я так же шепотом ему отвечаю:
— Кому я могу разболтать? Только крысам в этой темнице.
Жюль откашливается. Очевидно. Я женщина, которая не знает своего места.
— Пыль с ядовитыми микробами в барже на Сене. Перун намеревался сбросить пыль в реку, когда она накопится в достаточном количестве. Ему не удалось осуществить свой замысел, потому что он покончил с собой.
— Его тело нашли?
— Нет, оно сгорело.
— Полиция исходит из предположения, что он обычный преступник. Им невдомек, что он обладает тем, чего у тебя в избытке.
— Чем же? — спрашивает Жюль.
— Фантазией. Он мастерски выдает себя за врача, ученого и революционера. Величайший ученый мира поверил, что он одаренный биохимик. Он пустил пыль в глаза французскому пушечному королю, изобразив из себя преданного служащего. Он помог убить императора и бог знает сколько других людей. Никому не известно, как он выглядит. А теперь представь себе: если бы ты писал книгу с таким персонажем, он покончил бы с собой? Или все-таки он инсценировал свою смерть и обманул полицию?
— Нелли, в этом помещении я не единственный, кто обладает богатым воображением. Но я способен контролировать полет своей фантазии. Ты должна понять, что лучшие полицейские и военные умы Франции занимаются этой проблемой.
— Те самые, которые посадили меня в кутузку?
— Нелли, баржу арендовал Дюбуа. Полиция вела наблюдение за баржей. Туда наведывались известные анархисты и доставлялись материалы и оборудование, позволяющие производить микробы в больших количествах.
— А табличку с указанием, что это логово анархистов, там не видели?
Он сжимает мою руку.
— Ты не виновата, что тебя постигла неудача. С тобой обошлись, как ты того заслуживаешь, но это временная ситуация.
— Что полиция намерена предпринять в отношении баржи?
— Поскольку в этой истории замешаны анархисты, мы полагаем, что баржа начинена взрывчаткой. Поэтому ее нельзя взять обычным приступом. Мы разрабатываем план быстрого проникновения на борт, чтобы анархисты не успели предпринять ответных действий. Полиция консультируется со мной, поскольку у меня, как ты утверждаешь, богатая фантазия.
— А теперь ты мне скажешь, что собираешься атаковать баржу подводной лодкой.
У него отпала челюсть.
— Подводной лодкой?
— Ну, такой как в «20 000 лье…».
Он отпрянул, словно я ударила его.
— Ну конечно же! Подводная лодка уже есть на Сене, ее экспонирует Зеде на выставке.
— И что?
— Мы можем проникнуть на баржу под водой, и я знаю как.
Он выбегает из камеры.
Я качаю головой. Что теперь начнется из-за меня?
65
Нелли и Оскар
На следующий день рано утром доктор Рот приходит в мою камеру. У него опущенное лицо, и я сразу думаю, не случилось ли что с Жюлем.
— Ваш друг Оскар заболел лихорадкой. Его положили в больницу Пигаль. Он на волосок от смерти.
— О Боже, не может быть. — Я совсем забыла об ирландском поэте. Страшно представить, что он страдает от ужасных симптомов «черной лихорадки».
— Я получил разрешение от префекта отвезти вас в больницу. Я заверил его, что выдадите честное слово добровольно вернуться после посещения. Он согласился, когда я сказал, что доктор Пастер и я ручаемся за вас.
— Спасибо.
На улице нас ждет экипаж. Я поднимаюсь в него и не верю своим глазам.
— Милости прошу, дорогая моя Нелли.
— Оскар!
Он сияет от радости, когда я сажусь рядом с ним. После того как усаживается и Рот, экипаж трогается. Я крепко обнимаю Оскара и целую в щеку: