Читать интересную книгу Генерал террора - Аркадий Савеличев

   — Перевязать надо поручика!

Потащились в сторонку под куст. Патин, раздевшись, сам мог осмотреть рану: чуть повыше локтя.

   — Не качайте головой, корнет. Кость, кажется, не задело. Жаль, что правая...

Перевязывая рану оторванным подолом рубахи, Заборовский не унимался:

   — Да как же вы смогли его раненой рукой?..

   — Я это только сейчас почувствовал. Видимо, привычка. Если меня совсем раздеть, ещё две-три дырки сыщутся... Не будем об этом.

   — Пока — не будем, — согласился Савинков. — Что нам надо? Первое. Документы я кой-какие похватал, но следует ещё пошарить... должна быть и заначка... Второе. Срочно переодеться. Железнодорожных контролёров видело слишком много людей. Мы вот что: в лапти и валенки не будем переобуваться, а рвань наших добрых упокойников вполне сойдёт. Выбирайте!

Заборовский брезгливо сморщил открытое безусое лицо, но Савинков на правах старшего прикрикнул:

— Не чистоплюйствуйте, корнет.

Один прихрамывая, другой придерживая вдруг отяжелевшую руку возвратились к куче шмотья, которое уже, к счастью, не дрыгало ногами.

— Извольте выбирать, корнет, — ещё хватило сил для шуток. — Шинель или охотничий балахон?

Заборовский выбрал шинельку, Савинков взял себе брезентуху, ну, а Патину достался обрезанный пальтух. Прежде чем одеть, ещё раз осмотрели, но ничего нового не находилось. Ну, проездные билеты от Бологого до Ярославля. Ну, удостоверения — одно на имя слесаря, другое на имя портного, а третье было выдано «служащему советских общественных бань». Можно бы и посмеяться, но что-то не давало покоя. Ведь этим упокойникам, будь они живы, пришлось бы, чтоб самим под Чека не попасть, представляться ещё остающимся на местах советским властям. Не бумажками же общественных бань трясти!

И тут Савинкова осенило:

   — Лапти, господин корнет...

Не сами лапти — в портянках, намотанных вокруг правой ноги, оказался плотно заклеенный в клеёнку пакетик, не больше кисета. Когда разрезали — три настоящих удостоверения, подписанных самим товарищем Дзержинским...

Одно — на имя «товарища Блюмкина, командира особой «тройки», которой поручается ответственное правительственное задание, в связи с чем...»

   — Погодите!.. — наморщил лоб слишком уж грамотный корнет. — Не тот ли Блюмкин, что убил германского посла графа Мирбаха и по газетным сообщениям был расстрелян?..

Савинков поморщился:

   — Корне-ет! Чека не стреляет своих агентов... Пошли!

Больше тут делать было нечего. Требовалось срочно добираться до Романова, а там и до Рыбинска. Дело шло к утру.

VI

Рука у Патина ещё не зажила, а тут новая напасть: гости с Гиблой Гати.

Первой, разведчицей, заявилась, конечно, Капа — дочка неугомонного Тишуни.

   — Андрюша, я привела три десятка воителей. Там ещё беглых солдатиков набралось, — заявила она без обиняков, не обращая внимания на перевязь его руки.

   — Воители? — не без ехидства переспросил Патин: понахлынувших в Рыбинск офицеров девать было некуда, а всех на Гиблую Гать не спровадишь: надо, чтоб под рукой были.

   — Ой, горе с ними! — не понимала Капа его состояния. — Все с настоящими теперь штыками!

   — Настоящими? Наточенными?

   — Точили, а как же. Штыки те германские, как ножищи. Хошь рыбу режь, хошь хлеб, а хошь и человека. У-у, Ваня-Ундер ржавых штыков не терпит!..

Оказалось, вся его команда уже под городом, слава богу, пока что на левом берегу Волги, на островке среди разливанных болот Слипа, — не только же ради ремонтных стапелей называлась так местность, липко и даже как-то погано было. Болотистое, хлипкое забережье. Как ни ехидничай, а устроились ловко: час, ну, от силы два до центра города, а сами в полной безопасности. Вот игра природы! При слиянии Шексны и Волги левые берега гористые, но эта видимость обманчива; сотня-другая метров суходола, а дальше, на крепчайшем нагорном суглинке, в десяток километров расцвели болота. За грядой холмов некуда воде стекать, вглубь глина не пускает. Вода да ряска, куга да лозняк. Лишь островками поднимались еловые и сосновые рощицы — прибежище лисиц, волков и даже медведей. Там находила приют, среди дикого зверья, вся окрестная разбойная шантрапа. Да и северным беглым каторжанам места эти были известны. В зелёной студенческой молодости Патин хаживал туда — со взрослыми, конечно, — на медведей; любили они зимовать на сухих, окружённых гиблыми болотинами горушках. Теперь по тем же берлогам и воители?..

Патин сердился на несвоевременность этих помощников, а сам уже собирался в дорогу.

Наказав Капе сидеть на берегу, он кружным путём сбегал к Савинкову. Тот рассудил без паники:

   — Унтер? Видимо, он маху не даст. Пусть ждут команды.

Патин полетел обратно и ткнул придремавшую Капу в бок веслом:

   — Греби. Я забегался.

   — Так ты-то мужик, скидывай повязку. Неча при мне придуриваться.

   — Не придуриваюсь, Капа, — взял левое весло, а правой ногой сунул ей.

   — Неуж взаправду?.. — покосилась она на грязно-серую перевязь. — Где ж тебя угораздило?

   — Греби! — уже не в шутку прикрикнул он.

По берегу проходил какой-то красноармейский взвод; может, мыться-стираться, а может, и по делам, потому что с винтовками.

На пару они быстро перемахнули Волгу. А там Патин уже всерьёз принялся командовать: и так его обними, и этак любовь изображай!.. Не нравилось, что и здесь попадались неурочные красноармейские отряды. По всем сведениям, под Рыбинском, в отличие от Ярославля, не было серьёзных воинских частей, только охрана складов, пристаней да железной дороги. Откуда заносит этих уверенно топающих красных солдатиков?.. Свои опасения он Капе не высказывал, а только при каждой нечаянной встрече прижимался плотнее к ней и уж совсем не в шутку любовь изображал. Она даже расплакалась:

   — Андрюша, я уж теперь не знаю, как и быть... я от Вани-Ундера чижолая...

Он невольно рассмеялся:

   — Ну, так ещё одним воителем прибудет!

Таиться уже не имело смысла. Они пересекли гряду нагорных холмов, кое-где застроенных довоенными порушенными дачами, и шли теперь по узкой тропке гуськом. Капа, разумеется, впереди. Тропка становилась всё уже, а скоро и вода под ногами захлюпала. Ну, Капе недолго: обувку свою скинула, подол чуть не до брюха задрала — и готова! Патину похуже пришлось: снимай сапоги да и штанины закатывай. С одной-то рукой?.. Но тут уж было не до просьб: Капа самолично его разула, сапоги связала за ушки и через своё плечо перекинула. Встали — побежали!

Многое он признавал за Капой, но не думал, что она ещё и свистать по-разбойничьи умеет. Но ведь резанула сквозь засунутые в рот пальцы так, что дальняя болотина откликнулась. На этот отклик и пошли со всей возможной осторожностью. Над тропой давно сомкнулась куга, и даже ряска запроблескивала, — путь по утопшей лежнёвке указывал лишь зыбкий проброд. Раза два даже сама Капа оступилась... ну, по самое это!.. Патин похмыкивал, пока она замывала-затирала свои рыже-торфянистые голяши. Но дальше стало посуше, начался подъем, а вскоре и суходольная тропка обозначилась. Вот там-то, за развесистой елью, и мелькнул хорошо знакомый Патину плоскоблесткий штык.

   — Коль позвали, встречайте гостей, — сам поторопил.

Но штык вылез навстречу не раньше, чем напоролся на Капу.

   — Полегче шпыняй! — безбоязненно прикрикнула она. — Веди к Ване-Ундеру.

Этому дозорному сходить с места, видимо, было нельзя — дождались из глубины лесного островка другого, уже знакомого Патину по прежним делам. И обрадовало, и удивило: старый знакомец по всем правилам отдал честь. После сказал:

   — Идемте к командирскому балагану.

К шалашу то есть, большому и крытому на два ската еловым корьём. Оттуда уже выходил сам унтер. Тоже честь отдал, прежде чем протянуть руку.

   — Господин поручик, принимайте отряд, — с достоинством и нескрываемым удовольствием сказал он. — Было нас десятеро — теперь три десятка. В округе беглых подобрали. — И открыто скомандовал: — Стро-оиться!..

Право, трёх минут не прошло, как из упрятанных под деревья балаганов повыскакивало и в самом деле не меньше трёх десятков хорошо одетых солдат и на маленьком утоптанном плацу пристукнуло прикладами.

Патин смущённо потупился:

   — Хорош командир!.. даже без сапог!..

Но та же Капа и помогла — не садясь на землю, а только опираясь на её плечо, обулся. Всё-таки была на нём кой-какая гимнастёрка, одёрнулся, провёл левой рукой по несуществующему ремню и вспомнил старое, армейское:

   — Здоровы будем, братцы!

В ответ давно забытое, трогательное:

   — Здрав-ж-жаем-господи-ручик!

Вот тебе и тайны, и секреты... Поручик!

   — Пожалуйста, не беспокойтесь, — понял взводный унтер его озабоченность. — Без дисциплины в нашем деле нельзя. А народ проверенный... до последней уж косточки...