Читать интересную книгу Генерал террора - Аркадий Савеличев

   — Вы — к поручику Ягужину. Немедленно — конная атака!

Непроспавшаяся, неопохмелённая физиономия друга сморщилась, но он смолчал. Несмотря на весь свой расшлепистый гражданский вид, к седлу был привычен. Правда, выучка только Булонского леса...

   — Я скрытно с десятком юнкеров атакую биржу, — уже сам выступил Патин. — У них там тоже оружейный склад.

   — Но ведь рука?..

   — Руке некогда болеть, — сдёрнул Патин перевязь. — Без винтовок нам нельзя.

   — Нельзя.

Козырнув, Патин скомандовал:

   — Десять — за мной!

В этой обшарпанной, внешне нежилой и заколоченной усадьбе полк можно было спрятать, а уж полсотни юнкеров и подавно. Все были наготове, в форме. Патин прихватил первый набежавший десяток и бесшумно, иноходью опытного разведчика скрылся в темноте. Юнкера подняли совсем не нужный топот. По затихшим вдруг шагам Савинков понял: поручик внушает — не на императорском плацу. Потом потише стало, растаяло в темноте.

И только Савинков закурил свою спасительную сигару, как из задней комнаты вывалилась, вытряхнулась — иначе нельзя было сказать — бесподобно утренняя Любовь Ефимовна.

   — Чего меня все покинули, Боренька?..

   — Я не Боренька! — ткнул он сигарой в её малиновый пеньюар. — Оденьтесь. Быстро. И возьмите... на всякий пожарный случай!.. хотя бы дамский браунинг.

   — Браунинг... браво! — потянулась она к Савинкову, но он перевёл взгляд в дальний угол.

   — Фу... какой гадкий!.. — Она выбрала, всё так же сонно потягиваясь, из кучи сваленного в углу оружия именно то, что никому не было нужно.

Откуда тут на самом деле взялся дамский браунинг, думать не хотелось. Пока Любовь Ефимовна почему-то прятала его под пеньюар, Савинков отшвырнул сигару:

   — Выберите себе, мадам, юнкера в провожатые!

Она — в рёв:

   — Да как это можно так обращаться со мной... со мной»

Савинков не слушал.

   — Следующие десять человек — к моему плечу! Остальным — ждать здесь дальнейшей команды.

Со стороны биржи, куда исчез Патан, не слышалось ни звука. Савинков с запозданием понял: десять первых юнкеров — это десять смертников. Пусть в таком случае будет двадцать!

Зван, что Патин постарается обойти каменную неприступную биржу с тыла и как-нибудь вломиться в задние двери, он повёл своих тихими перебежками к гостиному двору — там уже недалеко было до биржи.

Боже правый! Под всеми арками гостиного двора грудились красноармейцы. Засада! Сомнения в предательстве уже не было. Большевики знали не только день — даже час выступления. Ждали открытого огня, чтоб всех разом прихлопнуть, как мух. Не требовалось большого ума догадаться о плохой вооружённости восставших. Не с пушками же в город заявились.

Со стороны артиллерийских складов несло уже звуки настоящего жестокого боя; зарево разливалось, рвались задетые в переполохе складские снаряды. Даже клик конницы доносило — значит, тюфяк Деренталь поспел, и Ягужин уже в седле.

А здесь — безмолвие. Здесь ждали безоружных.

Савинков боком, боком, вдоль затенённых стен других домов повёл свою небольшую револьверную команду на выручку Патина. По первым ударам в задние двери догадался: пытаются взломать. По двум открыто пущенным ракетам, красной и зелёной, — вызывают на подмогу заречный отряд Вани-Унтера. Правильно!

Пришло единственное решение:

   — Стреляйте по парадным окнам. Шумите. Отвлекайте оборону от Патина...

Он ещё не успел закончить, как тишину прилегающей площади разорвало молодецкое:

   — Ур-р-а-а!..

Под эту внезапную, отвлекающую атаку Патин, слышно было, вломился внутрь биржи, потому что там, за метровыми каменными стенами, уже стоял человеческий яростный ор.

Нечего было и думать взять парадные двери, тем более что от гостиного двора, уже не таясь, стреляя на ходу, подбегали на помощь своим отряды красноармейцев. Хорошо, что хоть немного отвлекли их от смертников Патина. Савинков знал расположение биржи ещё с прежних славных времён, когда через Рыбинск убегал от жандармов и прятался там с сыном одного купца в лабиринте подвалов. Патин штурмовал самые нижние боковые, прямо от воды идущие двери — он повёл своих на бывшую танцевальную площадку, вторым этажом высоко поднимавшуюся над водой. Выходившие на танцплощадку сразу несколько дверей были не столь прочны; в прошлые времена вход туда ещё прикрывала литая чугунная ограда, сейчас, конечно, поваленная. Те двери были филёнчатые, и юнкера, похватав прутья порушенной ограды, без труда разломали несколько филёнок, прежде чем охрана биржи из нижнего этажа поднялась сюда. Их уже встречали прицельными выстрелами. В руках юнкеров оказались винтовки, даже со штыками. Ах, молодцы! Всё-таки учили их не только танцевать на балах — лихо и штыками работали!

Савинков к штыку был непривычен — стрелял с обеих рук. Там, куда они ворвались, были небольшие пилястры. Ещё до того, как набежала охрана, он успел спрятаться за одну из них. Юнкера не могли все затаиться — кто-то уже стонал на полу под мятущимися ногами. Он помогал им из засады. Красные армейцы пёрли по узкой лестнице, до времени не понимая, откуда их косит; когда догадались — пули стали щепать и кирпич пилястры. Савинков не мог уже прицельно стрелять, выжидал. И... дождался!.. С криком: «Ой, мама!» — упал охранявший взломанные двери юнкер. В переполохе забыли про набегавших с площади красноармейцев — мальчишка в одиночку отбивался...

Не оставалось ничего другого, как крикнуть своим:

   — Вниз! В штыки!

Сам он первым бросился на лестницу, но молодые, здоровые юнкера опередили — буквально прорубили выход в нижний этаж. Савинкову оставалось прикрывать их ничем не защищённый тыл. Спасало до поры, что напавшие с тыла красные армейцы сами пока не стреляли, в такой свалке не разобравшись, где свои, где чужие. Юнкера Савинкова успели захлопнуть тяжёлую подвальную дверь. И к ней — всё, что под руку попадалось: ящики с патронами, мешки с мукой, тюки одежды, какие-то шкафы, столы и скамейки. Даже неизвестно как сюда попавшие пудовые якоря... Всё! Сверху уже не вломиться.

Но дальше-то — что?..

Внизу в некоторых плохо освещённых углах ещё постреливали. Многие электрические лампочки были сбиты то ли самими защитниками, то ли юнкерами Патина…

Их и всего-то двое навстречу приковыляло, раненых. Они опирались на захваченные винтовки и дышали как загнанные.

   — Где поручик Патин?

Один из юнкеров, придерживая распоротый штыком живот, кивнул на освещённую лампочку.

Под ней с торчавшим в груди штыком лежал Патин.

Савинков выдернул штык, гранёный, русский, и зачем-то ошмётком валявшейся ветоши заткнул страшно развороченную рану.

   — Нижние двери! — думая об этой последней в судьбе поручика ране, не позабыл напомнить.

Но юнкера и без его подсказки баррикадировали пролом, сделанный Патиным. На той стороне уже стучали приклады и грохали выстрелы. Дубовую дверь прошить, конечно, не могли, а пролом был хорошо завален. И всё же...

   — Вломятся! — запаниковал зажимавший живот юнкер.

Савинков хотел сказать, что ему-то уж теперь всё равно — с распоротым животом да без всякой медицины долго не живут, — но пожалел мальчишку:

   — Прежде чем вломятся, мы успеем уйти. Берите каждый по две винтовки и патроны — за мной!

   — А раненые?.. — уже из своих юнкеров не выдержал кто-то, не решившись сказать: убитые.

   — Вас сколько, мои молодцы?

   — Шестеро... — был несмелый ответ.

   — А раненых, — он выдержал всё-таки это ненужное слово, — двенадцать. Тринадцатым — поручик. Вам восьмерым, а среди вас есть... слабые, — деликатно напомнил он, — тринадцать мужиков не унести. Выбирайте: или так нужные нам винтовки — или ваши товарищи?

Мёртвыми он опять назвать их не решился. Ведь перед ним были, в сущности, мальчишки. Они молчали, борясь с долгом и дружбой.

   — За мной! — освобождая их от муки, подхватил Савинков в одну руку две винтовки, а в другую ящик с патронами.

Юнкера последовали его примеру, не зная, куда он их ведёт. А он-то знал — знанием более чем десятилетней давности... В 1906 году было — во-он когда! После неудачного покушения на нижегородского губернатора. Теперь-то он знал, что выдал их всех с потрохами Евно Азеф, — после общего бегства рассыпались по разным путям; он выбрал Рыбинск. Мысль простая: пробраться по Волге до Морозова, только что на волне революции вышедшего из Шлиссельбурга. Но ему на целую неделю пришлось спрятаться в Рыбинске, именно в подвалах этой каменно затаившейся биржи; спасибо, сын купецкий, наперекор папаше пошедший в террористы, вывел потайным ходом. Он, как крот подземный, вылез тогда в недалеко отстоящий главный здесь собор, где шла воскресная служба... Неужели и сейчас?