Читать интересную книгу Генерал террора - Аркадий Савеличев

   — Вот так, мои молодые господа, — уже при корнете закончил Савинков свой краткий рассказ. — Радека нам сейчас не взять, этот палач и трус отпетый, проскользнул где-то мимо Ярославля или Рыбинска и сейчас злорадствует в Кремле. Взамен его едет в Вологду «чрезвычайная тройка». Она не обязана вести дипломатические разговоры, её задача — «раздать по пуле американцу, французу, а при удаче — и всем остальным». Но мы как-никак союзники. Мы чтим государственные договоры. Международное право, которое не позволяет так разговаривать с послами. С юга от генерала Деникина пришла срочная секретная депеша: «Борис Викторович, любыми путями оградите послов. Иначе нам ни на грош веры». Что должен сделать Савинков?

   — Заступить дорогу, — без раздумий ответил Патин.

   — Но моя нога? Разучилась прыгать с поездов, особенно ярославских. А пришлось, друг мой Патин... Но — не будем о ноге. Думаю, приезд «тройки» как-то связан и со смертью капитана Гордия. Рыбинск наводнён большевистскими филёрами. Ах, нога, проклятье!.. — слишком резко вскочил Савинков.

   — Ваша нога пусть остаётся в Рыбинске. Мои ноги, слава богу, целы.

   — Я тоже так думаю... несчастный калека! — улыбнулся озабоченный Савинков. — Но — моя нога всё-таки подождёт. — Он решительно встал с дивана и притопнул. — Одних я вас пустить не могу, даже на пару с корнетом, — кивнул вытянувшемуся юнцу. — Я раненый комиссар, хромаю, чего же лучше. Беда только в том, что мы не знаем ни фамилий, ни лиц красных убийц. Одно достоверно: едут сегодня, и не московским, а петроградским поездом. Видимо, чтоб оградить себя от всяких подозрений. Тоже конспирация! Но Рыбинска им не миновать, а дальше Ярославля пускать нельзя. Там они сумеют затеряться и легко пересядут на другой поезд. Сколько пути от Рыбинска до Ярославля?

   — Полтора-два часа, — покачал головой Патин.

Савинков сделал вид, что не заметил его колебаний.

   — Большой оравой нельзя идти по вагонам. Значит, тройка на тройку? Уже заготовлены удостоверения московских ревизоров. Мои железнодорожники — молодцы! Форма и вся соответствующая экипировка. До подхода петроградского поезда остаётся уже час с небольшим, — вынул из брючного кармашка тяжёлый серебряный брегет. — За дело, господа. И вот ещё что, поручик Патин... — ласково, но твёрдо положил руку на плечо: — Верьте корнету Заборовскому, как мне самому. Это сын моего ближайшего друга, месяц назад растерзанного в Чека... никого из нас не захотел выдать... Есть вопросы?

   — Нет, — виновато склонил голову Патин, так и не спросив, почему же Савинкову пришлось прыгать с поезда.

   — Благодарю за честь! — не сдержался в юношеском порыве корнет.

Савинков знаком указал на дверь в соседнюю комнату. Там на стульях была разложена отличная железнодорожная форма. На столе — документы, нарукавные красные повязки, и особо — два револьвера, два военного образца нагана и два коротких армейских тесака, какими в недавнюю войну пользовались фронтовые разведчики. Очень удобно для голенищ. Оружие у Патина было своё, пристрелянное, но тесак он взял с удовольствием. Показалось, что он снова в пятнадцатом году на близком от русских окопов австрийском фронте, и надо только дождаться темноты и единым махом перемахнуть ничейную полосу...

   — Вы не смотрите на мою молодость, я хороший боксёр... и гимнаст, уважающий Поддубного... — покраснел корнет, торопливо влезая в летнее форменное пальто, которое никак не могло скрыть его мускулистую грудь.

Патин на правах старшего положил ему руку на плечо. Да, чувствовалась сила.

V

Разумеется, старшим был Савинков. Его одеяние походило и на железнодорожное, и на комиссарское одновременно. Фуражка — настоящего железнодорожного служащего, погоны — не менее как железнодорожного майора, но вздеты на чёрную кожаную куртку. Полевая сумка на одном боку, маузер на другом, открыто. При широком армейском ремне. Усы за час выросли, старый шрам на левой щеке. Ну, и палка, само собой, на которую он с удовольствием опирался.

В сантименты вдаваться некогда, до вокзала ещё идти да идти. Едва поспели, уже при звонко гудящих рельсах.

Поезд, конечно, в сопровождении охраны. Савинков с молчаливо следовавшими за ним спутниками зашёл со стороны паровоза и, протягивая торчавшему на ступеньке конвоиру своё удостоверение, потребовал:

   — Мне нужен начальник конвоя.

Резкий тон незнакомого железнодорожного комиссара не вызвал сомнения — так и только так говорили сейчас московские комиссары.

   — Товарищ Лаптев здеся.

Савинков вместе со своими спутниками поднялся в тамбур паровоза. Пользуясь остановкой, за столиком машиниста сидел парень лет двадцати, но, в отличие от солдатика, в отличной кожаной куртке, почти такой же, как у Савинкова, и пил чай с пышущими жаром белыми блинами. «Вот те и голодный Питер!» — подумал Савинков, но сказал совсем другое:

   — У конвоиров — своё дело, у Чека — тоже своё, а нам поручено разобраться, сколько пассажиров — реально! — повысил он голос, — реально едут с билетами и сколько так... с тёщиными блинами вместо билетов! Впрочем, мы тоже не прочь, — добавил он, одной рукой доставая удостоверение, а другой блин. — Ах, как хорошо, давно не едал! В Москве и товарищ Ленин не часто блинцами балуется.

Какое-то время длилась пауза, во время которой Заборовский подался немного вперёд, отсекая конвойного начальника от машиниста. Патин отметил его предусмотрительность, сам отступая назад, к вылезшему в тамбур конвоиру.

У Савинкова не дрогнул ни один мускул на каменном лице.

   — Да вы продолжайте, товарищи, — кивнул он на сковородку, во время такого вторжения брошенную на табуретку вместе с сырым тестом. — Стоянка невелика, и в пути будет не до блинов.

Занимавшийся этим делом кочегар просиял, а начальник конвоя, оторвавшись наконец от удостоверения — да умеет ли он читать? — виновато вздохнул:

   — В Питере мы тоже блины не часто видим. Мешочников пошерстили. От них не убудет, а трудящимся паровозникам на сытое брюхо веселее вести паровоз в светлое будущее! Не так ли, товарищи ревизоры? — спустил с лица суровый начальнический вид и оказался совсем молодым слесарем или литейщиком.

   — Так, товарищ Лаптев, — взял Савинков с газетного листа и второй блин, кивком головы подзывая своих спутников. — Тоже недавние трудящиеся. Один токарь, другой слесарь. Ешьте, товарищи паровозники нас угощают. Не мешает набраться силы. Надо покрепче мешочников трясти, как товарищ Лаптев говорит. А то привыкли на дармовщинку!

Патин не стал ждать дальнейшего приглашения, сам за блины взялся. И корнет подавил свою брезгливость — с грязного листа ухватил! Пяти минут не прошло, как уже выпили по стакану чая и съели по паре блинов. Поднимаясь, Савинков тоном старшего наказал начальнику караула:

   — Товарищ Лаптев, мы постараемся тихо, без помощников, ну, а если уж придётся туго — не откажите в помощи... Кстати, конвоиры в каждом вагоне?

   — Где наберёшься! — махнул рукой начальник конвоя. — И через одного-то едва наскребли. Сами знаете, все на фронте.

   — Знаем, — дружески кивнул Савинков, вздевая повязку на рукав. — Поправьте, хорошо ли?

Начальник конвоя и одному, и другому, и третьему самолично оправил повязки и проследил глазами, как контролёры, разрезая плечами безбилетную толпу, всходили на подножку первого вагона.

Савинков ещё раньше для себя отметил: раз в составе семь вагонов, то нужных людей следует искать в средних четырёх. Глупо серьёзным людям садиться в первые, купейные вагоны; глупо и в задние, общие. Самые удобные — плацкартные; и народу порядочно, не так бросаешься в глаза, и видимость, в отличие от купейных, хорошая. В случае чего, не окажешься в мышеловке. Надо полагать, не дураки же были собраны в эту «тройку», может, тем же Радеком, а может, и самим товарищем Дзержинским. Дело-то ведь у них действительно ответственное, с плеча не рубанёшь, да и неизвестно ещё, кому эти приволжские края принадлежат — белым, красным... или чёрт знает каким!.. Могли бы, так давно бронепоездами раздавили, а не посылали бы смертников-головорезов. В напутствие им наверняка была прочитана лекция о том, что весь путь от Бологого до Ярославля, а уж дальше и подавно, наводнён «шпионами империализма», с которыми «ухо надо держать востро»! Что ж, недалеко от истины... Вокруг засевших в Вологде послов крутились все, кому не лень, может, и японские самураи! При этой мысли у Савинкова на японский лад растянуло губы, но чего не бывает?

Они только для близиру прошли два первых вагона, даже не заходя в купе, а лишь беседуя с проводниками. Те были рады стараться перед таким высоким московским начальством, выкладывали всё как на духу и сами продали одного не очень расторопного барышника и двух товарищей-господ неясного происхождения. Савинков не стал очень донимать, только наказал: