Цэрэги, брошенные вперед озлобленным Моэрталом, отступили. Победители-изгои быстро раздели убитого. Ээтгон наклонился над вторым цэрэгом.
– Эге, да он жив!
Тонким шнурком Ээтгон стянул за спиной руки пленника, потом дунул ему в нос, приводя в чувство. Цэрэг поперхнулся и очумело замотал головой.
– Ну что, – спросил Ээтгон. – Понял, куда попал?
Пленник молчал, затравленно глядя на нож в руках изгоя. Подчиняясь неприметным движениям пальцев, на острие появлялась и исчезала черная точка ядовитого жала.
– Понял, – сказал Ээтгон, подождав несколько секунд. – Теперь давай разговаривать. Ухэры меня не интересуют, а вот где стоят ваши татацы и сколько их?
– Не буду я с тобой разговаривать, – хрипло произнес цэрэг.
При звуках его голоса Шооран, отошедший было в сторону, вздрогнул и подошел ближе. Перед ним сидел связанным бывший его сослуживец – Турчин. Ну конечно, кто еще умел так ловко обращаться с копьем?
– Бу-удешь… – протянул Ээтгон. – Заговоришь.
– Шел бы ты в свой шавар, – Турчин отвернулся.
Шооран понимал, что Турчин не настолько глуп, чтобы не сообразить, что с ним сейчас будет. Но Шоорану были известны и другие черты характера бывшего товарища, в частности, его упрямство или, если угодно, верность.
– Он ничего не скажет, – произнес Шооран. – Я знаю.
Турчин повернул голову. Лицо его исказилось.
– Ты?! – только и мог выговорить он.
– Как видишь – я, – ответил Шооран.
– Ты… ты предатель! – взорвался Турчин. – Тебя мало бросить в шавар! Тебя удавят волосяной петлей на глазах у всех! Тебя скормят зоггам!..
– Это будет не сейчас, – Шооран отвернулся, несколько секунд стоял неподвижно, потом наклонился к Турчину и перерезал веревку. – Иди, – сказал он, – и постарайся больше не попадаться. Второй раз не выкрутишься.
Турчин, не заставляя себя упрашивать, быстро поднялся и сначала пошел, потом побежал.
Ээтгон, молча наблюдавший эту сцену, привстал было с места, но вспомнив что-то, сел и, лишь когда цэрэг пропал среди тэсэгов, проворчал:
– Любишь ты… отпускать.
– Что делать, – ответил Шооран. – Иначе не умею.
Победители, оставив дозорных, пошли вглубь своих земель. Уходя, они слышали голос далайна: Многорукий искал цэрэгов. Изгои злобно просветлели лицами.
Шооран шел вместе со всеми, иногда ловя на себе косые взгляды Ээтгона. Так, вдвоем, словно приклеенные они ходили уже давно, хотя между ними не появилось даже намека на приятельство. Более того, Шооран постоянно ощущал глухую неприязнь, идущую от молодого изгоя. В этом не было ничего удивительного, люди часто испытывают подобные чувства к тем, кому они чем-либо обязаны. Объединяла их только привязанность к Чаарлаху, не менее странная, чем взаимная нелюбовь. То есть, с Ээтгоном в данном случае все было ясно: Чаарлах когда-то подобрал его больного, выходил, и потом они бродили по оройхонам вместе. А Шооран… возможно его тянуло к Чаарлаху просто потому, что сказочник тоже был не такой, как все.
Лагерь изгоев находился на скрещении поребриков, где сходились углами четыре оройхона. Один из них появился на свет совсем недавно, когда изгои уже были заперты здесь Моэрталом. Шум, поднявшийся в лагере, после появления земли, был немедленно и жестоко прекращен. Ээтгон зарубил двоих крикунов, причем одного убивал долго и мучительно, на глазах у привыкших ко всякому, но все же ужаснувшихся людей.
– Чтобы я не слышал больше слова «илбэч»! – кричал Ээтгон. Хлыст, падающий на жертву, вдруг менял направление, и бритвенно-острые кромки не впивались насмерть, а лишь срезали с истерзанного мяса кровавую пену. – Он лучше видит, что надо делать! – Хлыст рубил хрипящую плоть. – Вы не знаете, что может он, и ничего не можете сами! – Новый разрез прошел по бьющемуся телу. – Так оставьте его в покое! – на этот раз рука не отдернулась, милосердно добив лежащего.
Убийства среди изгоев были делом обычным, но такая казнь возымела действие. Толпа затихла и покорно сгрудилась на поребрике, где теперь стало вольготно жить. Результаты послушания сказались довольно быстро: в течение недели появилось еще три оройхона, и узкий мыс превратился, по выражению Чаарлаха в благодатнейшую болотину. Бандиты, бродяги, сборщики харваха, женщины, овдовевшие и выгнанные с сухих мест – все были довольны своей предусмотрительностью и втайне ждали сухих оройхонов. Ах, если бы еще не было солдат Моэртала, грозящих будущему благополучию!..
Единственный, кто чувствовал себя несчастным, был Чаарлах. Подозрение, павшее на него три года назад, теперь превратилось в уверенность. На сказочника смотрели с ужасом и благоговением, ни один человек, кроме Ээтгона и Шоорана не осмеливался подойти и заговорить с ним. Даже присутствие на вечерних представлениях, которые продолжал давать Чаарлах, превратилось для большинства из удовольствия в немного жутковатую обязанность. Чаарлах не мог не видеть этого и молча переживал, хотя внешне не выдавал себя никак, разве что сказки его становились все язвительней или, напротив, печальней.
Вечером после атаки, так удачно отбитой, изгои собрались на совет. Никакой особой иерархии у них не было, все они равно ходили под смертью, и потому те, кому было что сказать – говорили, а прочие – слушали. Первым начал говорить немолодой мужчина, которого все звали Суваргом. Несмотря на музыкальное имя, он был вспыльчив и жесток, и прославился как опытный и безжалостный боец. Подобно Шоорану он был некогда цэрэгом, чем-то не угодил благородному Ууртаку, но вместо того, чтобы покорно сносить немилость, взбунтовался и едва сумел унести ноги, бросив на произвол судьбы двух жен и кучу детей. Год Суварг охотился за осторожным Ууртаком, да и сейчас не оставил планов мести, хотя изрядно поостыл.
– Надо решать, что станем делать, – произнес он. – Сейчас, когда у Моэртала не осталось пушек, можно легко пробиться и уйти. Раньше, когда тут были гиблые места – так бы и сделали. Как поступим теперь? Лучшего места все равно не найдем. Если бы не цэрэги, тут можно год сидеть.
– Как же! – возразил незнакомый Шоорану изгой. – От цэрэгов можно отмахаться, а вот рроол-Гуй со всех сторон обложил. У нас один охотничий оройхон остался, все остальное пожрано. Завтра рроол-Гуй туда вынырнет – что есть станем? Уходить надо.
– Может здесь скоро сухой оройхон будет? – подал голос кто-то.
– Жди, – ответили ему. – Рассчитывай на себя.
– Это верно, – согласился тот же голос. – Чаарлах совсем плох стал.
– Замолкни, падаль, – процедил Ээтгон. – Размажу как зогга, следа не останется.
– Если уходить, то только к Ууртаку, – высказался давний шооранов знакомец Жужигчин. – На востоке сейчас гибло, туда пол армии стянуто. Что-то ван со старейшинами повздорил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});