вот восстановлюсь и тогда…
Что собственно тогда я даже сам себе не стал говорить даже мысленно. Планов много, а что там будет по факту — пока не ясно.
— Не помешаю? — полковник Исидоров Николай Яковлевич или Лупоглазый, как я его неделю назад окрестил. Он тут уже четвёртый раз. Ему я больше всех нужен. Всем остальным до меня дела нет.
— Лавка не куплена — сидите. — Опять сейчас что-нибудь про мою службу и коллег начнёт втирать. Он всегда это делает, несмотря на то ,что я никого из них не помню.
— Вчера узнал, что последний из тех, с кем ты начинал всю эту эпопею с виртуалом и ИскИнами, оттуда не вернулся. Ты — последний из могикан. Хотя лучше бы говорить, крайний, по суевериям армейским, но я так себя и не смог за всю жизнь пересилить. Мама у меня учителем русского языка и литературы работала, она мне за этого «крайнего» ещё в школе все губы отбила, когда услышала, когда я его с какого-то перепуга ляпнул. Я тогда подхватил во дворе чью-то дурацкую идею казаться крутым бойцом, который всегда крайний говорит вместо последний. Вот мама из меня всю эту дурь нещадно и выбивала. Да и выбила. С тех пор так и не могу я с этим дурацким суеверием говорить. Уже и мама-то давно умерла, а я всё так же вспоминаю её, когда слышу это дурацкое «крайний». Она мне тогда чётко вбила, что крайними могут быть только север, срок, мера, необходимость и плоть.
Я смотрел на него и не понимал, зачем он мне это всё рассказывает? Ему поговорить не с кем? Или он так свою печаль от ещё одного невернувшегося пытается заговорить?
Он ещё что-то говорил, рассказывал… Наверное, что-то наболевшее, а я смотрел на облака. Они мимо плыли и ничего их не интересовало. Ни я, ни больница рядом, ни Лупоглазый, ни его исповедь. Плывут себе и плывут. Вон облако похоже на бегемота, а вон на собаку… Или нет, на кота, точно на кота. А вон на голову кота. Как же не хватает в этой чёртовой реальности Хаоса. ОН готов был генерировать чёртову дюжину идей в минуту, развлекать меня, развивать, стоило мне только захотеть, а я… А я вышел в реальность. И вот я здесь, нужный только Лупоглазому, которому просто поболтать не с кем.
Он говорил, а я молчал. Не слушал, просто сидел и смотрел вверх. И думал, ну на кой ляд мне нужна была вся эта реальность, когда у меня не осталось местной памяти и личности, не осталось ничего…
Стоп! А чего это я разнылся? Можно ведь и всем нужным: имуществом, родными и близкими людьми, знаниями. Нужно только не сидеть без дела, а заниматься. Что вот, например, мне мешает сейчас заняться изучением китайского языка? Да ничего.
— У вас нет случайно самоучителя по китайскому языку? — огорошил я полковника. Тот вначале растерялся, но тут же нашёлся с ответом:
— Завтра принесу, — и тут же рванул на выход.
Странная у него реакция, хотя это первый раз, когда я его о чём-то попросил после всех наших пересечений. Может он надеется на что-то? Или просто хочет сделать приятное? Непонятно.
Солнце садилось. Закат тут всегда прятался за лесом, потому его толком не было видно, просто очень быстро становилось темно. Потому, чтобы не блукать в темноте, я с трудом поднялся на свои костыли и поковылял обратно в корпус. Ещё один день был потрачен на восстановление. Завтра будет то же самое. Какой-то непонятный повторяющийся один и тот же день. Меняется только состояние моего здоровья. Но ничего. Скоро я выздоровею и выйду отсюда. В большом мире-то уж точно повеселее, чем на территории больницы.
***
Прошла ещё неделя. Мне уже не нужна была помощь никаких средств для прогулки, сегодня меня обещали выпустить отсюда. После обеда. Даже несмотря на то, что память так и не восстановилась. Нет, я не хочу тут оставаться до тех пор, пока не восстановится память. И нет, за неделю я китайский не выучил. Но посмеялся. Много забавных слов на китайском, которые звучат словно матом на русском ругаешься. Выяснился ещё один печальный факт — я не знал ни английского, ни немецкого. То, что в виртуале мне казалось таковыми, по которым я сдавал экзамены — оказалось не более чем моими выдумками. ТО, что я там говорил — пустая тарабарщина. Это было словно ударом под дых. Именно поэтому я решил заняться изучением английского, а не китайского. Вот как только выйду из больницы, так сразу запишусь на курсы международного языка. А то собрался я ехать в Австралию, а на их языке и разговаривать не умею. Не порядок!
Обход врачей подтвердил всё то же моё состояние — отсутствие родной памяти и невероятно быстрое восстановление на физическом плане. Словно одно компенсировалось за счёт другого. Главврач уговаривал меня остаться ещё на недельку, но валяться и наминать бока не было уже никаких сил. С большим трудом удалось отвязаться от сомнительной перспективы остаться внутри и сбежать на свободу.
Меня посадили в микроавтобус и вывезли за территорию. Минут через сорок меня доставили на военный аэропорт, засунули в самолёт и вручили паспорт и пенсионное удостоверение. А спустя четыре часа я приземлился уже в подмосковье. Дальше добираться мне предстояло самостоятельно. Ближе к вечеру я был дома. Ну как дома — ничего в своей квартире я решительно не узнавал, словно пришёл к кому-то в гости. Рука не тянется на автомате к выключателю, потому что привыкла, где он находится. Нет, я банально не знал, где он. И чуть ли не пять минут потратил, чтобы включить свет в прихожей. Квартиры была однокомнатной. Так называемая студия. Ничего мне не напоминала совершенно. Словно я в чужих декорациях. Почему квартира не нашла никакого отклика в моём виртуале? Почему не было ничего на неё похожего? Непонятно.
Честно говоря, я надеялся на совершенно другой результат. Доктор говорил, что вероятность того, что память вернётся при попадании в привычную обстановку около пятидесяти процентов. Я ещё тогда пошутил: «То есть, то ли вернётся память, то ли нет?», а доктор подтвердил, что мол что-то вроде того. И непонятно сразу стало, кто над кем пошутил.
Мне же сейчас больше всего хотелось выть на луну. Вся эта реальность была для меня чужая, фальшивая. Даже знание языков оказалось фальшивым. Нет, так-то понятно, что это наоборот там было фальшивым, а здесь самая что ни на есть реальность, но честно говоря её не