борьба с мрачным наследием, Аркаша, а вандализм!»
«Это у нее желудочное», – сказал мой отец вместо покойного дедушки, а мама вместо покойной бабушки стала тут же раскладывать по тарелкам новую порцию холодца.
«А в Мавзолее „Макдоналдс“ собираетесь разместить?» отодвинула от себя холодец тетя Ирена, как будто на тарелке лежала мумия Ленина. – А вместо Дзержинского – Сахарова на коне, что ли? Раньше Сталина называли солнцем нашей родины, а теперь новооткрытую звезду назвали Анной Ахматовой. Вы думаете, можно избавиться от неприятного прошлого, его переименовав? Какая звезда, такая, извиняюсь, и езда? Не выйдет, господа! Свобода, как сказал поэт, приходит нагая. С внутренней ложью можно покончить, лишь полностью разоблачившись». Поднявшись со стула, она подошла к зеркалу и, отведя прядь волос, стала вглядываться в свое отражение, как будто действительно собиралась сбросить с себя постылые одежды.
«Опять за свое! Плешь, извините за каламбур, проела», – забегал по комнате дядя Аркадий, нервно хватаясь за лысину. Мама, седовласая и благообразная, с минуту назад матронисто председательствующая за столом вроде покойной бабушки, тут же подскочила к тете Ирене, обняла ее за плечи, как однокашница-гимназистка, и затараторила заискивающе: «Ирунчик, умоляю тебя. Подумай о ребенке». Она покосилась на меня. Тетя Ирена аккуратно загасила и растерла папиросу «Герцеговина Флор» в пепельнице с видом Кремля. Губы ее сжались:
«Ты опять насчет детских травм? Этот ребеночек уже давно был бы дедушкой, если бы ты не воспитала его в страхе перед женским полом в моем лице». И, нахмурив по-деловому брови, она обратилась ко мне со следующим, к ужасу всех присутствующих, вопросом: «Онанизмом занимаешься?» Я покраснел. «Мастурбируешь в эмиграции?» – повторила она вопрос, употребляя на этот раз латинский корень, как будто мне, новоиспеченному англичанину, слово «мастурбация» было более понятным, чем «онанизм». Я, онемев, продолжал идиотски улыбаться. «Не думай, что я тебя за это холостяцкое занятие осуждаю. Стыдиться тут нечего. Мастурбация помогает сконцентрироваться на собственном внутреннем мире. Кроме того, лучше мастурбация, чем все эти любовные интрижки, шушуканье по углам, лицемерие супружеской жизни. Ради детей. Чтобы избежать травмы. Уйти от правды. Самые страшные деяния родителей при советской власти творились ради благосостояния детей».
«Ты знаешь, Ирка в каком-то смысле права, – сказал отец, обращаясь к матери, как-то жалобно при этом скособочившись, не поднимая головы. – Права, но, конечно, лишь отчасти. Имея в виду патологическую склонность к вранью у нашего сына, в результате. У него это, отчасти желудочное, я не отрицаю».
«Легко рассуждать, Мишук, когда ни за что не отвечаешь. У нее никогда не было ребенка. Бездетные еще и не такое себе позволяют», – бросила ему в ответ мать и тут же испуганно прикрыла рот ладошкой: она явно сказала что-то не то, чего говорить не следовало.
«Did you hear it? – на взвизге, голосом разгневанной матроны из частной гимназии, обратилась ко мне по-английски тетя Ирена. – Нет, но вы только послушайте! А кто, простите, сделал мою утробу стерильной, бесплодной, бездетной? Кто наслал эту стерильность, бесплодность, бездетность на мою голову?»
«Upon your head? На вашу голову или все-таки на вашу утробу?» – уточнил я ее машинально тоже по-английски.
«Indeed! Вот именно», – побледнев, посмотрела на меня тетя Ирена со зловещей улыбкой.
«Прекрати изъясняться по-английски, как будто никто из нас тут ни слова не понимает. Я тоже в свое время в Америку собирался эмигрировать, между прочим. Я тоже курсы английского посещал, о’кей?» – заерзал на стуле, потирая лысину, дядя Аркадий.
«Знаю я, какие ты курсы посещал. С Марой в постели?» – сощурившись, смерила тетя Ирена взглядом мою маму. Я остолбенел. «Конечно, в отличие от меня, тебе, с твоей лысиной, терять было нечего», – брезгливо отодвинувшись от него, тряхнула кудрями тетя Ирена.
«При чем тут моя лысина?» – обиженно пробурчал дядя Аркадий.
«Интересно, на кого ты был бы похож, оказавшись в моем положении? И как бы, интересно, выглядела бы в результате наша распрекрасная Марочка?» – снова запыхтела папиросой тетя Ирена.
«Никто не заставлял тебя спать с моим мужем!» – вдруг взвизгнула мать, забыв и про мои детские травмы, и вообще про элементарную благопристойность.
«Интересно, а с кем мне еще спать, пока ты спала с моим Аркадием?» – невозмутимо пожала плечами тетя Ирена.
«Я была совершенно одна, – зашмыгала носом мама. – Это ты с Михаилом крутила шашни в различных командировках, делая перед нами вид, что разъезжаешь по заграницам. Как будто мы ни о чем не догадывались. Мишенька надрывался на дальних объектах, чтобы прокормить семью, и не в последнюю очередь тебя, иждивенку, с твоим бездельем и философствованиями о Востоке и Западе. Он из-за тебя ночами не высыпался».
«Скажи спасибо, что это я, а не ты спала со своим мужем. С его дальними музыкальными объектами и сопутствующими венерическими заболеваниями. Или ты готова была вместо меня полгода проваляться в вендиспансере?» – сказала тетя Ирена.
«Мы выбивались из сил ради того, чтобы после больницы ты ни в чем себе не отказывала», – сказал дядя Аркадий. Мать, седовласая статная женщина, поднявшись со стула, стала надвигаться на тетю Ирену, бюстом прижимая ее к стене. Их лица сияли злобой и свободой: дождавшись наконец возможности оскорблять друг друга в открытую, они чувствовали, что оковы тяжкие приличий пали, стесняться больше некого и можно не сдерживаться. Они как будто помолодели: глаза их блестели, рты были полуоткрыты, как дуэльные стволы. Время как будто сдвинулось на несколько десятилетий, возвращая меня в прежнее подростковое состояние, но раскрывая при этом все давние жуткие секреты мира взрослых.
«А ты что, по сути дела, делаешь вид, как будто не понимаешь, о чем идет речь, в принципе?» – в грозном раздражении обратился ко мне отец, отмалчивавшийся все это время в углу. Наконец-то он заметил меня, невольного свидетеля этого семейного безобразия. Я действительно не понимал, о чем идет речь. «Ты что, хочешь сказать, что никогда обо всем этом, в принципе, не слышал?» Я отрицательно мотнул головой, не разжимая губ. «Но об этом было известно всем!» И он стукнул ладонью по столу, призывая всех к тишине.
«Но вы все об этом молчали», – проронил я.
«Разве можно было выразить в словах то, что и так понятно без слов?» – отозвалась из своего угла тетя Ирена.
«Ты хочешь сказать, – обратился ко мне отец, – что ты никогда, в принципе, не слышал, какую тайну тетя Ирена, по сути дела, все эти годы от тебя скрывала?» Я снова пожал плечами в недоумении. В угрожающих нотках его голоса мое чуткое ухо стало различать панику отчаяния. Но я впервые говорил ему правду: мне в голову не приходило, что в нашей семье могло случиться нечто подобное – все эти интриги и адюльтеры. То есть интриги – да, вполне возможно, в