Нет, замок не сорвать. У кого же ключ все-таки? Заворуй сказал: Юра начитался про сыщиков. Вот пусть Юра и узнает, где ключ, а он выкрадет его хоть из кармана у директора. Он у отца из жилета деньги таскал, когда тот играл в карты, а не спал. И отец ничего не замечал.
«Если винтовку, — рассуждал Юра, — приносят и уносят Гога и Берг, значит, ключ у них. А кому они отдают? И он установил — никому. Просто Петя плохо ощупал карманы. А может быть, есть второй ключ? У кого? У того, кто ведает пожарными делами, кто остается ночью в гимназии, — у дежурного швейцара».
— Беру на себя, — пообещал Заворуй.
2
Юра проснулся от холода: на нем не оказалось одеяла. Сонный, не раскрывая глаз, он пошарил рукой, но тут над самым ухом гаркнул чей-то голос:
— Встать!
«Встать! Встать! Встать!» — повторило эхо разными голосами.
Ну, какое эхо может быть в спальне? Снится… Но чья-то рука сильно потрясла его за плечо. Рядом стоял незнакомый человек в темном пальто и очках, с винтовкой за плечом.
— Встать!
Юра вскочил. Незнакомец заглянул под подушку, приподнял матрас. Петя уже стоял и ждал. И у него незнакомец осмотрел постель. Вдоль каждого ряда постелей шел человек с ружьем и делал то же самое.
Двое с винтовками стояли в дверях.
Рыжий о чем-то спорил с ними. Хотел выйти, а они не выпускали.
В соседней спальне старшеклассники шумели. Юра сел на постели, другие встали.
— Лежать! — крикнул один из часовых.
В спальню вошел матрос с винтовкой.
— Товарищи! — крикнул он. — Нашли! Пятнадцать! У директора на квартире. Пошли!
Стук сапог затих за дверью…
Кто приходил? Что им надо? Почему ночью? Все волновались, шептались.
— Никаких разговоров! Господа пролетарии ушли и больше не вернутся! Всем спать! — крикнул Рыжий. — Чертовы эсдеки! «Товарищи!..» — проворчал он, гримасничая. — Кто им дал право на обыск?
«Эсдеки»? Юра уже слышал о них. Меньшевики или большевики? Но долго он не раздумывал, накрыл голову подушкой и заснул так, будто его и не будили.
Утром Юра и его друзья узнали, что сейчас везде ищут оружие и отбирают для отрядов революционной самообороны. Даже в эшелонах у солдат, едущих с фронта, отбирают винтовки. А в гимназии рабочие-гвардейцы ночью забрали все берданки, патроны и искали трехлинейки.
В классах, каптерке и на складах оружия не нашли. У швейцара отняли револьвер «бульдог». А в спальне старшеклассников нашли девять браунингов с запасными обоймами. Рабочие-гвардейцы обыскивали и квартиру директора. У него в кладовке нашли пятнадцать чисто смазанных винтовок-трехлинеек, два ящика патронов, ящик гранат-«бутылок» и ящик гранат-«лимонок», десять маузеров в деревянных кобурах и к ним патроны. Вот так Барбос!
Обрадованные находкой, рабочие-гвардейцы прекратили дальнейший обыск и уехали на грузовике.
«Так вот где были спрятаны винтовки!» — думал Юра, яростно натирая мыльной пеной лицо, так как Рыжий частенько после умывания принюхивался к лицам младших гимназистов — пахнет ли от них мылом — и, если не пахло, посылал домываться. Сегодня он с утра зверствует, так что лучше не попадаться ему под тяжелую руку. Хоть запрещено, а дерется. Один пансионер пожаловался инспектору, но сам же оказался «виноват»…
Юра быстро смывал с лица мыльную пену. Под краном их умывалось трое. Позади, как обычно, уже нетерпеливо толпились и шумели ожидающие. Слышался голос Гоги:
— Найду! Донести мог только свой! Я не я буду, если не обнаружу того мерзавца, который навел большевиков на наше оружие. Ведь они ясно сказали: «Нам сообщили, что в гимназии много оружия…» Пусть предатель заранее роет себе могилу! Закопаю! А если честно признается, выгоню, и все. Кто проболтался рабочегвардейцам, а?
Юра замер. Вода, переполнив горсть, стекала вниз. Пальцы другой руки вцепились в край раковины. Плечом он прижался к стене.
— Ты что, изображаешь живую картину? — донесся голос как из тумана.
Кто-то оттолкнул его от крана. Юра машинально взялся за полотенце, повязанное вокруг талии, и начал вытираться.
— Эй, са’Гайдак, мыло осталось возле шеи и на щеке, — снова донесся голос из тумана.
После визита Таты этим прозвищем нередко дразнили Юру. Он в полной растерянности продолжал стирать мыло полотенцем.
Гога назвал их рабочими-гвардейцами, а Рыжий сказал: эсдеки. Если рабочие-гвардейцы — значит, Семен Паливода. Значит, это и есть большевики?!
И зачем только они с Петей сболтнули о винтовках? Вот Семен Паливода и прислал своих, а сам не явился. Теперь уплыли от них винтовки навсегда. Директор спрятал… Кто бы подумал!.. А что теперь будет, если Семен Паливода сказал, кто сообщил? Гога кричал: «В могилу закопаю!..» А если сознаться? Пусть бьет! Перетерпеть? Но Гога звереет, когда дерется. Удрать? А вдруг Семен Паливода не выдал? Больше Гоге не от кого узнать. За Петю он ручается. Вот Заворуй… Но он побоится, ни за что не скажет. Вот Коля-святоша… Что же делать? Что придумать?
3
Уже все ушли, а Юра все стоял и машинально тер и без того сухое пылавшее лицо. В столовую он прибежал последним.
Из-за стола старшеклассников доносился сердитый голос Гоги.
— Слышишь, как злится? На нас! — шепнул Петя.
Он даже есть перестал, а Коля, узнав, в чем дело, испуганно уставился на Юру. У него даже губы побелели. Он тут же прерывающимся голосом начал «ради бога» уговаривать Юру и Петю во всем покаяться. «Повинную голову меч не сечет». Если же у них не хватит на это мужества, тогда он, их друг, пойдет и расскажет. И тогда сразу камень спадет с их души и перестанет мучить совесть. А совесть — это бог… и…
Юра даже не слушал. Он никак не ожидал, что Коля, мушкетер, окажется такой «манной кашей». Это рассердило Юру, а злость вернула ему твердость духа.
— Не тяни сюда бога!.. Перед лицом врага мы «все за одного и один за всех»! — холодно сказал он.
— Гордыня — мать пороков! — ответил Коля-святоша. — Я же по-дружески, от чистого сердца.
— Если по-дружески, — тихо продолжал Юра, — то запомни! Я ничего тебе не говорил, а ты ничего не знаешь. И мы нигде ничего не искали, а просто играли в мушкетеров.
— Врать — грех! Если меня спросят, я врать не стану. Зачем мне брать грех на душу?
— Тебя еще никто не бьет, — вмешался благородный Атос — Петя, — а ты уже пускаешь пузыри от страха. Хочешь доносом спастись? Если наябедничаешь, я и са’Гайдак из тебя сделаем мешок с потрохами! Понял? Вот тебе крест! — И Петя перекрестился. — И другим скажу: вот кто друзей выдал. Тебя со свету сживут. А еще Арамис называется!