Читать интересную книгу Неполная и окончательная история классической музыки - Стивен Фрай

Думаю, правильно будет сказать, что сэр Хьюберт Парри стал большой сенсацией 1916 года, если, конечно, не брать в счет «Чу-Чин-Чоу»[*], чего, по моему мнению, делать не следует. Парри, оксфордский профессор музыки, представил публике сочинение, которое не очень справедливо считают его «единственной удачей», — «Иерусалим». Я это вот к чему: что, разве все уже забыли о его музыке к «Гипатии» Олигви? Ну, честно говоря, да, забыли. Несмотря на то что наш Хьюберт оставил внушительное количество песен, кантат и даже симфоний, ныне его, похоже, оценивают лишь по «Иерусалиму» да нечастым концертным исполнениям хоровых сочинений вроде «Я был доволен» или «Благословенная пара сирен». Правда, «Господь, Отец человеков» по воскресеньям все еще ноют, однако множество людей и понятия не имеет о том, что гимн этот написан им. Стыд и позор, с этим что-то нужно делать, и ПРЯМО СЕЙЧАС.

Ладно, может быть, немного позже.

Простите. Такова жизнь. Ну нет у меня времени на то, чтобы сидеть и печалиться о сельском джентльмене Викторианской эпохи. А кроме того, пройдет всего пара годков — до 1918-го, если точно, — и кампания «Избирательное право женщинам» придаст старику «Иерусалиму» новый блеск. Чему вряд ли стоит удивляться, поскольку одной из самых приметных в этой кампании дам была миссис Парри. И спустя еще несколько десятков лет каждый «Женский институт» страны будет использовать «Иерусалим» как музыкальный боевой клич, стараясь привлечь внимание публики к своим глянцевым календарям и лекциям о приготовлении брокколи.

Однако вернемся к войне, уследить за которой становится все труднее. Состоялись сражения под Верденом, на Сомме и — снова и снова — при Изонцо. Война идет себе и идет, а следом за ней поспешают первые теоретические представления относительно «военного невроза», сформулированные Ф. У. Моттом. Другие события: Джеймс Джойс опубликовал наполовину автобиографический «Портрет художника в юности», дадаизм уже выглядит КОЛОССОМ — особенно в Цюрихе, — а джаз вырвался из пределов Нового Орлеана и завоевывает США. Добавьте ко всему этому рождение Иегуди Менухина. Рассказывают, что, когда доктор хлопнул его по попке, он не заплакал, а попросил сыграть ему ноту ля.

Теперь уже 1917-й, и нам пора приглядеться к двадцатишестилетнему, сильно смахивающему на карася композитору. Э-э, с сигарой во рту. Нет, правда же, святой истинный крест! Вот, посмотрите на картинку.

Говорят, он каждые три с половиной секунды забывал музыку, которую только что сочинил. ☺ (Ладно, это как раз неправда.) Зовут его Сергей Прокофьев, в этом 1917 году он создает первую свою большую симфонию, обманчиво названную «Классической». Эта изящно написанная вещь, несмотря на некоторую ее раздумчивость, оказалась музыкой революции — Октябрьской, если быть точным. На самом-то деле, если быть еще более точным, Октябрьская революция произошла в ноябре, 7-го, если быть совсем уже точным, числа. Причина, по которой ее называют Октябрьской, состоит в том, что по старому русскому календарю было все еще 26 октября. (Надеюсь, вам все понятно?)

Чем еще знаменателен год революции? Война, разумеется, так и бушует, теперь в общую свалку влезли и США. Пока члены английской королевской семьи отказывались от своих немецких имен, сражения при Пассхенделе и Камбре собирали страшную дань, и этот самый Камбре стало очень трудно совмещать в сознании с тем, что был некогда центром музыкальной вселенной. А вдали от звона мечей перо Зигфрида Сассуна[*] добавляет последние украшения к «Старому охотнику», и Юнг завершает «Психологию бессознательного». В Париже Пикассо ударился в полный сюр — это его попросили написать декорации к балету «Парад» (совместное производство Эрика Сати, Жана Кокто и Того Самого Дягилева). Честно говоря, Пикассо, скорее всего, лишь отображал далеко не лишенную индивидуальности партитуру Сати. Если вы привыкли к успокоительным тонам его «Гимнопедии» или «Гносьенн», энергичные звуки «Парада» определенно откроют вам новую, пусть и родственную старой, сторону этого самого своеобразного из композиторов. Надо сказать, что партитура его требует использования очень странных инструментов, а именно пистолета, пишущей машинки и, разумеется, полицейской сирены[♫]. Хотя ничего такого уж необычного тут нет. И вообще, раз мы занялись Сати, разрешите мне взять перерыв, пожалуйста.

ПЕРЕРЫВ НА САТИ

Он не займет и минуты. Я просто хотел сказать, что раз уж мы взялись за Чокнутого Эрика, думаю, правильно будет отметить, что за Сати закрепилась репутация сочинителя лучших названий, какие КОГДА-ЛИБО давались музыкальным произведениям. Он был человеком, чьи издатели не спали ночами из-за его обыкновения писать партитуры красными чернилами и без нотного стана, а также человеком, награждавшим сочинения, которые числились по разряду классической музыки, такими названиями, что лучше и не придумаешь. Я уже упоминал «Вялые прелюдии для собаки», однако была еще «Бюрократическая сонатина» и любимые мной особенно нежно «Три пьесы в форме груши». Прелестно. Ровно то, что доктор прописал. Да, я понял, время снова пошло.

1917-Й, ВРЕМЯ ПОШЛО

1917-й был для изобразительного искусства годом взлетов и падений. Старая Гвардия делала то, что она умеет делать лучше всего, а именно умирала. Роден и Дега — оба ушли в 1917-м. (Хилари Жермен Эдгар Дега заслуживает особого упоминания как обладатель одного из лучших во французском искусстве имен. Чудо что такое.) Но в то же самое время творцы, пока еще молодые, по-настоящему упиваются своей причастностью к одному из золотых периодов живописи: «Сидящая обнаженная» Модильяни датирована как раз 1917 годом. Как и «Обнаженная у камина» Пьера Боннара, и литографическая серия Жоржа Гроса «Лицо господствующего класса». Хороший год, разве нет?

В 1918-м наделал шума Пуччини — арией «О mio babbino саго». Роскошная вещь. Если честно, она представляет собой более-менее попурри из трех одноактных опер, называемых «Триптих», или «Il Trittico», и сочиненных просто из желания показать, что итальянцы способны придать фантастическое звучание чему угодно. «О mio babbino саго» — «О мой любимый папочка», в точном переводе — происходит из третьей оперы, «Джанни Скикки», другие две, «Плащ» и «Сестра Анджелика», внимания почти не заслуживают. В марте 1918-го мир лишился также и Дебюсси. Печально, — думаю, ему, миру то есть, было не до этой смерти, поскольку Запад все еще пребывал в тенетах мировой войны. Впрочем, после второй битвы на Марне, отхода немцев на свою территорию, Версальской конференции и провозглашения Германии республикой мир получил — 11 ноября — Перемирие.

ЕСЛИ ВАМ ТРЕБУЕТСЯ ТРЕУГОЛЬНАЯ ГОЛОВА…

1919-й — и этот человек снова здесь. Нет, не тот. Наш человек в тесноватых штанах, Дягилев. Он стал довольно важной шишкой — раз за разом заказывает для «Русских сезонов» то одно, то другое, и в результате композиторы, из ближнего круга его друзей, создают кое-какие из лучших своих произведений. Вот и сейчас он получает заказанное им звуковое сопровождение 1919 года, музыку для балета «Треуголка», сочиненную Мануэлем де Фалья, — или нет, назовем его (я о балете) куда более красивым полным именем: «Еl Sombrero de tres picos». ФАНТАСТИКА! Де Фалья состоял прежде в труппе художников, которые жили в то фантастическое время в Париже, но теперь возвратился в родную Испанию, где и написал то, что стало тремя крупнейшими его произведениями: еще один балет, «Любовь-волшебница» («О, милый, любовь — это такая волшебница! Ооу, мяяу!»), экзотическую вещь для фортепиано с оркестром «Ночи в садах Испании» и, вот в этом самом году, «Модную шляпку».

Впрочем, нет, не могу на нем задерживаться, нужно двигаться — год действительно не из маленьких. Теодор Рузвельт умер, да оно, возможно, и к лучшему: медвежонок Тедди уже и глаз один потерял, и шерсть у него повылезла, и нюх стал совсем не тот. Это год Лиги Наций в Париже, Габсбургов в изгнании и Красной Армии в Крыму. Ян Смэтс стал президентом Южной Африки, а леди Астор — членом британского парламента. События всё весьма важные, в том или ином отношении. Основана и построена, именно в этом порядке, школа «Баухауз» — Вальтером Гропиусом. Кандинский, Пикассо и Клее пишут поразительные, мирового класса вещи, а Томас Гарди решил напечатать в этом году вместо романа «Избранные стихотворения». Ах да, помимо этого мистер А. Д. Джуллиард оставил кругленькие 20 миллионов долларов на основание новой музыкальной школы, которая не только получила со временем его имя, но и привела в 80-х к появлению довольно тусклого телесериала «Слава». Очень мило с его стороны. Ну-с, переходим в 1920-й, и… что это я там слышу, не «Вальс» ли?

ТЕМНАЯ СТОРОНА ДУШИ

Ответом будет, скорее всего, «нет», вы не слышите «Вальса», если, конечно, вы не один из этих… «со странностями». Что? Нет, разумеется, вы не из них. Так или иначе, Равель: «Вальс». Новый заказ все от того же Дягилева. ВИДИТЕ! Умный-преумный, наш Серж. В данном случае он обратился к Равелю, пока к тому еще имело смысл обращаться. Дело в том, что большую часть предыдущих четырех лет Морис Равель водил на фронте санитарную машину. Главным образом под Верденом. Я понимаю, трудно представить себе человека вроде Равеля на фронте, перевозящим больных и раненых. Война обошлась ему очень дорого, да при его тонкой, чувствительной натуре вряд ли можно было ожидать чего-то иного. В конце концов он надломился и подал в отставку — измотанный физически и эмоционально, мучимый бессонницей и нервным расстройством. А после этого фактически затворился от всех в своем любимом доме, стоявшем милях в тридцати от Парижа. Он продолжал писать великие вещи — и «Вальс» из их числа, — но по причине измученных нервов и страшных воспоминаний вдохновение посещало его теперь гораздо реже. Да и то, что Дягилев, которому не понравился финал «Вальса», отверг это сочинение, тоже стало ударом для человека, всего два года как вернувшегося с войны.