— Ищу самую хорошую дверь.
— Зачем?
— Снять.
— Сня-ять… Для чего?
Колян рассказал, какая объявилась в школе нужда.
— Снимай свою! — посоветовал Оська. — Никто другой не отдаст дверь.
— Моя не годится.
— А чья годятся?
— Лучше всех твоя.
— Я не отдам. — Оська начал быстро-быстро мотать головой, как птица трясогузка хвостом. — И не проси, не пробуй!
— Просить будет учительница.
— Все равно не отдам. Никому!
Но это была только запальчивость; на самом деле Оська знал, что учительнице, да еще на школьную надобность, нельзя отказать. Откажешь — осудит весь народ. Спасать дверь надо было не отказом, а заменой. Оська попросил Коляна повторить, что нужно учительнице. Небольшие, черные доски. Оська бешено перебрал в уме все черное, что было в поселке, и нашел лучше двери — засмоленную лодку.
— Можно, — согласился Колян. — Когда отдашь?
— Завтра. — Оська взял образец и ушел к озеру, где стояли лодки.
На другой день он позвал Коляна на охоту, завел на дальний берег озера, показал разбитую лодку:
— Вот. Дарю!
Лодка была молодая, разбитая кем-то сознательно и совсем недавно. Так разбить не могло тихое, обмелевшее озеро. Колян догадался, что Оська дарит ему чужую лодку, которую угнал и разбил минувшей ночью. Брать такой подарок было опасно: что будет, если узнает хозяин лодки, узнает Ксандра?! И Колян сказал:
— Нужна не лодка, а доски.
— Вот бери, делай что хочешь!
— Зачем — я? Дари сам прямо учительнице и получай спасибо. Я не хочу отнимать его у тебя.
— Но доски просил ты.
— Не для себя, а для школы. Хочешь — неси в школу, не хочешь — жги здесь.
Переглянулись, поняли друг друга и мирно расстались. Колян вернулся в поселок. Оська задержался, много раз стрелял, разводил костер, домой пришел только вечером и тем же часом принес в школу аккуратные, гладкие, черные доски. Ксандра вся сверкала от радости. Оське сказала много раз спасибо и дала ароматный заморский чай.
Колян молча, в душе, досадовал и на себя и на Оську: он сам, один пустоголовый тюлень, не предупредил, что доски еще могут понадобиться, а другой тюлень, Оська, не догадался об этом, оставил от лодки меньше и сжег больше, чем следовало.
Вскоре колдун объявил, что у него бесследно исчезла лодка, исчезла, когда ни мелкой водой, самоплавом, ни летним сухопутьем такую большую невозможно увезти. Мотя принесла эту новость домой. Оська выслушал и сказал уверенно:
— Огонь да вода не оставляют следа.
— Думаешь, сожгли?
— Определенно.
— Кто?
— Я.
— Зачем тебе?
— За того голубого песца, что колдун выманил у тебя. — Оська не мог забыть этого редкого песца.
— Ты за него получил жену, меня. Тебе кажется мало, плохо? — начала придираться Мотя.
— Не плохо. Но жена в голубом песце еще лучше.
Оба засмеялись довольные, что объяснились так мирно и приятно.
Родители учеников догадывались по доскам, как исчезла лодка, но распространяли не это, а выдумку, шутки ради над колдуном, что другой, более сильный колдун обратил ее в камень. И даже нашли валун, похожий на лодку. Колдун сердился, выходил из себя: он-то знал, что всесилие колдунов — сплошной обман, что лодка погибла, возможно, от кого-нибудь из этих насмешников. Но узнать от кого, не хватало колдовской силы.
8
Вслед за слоном «олень» пошли в науку слова: «Колян», «корень», «Ленин», «мама», «рама», «папа», «лапа», «луна», «тупа». Их тоже рисовали и писали и на стене и каждый на своей дощечке. Мелки и дощечки ученики получили в постоянное пользование и могли практиковаться дома. Кроме того, по примеру Ксандры, совершенствовались в рисовании и письме на стенках родительских туп и еще придумали свое — на закоптелых ведрах, чайниках, котлах написали: вода, ведро, чай, котел, уха…
Со взрослыми Ксандра занималась так же, как и с детьми, и если бы иметь попросторней тупу, можно бы соединить всех в один класс. Раздельное обучение вдвое увеличивало работу. Кроме того, Ксандра каждый день обходила больных, делала перевязки, разносила порошки, отсчитывала капли. Некоторые уже подвели ее: все данное в запас приняли сразу, и она выдавала только на один прием.
Свободные, беззаботные минуты выпадали редко. Ксандра старалась провести их одна, в тишине. Уходила к озерам, бродила по перешейкам между ними. Мелководье обнажило множество интересных камней. Бродила в лесу, где осень расцветила деревья, кустарники, травы неправдоподобно яркими красками, где моховики были усыпаны спелой брусникой и клюквой. Из кустов постоянно выпархивали куропатки. Следила, как тают в небесной дали и выси улетающие птицы. Она кричала им: «Путь-дорога! Путь-дорога!» Махала руками, шарфом, и казалось: если взмахнуть посильней, она тоже полетит.
Колян в такие минуты старался быть поблизости, но так, чтобы Ксандра не замечала его. Однажды он сунулся ей на глаза и увидел на ее лице такую досаду, что потерял всякую охоту к таким встречам. Хочет побыть одна. У него тоже бывает такое желание.
Недоступная, недотрога в одиночестве, Ксандра возвращалась в поселок веселая, приветливая, общительная.
Пришло время, когда совершенно необходим стал букварь. Ксандра несколько раз писала об этом в Мурманск. Оттуда отвечали: ждут, но пока нет. Писала матери, но ответа не было. Письма шли долго. Забота о букваре стала постоянной, не уходила из головы даже во сне, будила Ксандру. Заменить печатный букварь самодельным, нарисовать хотя бы один — надо истратить всю бумагу. И как читать его — поочередно, хором?
Сколько замечательных поговорок сложено про нужду: нужда научит горшки обжигать; нужда мудрее мудреца; нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет… А Ксандре она подсказала, как сделать букварь, который можно читать сразу всем классом, которым можно заменить любую книгу.
Ксандра освободила все свои картонные коробки, разрезала их на маленькие четырехугольники, в каждом нарисовала черным карандашом разные буквы; получилась груда букв, целая рассыпанная книга. Буквы разобрала по алфавиту, разложила в конверты с надписями: А, Б, В… и пригласила Коляна поиграть в «типографию».
Рассыпная азбука была так богата всякими возможностями: составляли слова, передвигали буквы из одного слова в другое, и «мама» обращалась в «раму», «папа» — в «лапу». Делили длинные слова на короткие, из «Веселоозерье» получилось: весло, озеро, село, лес, лось, вор, ров, зверь, зверье… Составляли загадки, поговорки. Не поленившись, можно было составить стихотворение, рассказ, целую книгу.
Играли весь вечер. Перед уходом Колян выстругал ножом длинную белую планочку и прибил к стене. Когда поутру собрались ученики, Ксандра устроила громкое чтение — она ставила на планочку буквы, а ребята читали хором: «Мама мыла раму», «Колян едет на олене»…
Передвижной букварь страшно понравился ребятишкам, всяк захотел иметь такой же, чтобы читать его дома. При всей бедности, они где-то раздобывали кусочки картона, оберточной бумаги и зарисовывали каждую вновь узнанную букву.
У ручья, где брали воду, Мотя повстречала Ксандру и сказала с укором:
— Ты совсем позабыла моего ребенка.
— Я что-то не понимаю тебя. Как надо помнить его? — растерялась Ксандра.
— Приходи купать. Давно не мыла. Он плачет, заболел.
— И моего забыла. Тоже надо мыть, — присоединилась к Моте другая женщина.
— Вы, стало быть, не мыли их. — Ксандра ахнула. — Ну и дела! Вымойте немедленно!
— А ты зачем живешь здесь?! — подняла голос задиристая Мотя. — Один раз вымыла, больше не хочу, мойте сами.
Ксандра наконец поняла, что ее рвение толкуют совершенно неправильно: купать, мыть, стричь, обирать вшей считают ее обязанностью. Как быть, что сказать этим ленивым матерям, которые не желают обиходить своего ребенка? Смолчать и еще раз выкупать — не годится, значит, признать себя нянькой, подтирашкой. Отказаться — загубить в самом начале все дело. Решила не затягивать недоразумение, не лишать и помощи и сказала:
— Да ухаживайте сами за своими детьми. Это не мое дело. Я приехала учить грамоте. За это мне платят деньги. А все другое делаю бесплатно, от души. Хотите — могу еще раз выкупать. А дальше — сами, мне некогда: у меня — ученики.
Кажется, усвоили, но от помощи не отказались. Ксандра еще раз вымыла всех младенцев. Обойти кого-то было невозможно: все, от мала до стара, болезненно переживали всякое неравенство. И потом, еще долго-долго, многие годы, тянули Ксандру:
— Приходи купать, лечить! Прошлый раз плохо мыла, неладно лечила. Ребенок опять не спит, кричит.
Из женщин чаще всех вспоминала Ксандру Мотя: то зазывала к себе на чай, то сама приходила чаевничать. Пила долго, много, до поту. Иногда Ксандру охватывала острая досада: «Чего ей надо, что выжимает из меня? Чего ради мытарит?» И хотелось крикнуть: «Не тяни, выкладывай сразу!»