В моменты затишья Ксандра спрашивала:
— Колян, ты жив, не сварился?
— Жи-ив.
— Почему не слышно тебя?
— Отдыхаю.
— Когда вздаешь, отходи подальше от каменки! — советовала Ксандра. — И поливай не сильно. Не то ошпарит.
— Знаю, научился.
Неопытных в мытье обливанцев эти переговоры так сильно настроили против бани, что после Коляна не нашлось храбреца залезать в нее. Отказался даже самый смелый охотник Веселых озер — Оська, муж Моти. Пришлось Коляну зазывать:
— Ну, кто со мной?!
В толпе начались переглядки, подталкиванье локтями. Наконец Оська решился. Для примера ему Колян снова вымылся, потом вымылся для примера второму, и так четыре раза. Тем временем стемнело, и мытье остановили до утра.
На следующий день Оська превознес баню, что называется, до небес; дошло даже до спора, кому идти раньше. Скоро все взрослые мужчины перемылись. У парнишек были вши, и Ксандра велела родителям остричь их перед баней. Опять начались переглядки, отговорки: боюсь, не хочу, не умею, нет ножниц. Переходя из тупы в тупу, Ксандра уговаривала:
— Нестриженых нельзя пускать в баню. Они так завшивеют ее, что потом не войдешь. Нестриженых я не могу принять в школу. Всех мальчишек-школьников во всем мире стригут наголо.
Одного уломала и остригла сама. Тогда и все другие согласились остричься, но только у нее. Оказалось, что тятьки и мамки стригут хуже, чем учительница, не гладко, а крупной лестницей, как баранов. Ксандра стригла, улещая ребятишек ласковыми словами: «Миленький, хорошенький, умненький, потерпи, не вертись», и в думах ругмя ругала себя: «Дура я, дурища! Сколько крови перепортила матери: свечи не возьму, таз не возьму, половину всего выброшу. А надо бы: клади, мамочка, больше, клади все, что есть на свете, — шнурки, мочалки, иголки, нитки, гвозди… Все, все. Как пригодилась бы машинка для стрижки! Мать заикалась про нее. Но с дураком, говорят, и сам бог не волен. Вот теперь щелкай ножницами». Рука с непривычки немела.
Остриженных мальчишек сразу, чтобы не убежали, безотказный Колян вел в баню и перемыл всех. Девчонок, полагала Ксандра, вымоют матери, но обнаружилось, что женщины-обливанки и сами моются и других моют плохо: мало трут мочалкой, экономят мыло. И Ксандра весь женский день провела в бане, показывая и на себе и на других, как надо мыться. Самых маленьких, которые жили еще в люльках, она вымыла без бани, по домам, и спеленала по-ученому, насколько было возможно, при скудости пеленок и тряпок.
Желающих учиться набралось восемь человек: пятеро школьного возраста, трое взрослых. Ксандра порадовалась: ее школа будет не последней. В Мурманске она слышала, что есть школы, где учеников еще меньше — пять, четыре, даже три. Она сразу разделила учеников на две группы: детскую, дневную, и взрослую, вечернюю.
— Завтра приходите, — объявила младшей.
Начали приходить за два часа до уроков — Ксандра едва успела прибраться и позавтракать. Говорить, что пришли до времени, было опасно: уйдут — снова не заманишь, и она принимала всех так, словно явились в самый раз. Пока собирались, расспрашивала, кого как зовут, сколько лет, какая семья, показывала книжки с картинками.
Собрались. Ни парт, никаких других школьных приспособлений не было — всего один столик да скамеечка для учительницы, — и Ксандра усадила ребятишек по-лопарски, на пол, затем сказала, чтобы каждый запомнил свое место и всегда садился на него. Говорить: «Тише, дети, тише! Начинаем урок», как бывало на Волге во время практики, не пришлось. Здесь ребятишки притихли сами.
Перед самым началом, когда Ксандра уже взяла со стола длинный пальцеобразный мелок, вдруг в тупу заглянул Колян и спросил:
— А мне можно учиться?
— Садись, — разрешила Ксандра.
Потом на черной, закоптелой стене тупы нарисовала мелком четвероногую рогатую фигуру и спросила:
— Кто это?
— Олень, — ответили ученики хором.
— А кто из вас нарисует оленя? — и протянула мелок.
Он выглядел таким соблазнительно красивым, таким сахарно-вкусным, что потянулись к нему все.
— Как хорошо, какие молодцы! — похвалила Ксандра, выдала всем по мелку и указала каждому место на стене.
Стен было четыре, все совершенно свободны — не висело на них ни одежды, ничего другого, под толстой, затверделой корой многолетней сажи все густо черны, как наружная сторона котлов.
— Нарисуйте по одному оленю.
Ребятишки углубились кто в дело, кто в раздумье. Одни немало рисовали на снегу хореем, яркими камешками на темных валунах, другие никогда не пробовали. Эти и мел взяли не для рисования, а только подержать в руках, понюхать, тайком лизнуть.
У Ксандры выдалась свободная минутка. Колян подошел к ней и шепнул:
— Ты для этого берегла черное?
— Для чего же больше?!
— Кто тебя знает. Ты вон какая…
— Какая?
— Хитрая.
— Голь на выдумки хитра. Здесь будешь хитрой.
— Погляди туда. — Колян покивал на окно. — Там еще пришли учиться.
Ксандра выглянула. За окном, возле тупы, тихо, чинно сидела пятерка собак. Все школьники были парнишки, уже пробовали охотиться, ездить на оленях, имели собак, которые всюду следовали за ними. Верные псы терпеливо ждали, когда хозяева выйдут к ним.
— Это мне невелика радость, — сказала Ксандра про собак. — Подумай, как завлечь девочек!
— Учить девочек родители считали ненужным баловством.
— Ладно, буду думать, — пообещал Колян.
С разным умением, с разным старанием и трудом, все ребятишки нарисовали оленя. Ксандра разрешила им сесть отдохнуть, а сама подписала свой рисунок печатными буквами и сказала про подпись:
— Это — тоже олень. Верхний олень нарисован, нижний написан. Идите напишите под своими рисунками, как у меня.
На взгляд ребятишкам показалось, что написать проще, чем нарисовать, но взялись за дело — и… некоторые так и не добились даже сходства со словом «олень». А устали от этого мелового оленя, как от целого непослушного стада живых.
В возне с меловыми оленями незаметно прошел весь первый урок. На перемену Ксандра отпустила ребятишек побегать. Они поиграли между собой, с собаками, а через десять минут вернулись на свои места. Собаки снова чинно, строго уселись возле тупы.
Весь второй урок считали пальцы на руках, пуговицы у своих рубашек, мелки, которые показывала Ксандра. После второго урока она отпустила ребятишек домой, а Коляна попросила остаться и сказала ему:
— Мне неудобно, стыдно: столько всяких забот взвалила на тебя. И снова приходится просить.
— Проси, Ксандра, проси. Спасибо, что просишь! Для тебя, для школы я рад делать.
— У тебя есть свои заботы. Я буду платить, нанимать тебя. В Мурманске мне дали денег.
Колян удивился:
— За что платить? За то, что я люблю свой поселок, свою школу, свой народ? Я ничего не возьму. Я люблю даром. Мне это хорошо. Проси, Ксандра, не обижай меня!
— Ладно, для школы можешь делать, — согласилась она. — Но для меня делаешь слишком много. Я не могу брать бесплатно мясо, рыбу.
— А я не могу брать с тебя деньги. Мясо, рыба мне ничего не стоят.
— Как — не стоят? Тратишь время, треплешь обувь, сети.
— И дарить нельзя?
— Дарить каждый день, как ты, нельзя. Больше не буду брать. Я могу купить, мне платят деньги.
— Ах, Ксандра, не надо покупать. Зачем? — сожалел Колян. — Мясо, рыба — стоит ли разговора?
— Стоит. Я хочу есть свое, заработанное. Оно слаще. Ты понимаешь это?
— Немножко понимаю.
— Подумай и пойми лучше!
— А куда девать, если убью большую птицу, поймаю большую рыбу? Бросать?
— Отдай соседям! Не все же мне. В поселке всегда есть голодные люди. Бей, лови меньше. Птицы и рыбы тоже хотят жить.
— У кого будешь покупать? — спросил Колян.
— У всех, кто будет продавать. Оська набивается сам. Могу у тебя.
— Нет, тебе не продам. Проси что-нибудь так.
Она попросила сделать каждому школьнику по небольшой черной доске для письма мелом и дала образец — крышку от картонной коробки, в которой привезла посуду.
Весело насвистывая, Колян вышел из школы, окинул взглядом поселок: где искать доски? Доски привозили издалека — в поселке даже пилы, делающей их, не было, — тупы крыли сучьями, мхом, дерном, крылечек, оконных наличников не делали.
Шел по поселку и прикладывал образец ко всем доскам, попадавшимся на глаза: к дверям туп и амбарчиков, к спинкам легковых санок. С каким бы наслаждением снял он дверь у колдуна! За примеркой этой двери Коляна заметил Оська и спросил, что делает он. Колян решил разыграть жадного Оську:
— Ищу самую хорошую дверь.
— Зачем?
— Снять.
— Сня-ять… Для чего?
Колян рассказал, какая объявилась в школе нужда.