всяком случае, тепловая смерть, я имею в виду развод, нам не грозит.
Беркович не без труда поднялся на ноги, подумав, что не имело смысла садиться. Разве что для совершения физических упражнений — скорее всего, тоже для поддержания уровня энтропии в системе. Что такое энтропия, Беркович знал и, наверно, немало удивил бы Вайнштока, если бы сейчас отбарабанил определение, которое почему-то запомнил, когда зимой смотрел по каналу «Дискавери» передачу о законах термодинамики.
— Пойдемте в кухню. — Вайншток открыл перед Берковичем дверь и пропустил его вперед. Старший инспектор сделал шаг в коридор и только тогда подумал, что Григорий не случайно принял его в спальне, а не в кабинете или гостиной. Мария не случайно оставила его на время с мужем. Перед приездом Берковича они о чем-то сговорились и теперь поступали с ним, как считали нужным, а он, зная Истину, ничего не понимал в происходившем.
Если бы еще знать, что такое Истина…
Кофе оказался замечательным — крепкий, горький, вкусный, лучше не бывает. Мысли об Истине воспарили из сознания в высшие сферы, где им и было предназначено место. Попросив, получив и осушив вторую чашку (Григорий — заметил Беркович — ограничился маленькой чашечкой, куда вбухал две ложки сахара), старший инспектор почувствовал себя, наконец, в нужной форме и подумал, что рецепт приготовления этого бодрящего и прочищающего мозги напитка нужно будет непременно узнать у Марии и сообщить Наташе. На всякий случай.
— Рик, — ровным голосом сообщил Вайншток, будто отвечая на незаданный вопрос, — позвонил мне сразу после того, как посадил вас в такси.
— Вы знакомы? — удивился Беркович.
— Встречались несколько раз на ежегодных конференциях Израильского физического общества. Сандлер посчитал своим долгом сообщить мне о том, что полиция почему-то заинтересовалась никому не нужными физическими теориями. К чему, мол, это?
— Вот негодник… — пробормотал Беркович.
— Он не давал вам обет молчания. Ему самому стало интересно — сопоставить, что к чему.
— И вы сказали?
— Я сказал, что сначала поговорю с вами.
— Говорите, — кивнул Беркович.
— Должна была быть еще одна кукла. Между… как Лея их назвала… между Мариной и Кимом.
— Шестая запертая комната?
Вайншток внимательно посмотрел на Берковича.
— Да, — сказал он.
— Где же недостающая кукла? — спросил Беркович.
— Да бог знает, — с досадой произнес Вайншток. — Будь у меня ваши возможности…
Беркович молча ждал продолжения. Не дождавшись вопроса, который, по мнению Вайнштока, должен был задать старший инспектор, физик сказал:
— Пятого апреля. Если я правильно интерпретировал график. Знай я заранее, то спросил бы… Пришлось самому вспоминать — что у них происходило в те дни. И вот о чем вспомнил. В начале апреля у Леи сломалось кресло, стоявшее перед компьютером в ее комнате. Перестало поворачиваться. Если бы кресло было новым, Натан, может, занялся бы починкой, но креслу было почти столько лет, сколько Лее, кожа порвалась в нескольких местах, Рина давно говорила, что надо купить дочке новое кресло, но денег не было, а Лея к креслу привыкла, залезала с ногами… В общем, они выбросили кресло и в тот же день купили новое. Оно сейчас и стоит.
— Вы полагаете… — догадался Беркович.
— Сейчас не проверишь, — пожал плечами Вайншток. — Модель могла возникнуть внутри кресла, это статистический процесс, подчиняется принципу неопределенности, так что… Извините, я непонятно выражаюсь?
— Непонятно, — буркнул Беркович. — Вы знаете, откуда брались куклы? Кто все это делал?
— Вас интересует — кто?
— Тот, кто устраивал эти представления, убил человека, — напомнил Беркович.
Вайншток поднял на Берковича усталый, ничего не выражавший взгляд, долго смотрел, шевелил губами. Наконец повторил:
— Убил человека… Наверно, можно и так считать.
— Кто? — повторил Беркович. — Вы это знаете. Или считаете, что вам это известно.
— Если бы я нашел вторую модель… Послушайте, у полиции большие возможности. В тот день Рина с Натаном снесли старое кресло вниз и оставили у мусорного ящика. На следующее утро, Натан это говорил, кресла около ящика не было. Кто-то из жильцов дома его забрал. Полиция могла бы осмотреть квартиры. Уверен — нашли бы.
— Могу представить, — усмехнулся Беркович, — как я прошу судебное решение осмотреть… сколько в доме квартир? Двадцать четыре? Да, осмотреть двадцать четыре квартиры с целью обнаружения старого кожаного кресла, внутри которого каким-то образом оказалась каменная кукла.
— Я понимаю… Можно иначе. Не осматривать. Просто спрашивать: кто взял старое кресло? Правда, могут и не сказать. Или не отдать — ведь кресло придется сломать, модель внутри.
— Вы не ответили на вопрос: кто это сделал? Вы знаете. Или считаете, что знаете.
— Не тот вопрос… — пробормотал Вайншток. — Кто — не тот вопрос. Вопрос: как?
— Как? — спросил Беркович.
— Но сначала надо спросить: почему?
— Послушайте, — Беркович понимал, что должен говорить спокойно, не раздражаться, не показывать нетерпения, иначе Вайншток замкнется, он и так обдумывает каждое слово, чтобы, не дай бог, не сказать лишнего.
— Послушайте, — повторил Беркович, — если я спрошу «почему?», вы, наконец, ответите или придумаете еще один вопрос, например, «где?».
— Знаете, — печально проговорил Вайншток, — чего я больше всего не люблю в детективных романах? В том числе классических. Даже у Кристи или Карра. Финальную сцену: сыщик и подозреваемые.
Беркович тоже не любил, когда перед финалом действие останавливалось, Пуаро или доктор Фелл становились в позу и начинали долго и подробно излагать ход своих мыслей.
— Я всегда пропускал лекции, — сказал Вайншток. — В институте пропускал, потому что заранее читал учебник и решал задачи, мне было скучно слушать уже понятное, и меня пару раз чуть не исключили за пропуски.
— Я готов послушать лекцию. — Беркович уселся удобнее, положил ногу на ногу, показывая, что намерен просидеть долго, может, даже до утра, если хозяева его не прогонят. А если прогонят — он уйдет, у него нет полномочий проводить в этой квартире больше времени, чем того требуют приличия.
Вайншток потянулся к сушилке, снял две чистые чашки, а грязные — со стола — поставил в раковину. Ему пришлось встать, чтобы принести закипевший чайник. Не спрашивая, налил Берковичу кофе — крепкий, ароматный, — пододвинул сахарницу, блюдце с дольками лимона, подумал, спросил:
— Что-нибудь перекусить? Маша нам быстро что-нибудь…
— Потом, — отказался Беркович. — Сначала лекция. Сеанс магии с последующим разоблачением.
— Разоблачением?
— Убийцы, — пояснил Беркович.
— Вообще-то, — вяло проговорил Вайншток, — в хорошем детективе сыщик делает выводы сам, а не…
Он замолчал и долго смотрел Берковичу в глаза. Не мигал. Думал. Что-то для себя решал? Беркович ждал. Вайншток опустил, наконец, взгляд и сказал:
— Это я убил Натана.
— Вас, — напомнил Беркович, — в тот день не было в стране.
— Конечно, — горько проговорил Вайншток, — создал себе алиби.
Беркович молчал.
— Черт возьми! — вскричал Вайншток и ударил кулаком по столу с