Беркович. — Представляю, как взаимодействует с мирозданием сознание Ури Шафнера, которого вчера задержали на центральной автобусной станции…
— Конечно! — воскликнул Сандлер. — Сознание Шафнера, не знаю кто это такой, и твое сознание тоже находится в перепутанном состоянии с квантовой Вселенной, и мое сознание, и сознание твоей жены… Ее Наташа зовут, я правильно помню? Вот, и Наташа, и наш премьер Биби, чтоб он был здоров, и…
— Короче, — перебил Сандлер сам себя, — психология взаимодействия наблюдателя с перепутанным состоянием Вселенной — тема одной из статей Вайнштока. Тема другой — квантовая эволюция. Это я не очень понял, точнее — понял не очень, а еще точнее…
— Совсем не понял, — хмыкнул Беркович.
Сандлер помолчал. Ему очень не хотелось признаваться, что он не понял мысль, выраженную математическим языком, который он, как ему представлялось, знал в совершенстве.
— Знаешь шараду? — Беркович краем сознания, находившегося в перепутанном состоянии с самой Вселенной, понимал, что уводит разговор в сторону, но не мог остановиться. — Первый слог: лошадь. Второй слог: не совсем лошадь. А вместе: совсем не лошадь.
— Знаю, — отмахнулся Сандлер. — А ты-то откуда знаешь? Ты же коньяк не пьешь, только виски!
— Да-да, — заверил приятеля Беркович. — Вернись лучше к нашему барану.
— Он далеко не баран, — задумчиво проговорил Сандлер. — А его идея квантовой эволюции потрясающе красива. Но эту работу я не успел прочитать даже по диагонали. Готов поспорить на бутылку напитка, который «совсем не лошадь», что, если твой Вайншток прав, это будет самая красивая и самая странная физическая теория последнего времени.
— Суха, мой друг, теория везде… — пробормотал Беркович, залпом допив остатки виски и ощутив глубокую холическую связь собственного сознания с мышцами ног. Он попытался подняться, но удалось ему это только с третьей попытки. Гостиная кружилась перед глазами, и он с легким недоумением подумал, что не сможет вернуться в управление по той простой причине, что не сядет за руль, а за руль не сядет по той простой причине, что в крови у него уровень алкоголя в десятки раз больше допустимого, а высокий уровень алкоголя велик по той простой причине, что он, не подумав о последствиях, согласился с предложением Рика, а согласился он с предложением Рика по той простой причине…
Цепочку рассуждений пришлось прервать, потому что опять вернулось осознание Истины. Истина заключалась в словах Сандлера — будто он назвал имя убийцы. Только что. Как непроизносимое имя Бога.
— Борис, — сказала голова Сандлера, почему-то отделенная от туловища, но сохранявшая с ним холическую связь, — скинь туфли и полежи. Извини, я не знал, что виски произведет на тебя такой сокрушительный эффект. Поспи, а я пока поработаю. Потом напою тебя черным кофе, и ты сможешь ехать по делам.
— Во сне, кстати, — продолжал Сандлер, — ты, возможно, поймешь то, чего не понял в моем изложении. Я довольно часто…
Что делал Рик довольно часто, Беркович не расслышал. Но зато, засыпая, понял, наконец, как разрешить загадку пяти запертых комнат. Правда, проснувшись два часа спустя, он так и не вспомнил мысль, пришедшую из космических глубин, поскольку ни из каких известных ему источников мысль эта возникнуть не могла. Как не складывается Истина из известных кирпичиков-фактов.
* * *
«Никогда больше», — думал Беркович, подъезжая в такси к зданию полицейского управления. Свою машину старший инспектор оставил у дома Сандлера, решив вернуться за ней после работы. Опять придется брать такси, а что делать? Может, заодно еще раз заглянуть к Рику? «Нет, — решил Беркович, — он опять предложит выпить виски, а я никогда больше… Обидится».
«Никогда больше, — думал старший инспектор, — в рот не возьму ничего крепче столового вина „Кармель“. И Наташе не расскажу, как опростоволосился».
К вечеру, он надеялся, даже чуткое обоняние жены не обнаружит запаха алкоголя, когда он, вернувшись к ужину, поцелует ее в губы и в очередной раз поймет, какое счастье быть женатым на лучшей женщине в мире. Вот, кстати, утверждение, подтверждающее холичность, иначе говоря, единство всего сущего. Редукционист не сказал бы: «Эта женщина — лучшая во Вселенной». Вселенная для него — мозаика из огромного количества элементов, и только в одном из них под названием «семья Берковичей», превосходство Наташи было бы для редукциониста неоспоримым.
«О чем я думаю?» — спросил себя старший инспектор, отгоняя досужие мысли. Поднявшись в кабинет, он обнаружил в почте сообщение от Хана — файл с результатами экспертизы, которые они успели обсудить утром. А в мобильном Беркович обнаружил пять непринятых звонков. «Нужно было посмотреть раньше, — подумал он, — совсем сегодня с головой плохо. Виски — зло. Виски — очень большое зло».
Но виски помогло ему познать Истину. Если бы он еще помнил, в чем эта Истина состоит…
Пять звонков. Один от Наташи («Перезвоню ей позже»), два от Хана («Наверно, хочет напомнить, что отчет отправлен, и спросить — получил ли я файл»), один от Кашениля («Видимо, хотел посоветоваться о том, проводить ли допросы по списку или на сегодня хватит»), и один звонок с номера, который показался Берковичу знакомым.
С него он и начал.
— Вы мне звонили? — спросил он не очень вежливо и подумал, что эту фразу или очень похожую слышал когда-то или читал. В голове гудело и не вспоминалось, а Вайншток понял, видимо, что старший инспектор то ли не в духе, то ли по каким-то причинам не хочет или не может разговаривать. Помолчав, он сказал:
— Прошу прощения, если я не вовремя, перезвоню позже.
Будто это он звонил, а не Беркович.
— Нет-нет, — в голове Берковича мгновенно прояснилось, он умел собраться в нужный момент, и сейчас голос Вайнштока выморозил все следы алкоголя. — У меня к вам пара вопросов, а вам, видимо, есть что сказать, раз вы мне звонили, верно?
— В общем, да, — сказал Вайншток неуверенно. Не нравился ему голос старшего инспектора. — Я вот что хотел… Про даты. Два числа остались неизвестны, верно? Записывайте.
— Что? — ощущения у Берковича были обострены, но с пониманием пока оставались проблемы.
— Записывайте, — раздраженно повторил Вайншток. — Даты появления моделей, я имею в виду.
Беркович придвинул к себе блокнот и взял ручку.
— Горка песка — второе ноября. Модель номер раз — четвертое февраля, модель номер три — одиннадцатое мая, модель номер четыре — четвертое июня. Дату появления пятой модели вы и без меня знаете. Это все.
— Почему вы так странно нумеруете? — спросил Беркович. — И откуда вам известны числа? Когда я спрашивал Лею…
— Вы спрашивали, а я спрашивал и думал.
— Кажется, — сказал Беркович, — нам необходимо встретиться.
Вайншток промолчал.
— Можете приехать завтра с утра в управление?
Вайншток вздохнул.
— Хорошо. Давайте в кафе. В девять утра… Нет, лучше