материал для журнала пообещал Мейерхольд, о чем 1 марта 1919 года оставил запись в юбилейном альбоме Алянского (ранее нами уже цитировавшуюся): «Один из мечтателей бережет свои силы, чтобы как можно скорее дать хоть две странички своих записок самому энергичному из издателей <…> для задуманных Дневников»[666]. В первом номере журнала было объявлено, что в следующем выпуске появится его статья «Природа и театр». Однако Мейерхольд не сдержал обещания ни в 1919 году, ни после. В конце 1920 года Алянский вновь просил и торопил: «„Записки мечтателей“ выходят скоро № 2–3. Жаль, что Вашей статьи в нем нет. Быть может, Вы вышлете для „Записок“ какую-нибудь статью. Очень обрадовали бы нас всех»[667]. В 1921 году (13 июля) Алянский уже не просто просил, но взывал: «Дорогой и глубокоуважаемый Всеволод Эмильевич! <…> Еще раз умоляю Вас написать и прислать для „Записок мечтателей“ статью»[668].
Белый постарался помочь Алянскому и в этом вопросе, приложив усилия к тому, чтобы «другие сотрудники» тоже «заразились <…> желанием писать». На протяжении всего подготовительного периода Белый последовательно выступал как энтузиаст и пропагандист «Записок мечтателей», уговаривая писателей поддержать готовящийся журнал. «Дорогой Разумник Васильевич, — обращался он к Иванову-Разумнику 12 марта 1919 года, — пишите для „Записок Мечтателей“. Пока „В<ольная> Ф<илософская> А<кадемия>“ будет налаживаться своим путем, надо ее начать маленькой, инициативной группой (Вы, Блок, я) на страницах „Записок Мечтателей“» (Белый — Иванов-Разумник. С. 174)[669].
Среди тех, кого он буквально зазывал в журнал, был и Блок:
Дорогой Саша,
<…>. Если бы Ты, Разумник Вас<ильевич>, я и Вячеслав писали бы о самом главном сейчас и перекликались бы, то — «Записки Мечтателей», если бы вышло лишь 6–7 №№, были бы эпохой.
Звезды благоприятствуют им, звезды благоприятствуют (во внутреннем смысле) тому, что из этого объединения вокруг «Записок Мечтателей» может создаться настоящее дело. Но внешние трудности будут расти (Ариман приложит все усилия, чтобы извне препятствовать: для этого найдутся какие угодно отвлечения… дела, «Театр<альный> Отд<ел>», бумага и т. д.). У меня есть чувство: мы должны начать «Вольно-Философскую Академию» маленькой кучкой писателей именно на страницах «Записок Мечтателей». Я смотрю на них, как на самое близкое дело свое не потому, что я хочу там много писать, а потому, что там мы можем встречаться (Ты, Вячеслав, Я) <…> нашими внутренними голосами: говорить от сердца с собой и друг с другом. Милый, милый, — пиши: положи на сердце себе «Записки Мечтателей». Пусть они будут нашим общим «детищем»; знаю, как никогда, это — нужно: нужно, чтобы они были (Белый — Блок. С. 519–520)[670].
Блок, в отличие от Белого, не испытывал энтузиазма и творческого подъема. Письмо Алянского к нему от 19 февраля 1919 года позволяет реконструировать позицию поэта и понять претензии к нему издателя.
Отрывок из этого письма был впервые процитирован в монографии С. В. Белова «Мастер книги. Очерк жизни и деятельности С. М. Алянского»[671]. Без ссылки на эту цитату, известную как изложение «программы нового журнала», не обходится практически ни одна современная работа об «Алконосте» и последних годах жизни Блока (выше мы также приводили цитаты из этого письма). Однако именно все письмо целиком (автограф хранится в РГАЛИ) и особенно пропущенные Беловым фрагменты представляются крайне важными для понимания истории журнала «Записки мечтателей», а также роли Блока и Белого в его создании. Учитывая это, воспроизводим полный текст письма[672], выделив строки, введенные в научный оборот С. В. Беловым, курсивом:
Дорогой Александр Александрович
Невозможность лично договориться заставляет меня писать Вам. Я совсем не уверен, что мне удастся что-либо выяснить, несмотря на все мои намерения. К сожалению, несмотря на все старания мои установить физиономию «Записок мечтателей», какой я ее вижу, не удалось мне.
Первоначальная мысль: интимный круг лиц, интимные темы останется, вероятно, мыслью, т. к. такой журнал не будет жизненным, не будет иметь материала, а если и будет иметь, то журнал придется переименовать в «Записки мечтателя А. Белого» или «Дневник писателя А. Белого», так как ни Вы, ни кто другой в такой журнал ничего по разным причинам не даст.
Наши дни не укладываются ни в какие рамки; они совмещают в себе бесчисленное количество противоречий. Бесчисленные дороги открыты. Идите, куда хотите, только идите. Думается мне, только, что не следует заранее определять дорогу, т. к. это будет также гадательно и также неверно, как неверно все в наши дни. Мне кажется, что физиономия журнала должна складываться самой жизнью. В зависимости от того, как будут «мечтатели» воспринимать то или иное явление жизни, будет определяться и путь журнала.
История и будущее поколение будут искать по разным документам, что и как переживали в эти дни люди с острейшим восприятием, люди одаренные талантом передачи этих восприятий? «Двенадцатью» Вы уже сказали, но Вы могли бы сказать в тысяче различных «Двенадцать» и каждое из них было бы бесконечно дорого, т. к. газетные фактики, статеечки и фельетончики жизнь сотрет, а художеств<енные> произведения — никогда. Преступление, когда Вы, художники, призванные украшать жизнь, молчите. От того, что Вы не будете заседать в той или иной коллегии или комиссии, вряд ли что изменится. Можно сказать больше. Ваше присутствие в таких заседаниях вредно, так как Вы путаники в жизни и все Ваши слова-украшения в повседневщине лишни и даже мешают.
Все то, что Вы сделали бы в 5 минут один несоизмеримо ценнее того, что вы сделаете в 5 часов в коллегии, состоящей из таких же гениальных и талантливых людей, как Вы. Для меня это ясно, как ясно и то, что никакими убеждениями Вас не склонишь писать тогда, когда у Вас самого этой потребности нет. И не в этом вовсе моя цель. Мне хочется только сказать, что «Записки мечтателей» потому и называются «дневниками писателей», что писатель на этих страницах записывает то, что привлекает его внимание. Почему впечатление от театра или от книги менее ценно, чем впечатление от боя и бури? Почему впечатление уличной встречи менее ценно впечатлений растительной природы? Наконец, почему художники слова, красок и звуков должны заниматься тем, как бы лучше организовать то или иное «Учреждение»; рассуждать о том, какой театр нужен народу, какой текст и какие примечания должны быть обнародованы[673]. Все эти занятия и рассуждения никому не нужны, а если и нужны, то пусть ими занимаются крепкозадые академики и профессора, которые для того и существуют. Творцам же положено творить, а не рассуждать.
Революция все перепутала. Голод