Советские спецслужбы обвели китайцев вокруг пальца, публикуя в зарубежных газетах сообщения о том, что Бородина прибыла во Владивосток на японском пароходе и уже с борта передала свои впечатления от тюрьмы и суда в Пекине. Особая благодарность была выражена ее защитнику Канторовичу, который со всей ответственностью подошел к процессу и, не щадя сил и энергии, довел его до благополучного исхода. Выждав десять дней, газеты опубликовали интервью с Фаней в «Сибирском экспрессе», официальное же заявление было сделано ею из Москвы.
Судьба самого экипажа не интересовала никого. Посему моряков держали в зловонной тюрьме, спали они на голом кирпичном полу, ходили босые и полураздетые. Некоторые, в том числе капитан, содержались в одиночках на особом режиме. Ни суда, ни следствия. Проведя в таком положении больше года, экипаж в сентябре 1927-го обратился за помощью в цзинаньскую судебную палату: «Мы, сорок семь моряков парохода «Память Ленина», арестованы военными властями без всяких обвинений. Лишь после пятидневной голодовки нам объявили, что арест связан с делом Бородиной. Но она давно на свободе, а мы сидим».
Бородина действительно находилась на свободе, но не в Москве, а в Пекине, в гостеприимном доме, расположенном в сказочном уголке старого города. Постройка с традиционным внутренним двориком, окруженным по периметру жилыми комнатами, утопала в саду. Изначально дом этот принадлежал учителю русского языка, осевшему в Пекине до революции. Теперь же учитель делил его с обаятельным чудаком, известным китаистом Петром Антоновичем Гриневичем. Последний, в свою очередь, был ближайшим другом Анатолия Яковлевича и посему согласился спрятать Фаню. Под прицельным взглядом Канторовича, обитавшего с семьей в соседнем доме, прозванном Гриневичем «развалиной древнего Пергама», Фаня пекла на кухне штрудель, а Канторович читал ей Диккенса. Чтение продолжалось и во время сладостного чаепития. «Ты любишь Диккенса, как хахам Тору», — подтрунивал над ним Гриневич, но слушал с неизменным удовольствием. Фаня вязала, прихлопывая зевки ладонью. Эта шапочку вручат «Арабчику», смуглявому и не по годам развитому отпрыску Канторовича, после того, как вязальщицу посадят на пароход.
Гриневич и Канторович покинут Пекин в 1928 году.
До своего ареста в декабре 1937 года Гриневич будет преподавать древнюю историю Китая в Институте востоковедения. Как и Анатолий Яковлевич, он будет обвинен в шпионаже и расстрелян 14 марта 1938 года.
Бородин продержится дольше всех. После возвращения в СССР ему простят провал в Китае, и он займет пост замнаркома труда, затем замдиректора ТАСС и главного редактора Moscow News.
В начале войны по предложению председателя Совинформбюро его назначат главным редактором этого органа. Видимо, с подачи того же председателя, он окажется впутанным в деятельность Еврейского антифашистского комитета, и в 1949-м, в год провозглашения Китайской Народной Республики, будет арестован как член ЕАК. Скончается в Лефортовской тюрьме в мае 1951 года от побоев во время следствия.
Китай победил.
Часть 3
Важно быть
Отменен строгий карантин.
Разрешено ходить в гости.
Сюда едет Шуля за чемоданами.
И Федор Петрович — на похороны.
Лучше бы отдать чемоданы ему. Хотя хлеб из города в деревню сподручней возить в холщовом мешке.
Он сядет в поезд, на сей раз не в Ленинграде, а в Троцке (на прощание Шелухин по-отечески похлопает его по плечу), займет место, соответствующее чину политрука эскадрильи, скажем, у окна, на откидном сиденье. Когда поезд тронется, он достанет из мешка последнее отцовское письмо, полученное им давненько, в конце июля, — а сегодня 22 октября 1927 года — и будет читать его, разделяя в уме на отдельные предложения.
«Здравствуй мой дорогой…
Каждое твое письмо ложится яркими лучами на мое сердце
ведь ты гордость моей жизни
моей жизни идеал…
хочется поговорить с тобою.
Был я на днях у фельдшера, врача-то нет,
определил, что у меня рак в желудке,
но я не очень этому верю.
Да уж больно похудел.
аппетит лучше,
и как говорится стало пищу пропускать
ем конечно как ребеночек
молоко манную кашу рисовую кашу.
Хозяйство в общем становится образцовым
общественное мнение говорит в нашу пользу
запречь есть во что
подъехать есть на чем
работать есть чем,
одним словом
идет все хорошо
вот только починить бы здоровье
выскребсти все в середине,