«Да, нельзя подменять суррогатом…». Но всё же очень хотелось увидеть, какой девочка была до того, как пострадала…
— Можно всё-таки попробовать… — сказал Марко. — Чего такого… — и несмело пошутил: — Искусствоведы не узнают…
Пек опять покивал:
— Да, я попрошу. Там понимающие люди… Труднее всего будет с лицом. Как угадать, какое оно должно быть?
«Знаю, какое!» — сразу подумал Марко. И… вдруг понял, что не помнит Юнкиного лица!
Волосы помнил, голубой блеск глаз, сложенные в улыбку губы. А вместе… все черты смывались в памяти, как бегущей по стеклу дождевой водой… Ну, что же это такое? Дырявая башка!..» Потом утешил себя: «Ничего, вспомню…»
Пек опять пригляделся к девочке.
— Наверно, танцевала. С какими-нибудь погремушками или кастаньетами.
— Разве тогда были кастаньеты? — спросила Славка.
— Кто их знает…
— А может, в одной руке палочка-стукалка, а в другой бубен, — сказала Славка.
Кранец возразил:
— Тогда, наверно, не было бубнов… то есть бубней…
— Сам ты бубня, — вздохнула Славка.
Пек попросил Марко:
— Ты с ней поосторожнее, с девочкой. Хрупкая…
— Я осторожно… — Марко стал заботливо заворачивать девочку в платок…
Дома он смастерил для девочки подставку. Отыскал пластмассовый стоячок с гнездом для шариковой ручки, воткнул в него огрызок карандаша. На огрызок надел кусочек трубки от волейбольной камеры. В трубку, чуть дыша, вставил обломанную ножку девочки. «Не больно?» Девочка покачалась на упругой резинке и замерла.
Только тогда Марко показал находку маме и Жене.
— Любопытный экспонат, — заметила мама. Где ты его откопал?
Пришлось придумать, что нашёл девочку в бурьяне на месте весенних раскопок.
— Носит тебя, где попало, — сказала мама. Лучше бы правила учил, завтра контрольный диктант.
Это не означало, что мама не понимает сына и не ценит находку. Означало, что у неё куча забот и давно нет известий от папы…
Зато от Евгении Марко скрывать ничего не стал. Та пообещала ещё раз врезать ему веником, однако находкой заинтересовалась:
— Удивительная пластика движений… Жаль, что нет головы.
— Это у тебя нет головы! — обиделся за девочку Марко. — У неё есть! Только… невидимая. Пек обещал сделать реконструкцию
Евгения не рассердилась.
— Реконструкция — это отдельная вещь. А вот если бы прямо на этой куколке… Я читала в Интернете, будто все вещи хранят в себе память о первоначальной форме. Когда-нибудь учёные научат память просыпаться, и можно будет восстановить любой предмет.
— Это живые клетки могут. Называется «клонирование». А тут глина…
— А помнишь мультик про мальчика и глиняную лошадку? Расписную… Она у мальчика разбилась, и он понёс её к соседу-волшебнику. Тот собрал осколки в ладони, подержал, открыл — и лошадка там целёхонькая. Мальчик спрашивает: «Как это получилось?» А сосед: «Надо, чтобы в ладонях была особая теплота…»
Марко не помнил. И насупился:
— Где возьмёшь такого соседа…
Но слова о теплоте в ладонях сразу напомнили другое. Ощущение тоненького Юнкиного плеча и дрожание струнок… Значит, есть же в человеческих ладонях такая вот живая сила! Захотелось взять девочку, охватить пальцами и передать ей своё тепло. И тогда… вдруг…
Однако делать это при Женьке он ни за что не стал бы. А она неожиданно предложила:
— Когда найдётся время, надо отвезти статуэтку в столичный музей. Там, по-моему, за неё могут дать немалые деньги. Вдруг это настоящее произведение искусства?
— Ага! Разбежался в лаптях по Гетманскому шляху!
— Колючка ты, братец, — заявила Евгения и потеряла к Марко и его находке интерес. Оно и понятно: годовая контрольная по математике за десятый класс на носу.
А у Марко — годовой диктант!
Марко ночевал не в доме, а в сарайчике на дворе-в «хижине». Здесь было прохладно и спокойно. Никто не мешал читать до ночи. Вечером, демонстративно забрав с собой учебник, Марко отправился на ночлег: «Буду повторять правила».
Но ничего повторять ему было не надо, на родном он и так писал без ошибок. Только иногда возникала путаница из-за двух языков, которые вмешивались друг в друга.
— Солончук, почему ты написал свою фамилию с твёрдым знаком на конце? — изумлялась Серафима Андреевна и вздёргивала старомодное пенсне.
— Но ведь сказали, что возрождаются старые традиции!
— Не в такой же степени! И не было ещё указа!.. А что, в Лицее пишут с твёрдым знаком?
— Там велели писать «Солончуг», с буквой «гэ» на конце. Мол, но тому же правилу, что город «Кременчуг». Я отказался, такой крик был…
— Святые угодники…
Марко включил настольную лампочку (она стояла на бочке, заменяющей стол), скинул штаны и рубаху, забрался под простыню. Шебуршали за стенкой куры. Чесался и громко зевал за дверью старый Бензель. Лампочка горела дохловато, потому что по причине блокады станция работала хило. Волосок лампочки еле слышно звенел. Треск цикад проникал во все щели, но был привычным, как тишина. В оконце светила бледная звёздочка. Светила и луна, только с другой стороны, от неё серебрилась верхушка тополя.
Марко для очистки совести (обещал ведь!) минут пять почитал правила, положил учебник на бочку, а из-под подушки вытащил «Историю клиперов» Джона Колдуэла.
Клипера — самые лучшие корабли, которые придуманы людьми. То, что строилось потом, было уже насилием над природой — все эти турбины, котлы, генераторы, реакторы. А клипер — полное слияние со стихиями ветра и моря. Когда такой корабль стрижёт волны, в нем пробуждаются живые струны, возникает явление резонанса с голосами океана и атмосферы. И этот резонанс может стать одной из разгадок Общей Теории Струн. Той, которую интуицией и догадками давно уже нащупывает Марко Солончук…
Пусть миллиардеры строят яхты длиной в двести метров, с вертолётными площадками, ракетными установками, стадионами, ресторанами и великанскими бассейнами. Пусть греют на них свои животы и другие места, загорают и предаются радостям с красавицами. Марко плевать на это с грота-салинга самой высокой мачты. Он, если сумеет закончить Академию корабелов, спроектирует клипер, который окажется созвучен жизни морей каждой своей жилкой. И жизни звёздных пространств. Приблизит их разгадку, отозвавшись на музыку мира. Ту, что похожа на музыку струнного квартета…
Разумеется, Марко не думал так связно и законченно. Мысли переплетались. Становились картинками. И одна из них — форштевень клипера с фигурой под бушпритом. Конечно, это была девочка. Та самая. Вернее, в точности такая же, только вырезанная мастером из красного дерева в натуральный рост. Похожая на старинную Катти Сарк. Непонятно одно: Катти сжимала в кулаке вырванный конский хвост, а что будет держать эта девочка?..
Марко не придумал — что. Сквозь полудрёму услыхал снаружи неясный шум. Вроде как лёгкие шаги. Бензель не подавал голоса, значит, ходил кто-то знакомый. Женька? Может, решила подглядеть: чем занимается братец? Учит ли правила? Но нет, шпионство не в её натуре…
В раму открытого окошка стукнули.
— Кто? — строгим шёпотом сказал Марко.
— Я…
— Кто «я»?
— Икира…
БОЛЬШАЯ ЛУНА
Ну и ну!
— Вот подарочек летней ночи… Тебе чего?
— Марко… я хочу спросить… — прошелестело за подоконником.
Марко мягко прыгнул к окну. В тени тёмно-коричневый Икира был почти неразличим, но белые шортики серебристо светились даже сейчас. Марко высунулся, подхватил Икиру под мышки, втянул внутрь (весу в нем было, как в котёнке). Поставил. Сказал опять:
— Чего тебе? Среди ночи…
И тот повторил слегка сбивчиво:
— Я хочу спросить… Можно?
Был он то ли испуган, то ли просто взволнован. Старался казаться сдержанным, но дышал часто.
Марко взял его за локти, подвёл к топчану. Сел, поставил Икиру перед собой.
— Ну, спрашивай… Что случилось-то?
— Марко… почему сегодня луна такая большая?
— Какая… большая?
— Громадная… — выдохнул Икира. — Не такая, как всегда…
— Тебе что-то приснилось?
— Нет. Это по правде…
Он был горячий. Его костлявое тельце излучало нешуточную тревогу. Марко понял: здесь не отделаться двумя словами.
— Отдышись… И скажи: с чего ты взял, что она громадная? Совсем недавно я видел её — нормальная…
— А сейчас не такая… Пойдём посмотрим.
— Икира, ты темечком стукнулся, да? Я спать хочу…
Но тут же Марко тряхнул головой. Опомнился: всё равно придётся идти. Чтобы отвести Икиру к нему домой. Время совсем позднее, а он какой-то… не такой. Может, он лунатиком стал? Ну, тем более, надо проводить…
— Это ведь недалеко… — прошептал Икира. — Только посмотрим, и ты… скажешь…