есть такой мир, в котором невеста должна показаться жениху обязательно лысой.
Князь смотрел на меня с глубоким непониманием. А вот Машэ в это мгновение затаилась в кресле и даже перестала дышать. Шакрух приподнял морду и смотрел на неё.
— Если мужчина видел девушку с волосами, до того как она обрила голову налысо, то уже не возьмёт её замуж.
Я вглядывалась в его лицо так внимательно, что он должен был понять, услышать мой посыл: «Ну, скажи! Скажи, что ты думаешь по этому поводу!»
— Машэ, это правда? – князь глянул на неё недоверчиво. Она, закусив полную нижнюю губу, кивнула и уставилась в сторону.
– Варварство какое-то, — пробормотал он, пожал плечами. – Зачем?
— Ольга, он нам нужен.
— Тихо, не мешай.
— Показать себя ничем не прикрытой, понимаете? – я прищурилась, изучая его эмоции, потом повернулась к Машэ и пропустила пальцы через прядь её выбившихся из-под косынки волос. – Вот взять и такое богатство сбрить, а?
Он нахмурился, а потом скривился.
— Да ну, глупости. С волосами-то красивее.
— А как у вас относятся к невестам-сиротам? — снова повернулась к нему. — Например, мог бы знатный человек взять замуж сироту?
— Ольга, не перегибай.
Я вообще проигнорировала эти Всёлины слова. Потому что… Вольдемар был отнюдь не глуп и, кажется, разгадал мою игру.
— Это вообще ерунда, — сказал со снисходительной улыбкой. – На это никто не смотрит.
— Вот! Я же говорила!
Я повернулась к Машэ, что застыла изваянием в кресле, только круглые глаза выдавали – она потрясена.
Так, а сейчас самое важное:
— Машенька, сходи в столовую, принеси Вольдемару поесть. Чего бы вам хотелось? – обратилась к князю.
Он чуть оживился, прервал нашу дуэль взглядов и улыбнулся Машэ.
— Машенька, — сказал, и её лицо чуть потемнело – она покраснела, — принесите тот суп. Такой запах!.. — И он улыбнулся. И в этой улыбке было признание слабости – ему в самом деле понравилось! – И мяса того побольше. Пожалуйста.
В голосе – нежность, в глазах — ласка.
Машэ повернулась ко мне. Ноздри широкого носа раздувались от сдерживаемого восторга, который так и плескался во всём её существе, мелко закивала, сжимая губы, чтобы не выпустить эмоции.
Подхватилась и убежала.
— Ольга, он наш!
— Подожди.
И когда дверь закрылась, я задала самый важный вопрос. Тот, что волновал меня больше всего.
— А в вашем мире может князь жениться на безродной сироте?
Я очень старалась быть спокойной, и, хоть губы дрожали, а глаза стали влажными, слезы всё же удержала.
— Я – могу, — он сказал это тихо, но твёрдо. – Ведь нас благословит богиня.
Я опустила веки, чтобы спрятать слёзы, быстро наполняющие глаза, но ответ приняла.
— Да, да, да!
— Да подожди ты, Всёля!
— Есть девушки, чьё предназначение особенное, — проговорила, сдерживая дрожь в голосе. – Они меняют судьбы. Их нельзя приютить, а потом выгнать. Понимаете?
Мне нужно было видеть его глаза, его лицо, я хотела знать, что он ответит, понять, говорит ли он правду. И распахнула ресницы.
По щеке скатилась слеза.
А его бровь выгнулась.
— Есть в этой Вселенной Великая Мать. — Мы смотрели друг другу в глаза, и важно было не отвести взгляд, не моргнуть, выдержать. – Это особая женщина, она важна для Мироздания, как солнце для всего живого. Она ценность. Её нужно беречь. И не каждый мужчина сможет быть рядом с такой женщиной. Понимаете?!
— Понимаю.
Это прозвучало как: «Поклянись!» и в ответ: «Клянусь!».
— Ольга, не тяни!
— Суп! – раздалось торжественное и радостное от двери.
Машэ несла большую плошку, от которой комната моментально наполнилась аппетитным ароматом. Я помогла поставить еду на столик у кровати, а Вольдемар приподнялся, поймал Машкину руку, посмотрел ей в глаза, усадил рядом, погладил ладонь. И решительно перевёл взгляд на меня.
— Госпожа Ольга, прошу руки вашей… помощницы, вашей Ума-Шен.
Его испытующий взгляд вернулся к лицу Машэ.
Она испугалась – вдохнула и так, с приоткрытым ртом, с распахнутыми раскосыми глазами, замерла. Смотрела на него молча, долго, потом медленно-медленно перевела взгляд на меня. Снова на него. Дернулась бежать, но тут же остановилась, застыла.
Где-то в голове тихонько, словно маленькая девочка, пищала радостная Всёля, Шакрух подошел и стал вплотную к ноге своей хозяйки. А я не спешила, я хотела знать мнение нашей Ума-Шен.
Потому что я боялась.
За неё.
За себя.
За то, что могу ошибиться, и она не простит мне этого. Да я и сама себе этого не прощу.
— Машэ, ты хочешь в мужья этого мужчину? Навсегда, навеки. На долгие годы вместе, и радостях, и в горестях? — я требовательно смотрела на неё.
Она молчала. Только прикрыла рот, и теперь то сжимала, то разжимала губы, будто сбиралась что-то сказать. На всякий случай я уточнила:
— Длина твоих волос не играет роли.
Она ещё раз посмотрела на Вольдемара — он слабо улыбнулся ей, так и не выпустив из своей ладони её руку, – глянула на меня и дрожащими губами прошептала:
— Я согласна.
Я обняла её крепко-крепко, уткнулась носом в чёрные шелковые волосы, поцеловала в макушку. А когда отпустила, вытерла слёзы, что катились по щекам.
— Ума-Шен! – торжественно сказал Вольдемар. Он сам пересел на край кровати и свесил ноги. – В знак нашей помолвки прими этот перстень.
— Да! — тихо и радостно пищала Всёля.
Он уже снял с пальца простую печатку с плоским тёмным камнем и держал в правой руке – пальцы гнулись плохо и потому выглядело это неловко. Другую руку он протянул к Машэ. Она чуть нахмурилась.
– Принимая его кольцо, ты принимаешь его предложение, — пояснила я, полагая, что в её мире не было обычая обмениваться украшениями в знак помолвки.
Во взгляде Машэ, брошенном на меня украдкой, сквозило: «Что, правда?» — но она подала руку Вольдемару, и он надел ей кольцо на палец, а затем поцеловал запястье. Девчонка снова обернулась ко мне – непонимание, растерянность, неловкость читались в её взгляде. А ещё неверие.
Я кивнула с улыбкой – всё хорошо.
Вольдемар, не отпуская руки Машэ, сполз с кровати и неловко встал на ноги, чуть согнувшись вправо.
— Прошу соединить нас навеки!
Я отступила на шаг, внимательно рассмотрела всю его фигуру в простой одежде для выздоравливающих, зацепилась