крайне необходимо. Для него, может быть, этот шаг приведет к разрыву материальной связи с большевиками, но… настал момент, когда его приходится прижать к стене. Всего лучше, если он Вам даст текст телеграммы к Франсу (или другого обращения, если он предпочтет придумать что-нибудь другое и уполномочит нас перевести и разослать). На этот случай советую переслать (перевести сможет Федор Ильич) Франсу с просьбой перетелеграфировать. Если понадобится будет, чтобы я перевел, можно послать мне, я уже отсюда перешлю. Словом, действуйте! [682] Жму руку.
Ю. Ц.
Приложение
Письмо М. Горького А. Франсу, 1 июля 1922 г
Достопочтенный Анатоль Франс!
Суд над социалистами-революционерами принял цинический характер публичного приготовления к убийству людей, искренне служивших делу освобождения русского народа. Убедительно прошу Вас: обратитесь еще раз к Советской власти с указанием на недопустимость преступления; может быть, Ваше веское слово сохранит ценные жизни социалистов. Сообщаю Вам письмо, посланное мною одному из представителей Советской власти. Сердечный привет.
М. Горький
Письмо М. Горького А. И. Рыкову
Алексей Иванович!
Если процесс социалистов-революционеров будет закончен убийством, – это будет убийство с заранее обдуманным намерением, – гнусное убийство.
Я прошу Вас сообщить Л. Д. Троцкому и другим это мое мнение. Надеюсь, что оно не удивит Вас, ибо Вам известно, что за все время революции я тысячекратно указывал Советской власти на бессмыслие и преступление истребления интеллигенции в нашей безграмотной и некультурной стране.
Ныне я убежден, что если эсеры будут убиты, – это преступление вызовет со стороны социалистической Европы моральную блокаду России.
М. Горький 1 июля 22
Из письма С. Д. Щупаку, 25 августа 1922 г
Дорогой Самуил Давидович!
Не писал Вам вечность, потому что здесь, в Birkenwerder’е[683] мало остается свободного времени от лежания и его приходилось тратить на писание для «Вестника».
Начну с себя: ввиду холодного лета не поехал в горы, а на лишний месяц остался здесь. Здесь очень хорошо, великолепно кормят, воздух чудный. Чувствую себя хорошо, но по непонятной причине не прибавляю в весе. Что до Павла Бор[исовича Аксельрода], то первое время после моего приезда он, хотя и избавился от внешних болей, но нервничал потому, что не мог заниматься из-за сонливости и усталости головы; был даже настроен совсем меланхолично. А теперь вдруг (недели две назад) сразу наступило улучшение, и он каждый день помногу работает (перерабатывает мемуары) и весьма (относительно) успешно, так что все его настроение, понятно, улучшилось коренным образом.
С эсерами, боюсь, плохо; все последние вести сходятся на том, что без казней не обойдется. Из России пишут: только вмешательство Запада может спасти, а на Западе, кажется, все, что можно, пущено в ход: и Горький, и А. Франс, и Р. Роллан[684], и Уэльс[685]. Теперь Розенфельд с [Т.] Либкнехтом[686] совершают турне: были в Брюсселе, Роттердаме, Париже, едут в Швейцарию. Боюсь, что все это единодушие социалистической Европы не поможет: в Москве закусили удила…
Вы знаете, что и наших разгромили дотла. Рубин, Б. Н. Гуревич, еще кое-кто успели скрыться. Не знаю, удастся ли им восстановить партийную организацию. Определенно говорят, что будет судебный процесс меньшевиков[687]. Чуть ли не Майский возьмется у нас играть роль Семенова[688].
Судя по последнему – перед провалом – письму, наши продолжают получать текущие транспорты. Одновременно сообщают, что получили третьим путем 100 экз. № 33, и тут же, что написали В. [689] о желательности его приезда. Так что как будто не подозревают о «залежах», ничего не поймешь. […]
Приехал сюда (с командировкой от Наркомпроса) Ерманский. Явился к Шварцу и держался, как если б считал себя «своим». Боюсь, что и ко мне заявится. Любит быть подкованным на все ноги.
С эсерами одно огорчение. Чернов в 20-м номере «Революционной России» [690] в рекламной статье по поводу процесса нагло лягнул нас (дескать, отказались от последовательного демократизма «ради чечевичной похлебки благ, даваемых легальностью»). Указали на это Зензинову, Рабиновичу и др., те пожимают плечами и говорят, что сами возмущены и ему об этом говорили, но «вы ведь знаете», что за фрукт В. М. [Чернов]. В то время у головотяпа Авксентьева выкрадываются скандальнейшие документы, по поводу которых Гоцу и Тимофееву[691] пришлось на суде отрекаться не только от парижан, но и от «Воли России». Теперь здесь ходит слух, что «Голос России» уже прогорает и его у эсеров перекупают Прокопович с Кусковой. Судя по беседам кое-кого с ними, разведут они невероятную чепуху. […]
Приехал сюда Моисей Алейников, брат Абр. Никиф. Говорит, что последний похварывает, иногда мечтает о загранице.
В. Ив. [692] спрашивает, получили ли его письмо о добыче «воспоминаний» от латышей?
Ну, всего лучшего. Жму руку.
Ю. Ц.
В Заграничную делегацию РСДРП, 15 ноября 1922 г
Дорогие товарищи!
Предстоящее мне в больше нескольких месяцев пребывание вдали от Берлина делает для меня невозможным участие в редакции ЦО [ «Социалистического вестника»]. Предлагаю поэтому Заграничной делегации для обеспечения работоспособности и способности к решениям редакционной коллегии назначить кого-либо из товарищей моим заместителем на время моего отсутствия.
Ю. Мартов
Письмо Н. Е. Щупак, 17 ноября 1922 г
Дорогая Надежда Евсеевна!
Не думайте, что я забыл о Вашем существовании или что стал совсем свиньей. Нет, просто с самого Вашего отъезда не было у меня дня, когда бы я не чувствовал себя больным. Сначала еще вставал утром на час-два, а затем пришлось и от этого отказаться. Сейчас и пишу лежа. Послезавтра везут меня в санаторию в Шварцвальде. Думаю, что там мне дозволят ходить часть дня. Напишу Вам оттуда. Болеть надоело изрядно. Крепко жму руку. Привет Волику.
Ваш Ю. Ц.
Документы
1917
Ночное экстренное заседание Центрального Исполнительного Комитета Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов[693]
Заседание открывается в 12 час. 25 мин. ночи под председательством тов. Гоца. Председатель сообщает собранию, что в порядке дня стоит вопрос: оценка текущего момента.
С докладом по этому вопросу выступает Ф. И. Дан.
Доклад Ф. И. Дана
Товарищи! Мы собрали соединенное заседание ЦИК С[оветов] р[абочих] и кр[естьянских] деп[утатов] в настоящий момент, в один из самых трагических моментов русской революции. Для всякого политически здравомыслящего ясно, что вооруженные столкновения на улицах Петрограда означают не торжество революции, а торжество контрреволюции, которая