Боль была ужасна, но Фройхену казалось, что ступня по-прежнему при нём. Это был обман его нервной системы: «фантомная конечность», видимость которой создавали обрубленные нервные окончания. Доктор Бернтсен предупреждал его об этом. Следующие две недели Фройхен провёл в постели и отказывался смотреть на культю. Когда врачи и медсёстры приходили осмотреть её, Фройхен прятался под одеялом от жуткого зрелища.
Об ампутации ноги у Фройхена передали по датскому радио, и каждый день ему приходили стопки открыток с пожеланиями скорейшего выздоровления. Их было так много, что они перестали помещаться на прикроватной тумбочке и падали на пол. Казалось, каждого датчанина тронула эта трагедия: такой энергичный человек – и потерял ногу. Даже король прислал Фройхену цветы, и к нему в палату приходили министры. Но всё это внимание не утешало его.
По крайней мере, его радовало, что рядом была Магдалене: она навещала его каждый день без пропусков, надеясь подбодрить. Но даже это не помогало. После каждого визита Магдалене тихонько дарила цветы, которые ему принесли, медсёстрам. Муж пребывал в прескверном расположении духа и на стену готов был лезть от оптимистичных утешений, которыми забрасывали его визитёры. Не хотел он слушать обо всех этих одноногих фермерах, которые отлично ходили, или об одноногих почтальонах, которые запросто удирали от собаки. Не надо было ему рассказывать про несчастную девочку, которая танцевала до упаду, несмотря на отсутствие обеих ног. «Я всё не мог понять: если иметь всего одну ногу – это так замечательно, почему бы им всем не отрезать у себя по лишней!» – писал он.
Наконец настало время посмотреть правде в глаза – увидеть последствия ампутации. Довольно было прятаться под одеялом. Фройхен откинул его и увидел маленькую лиловую культю, покрытую паутиной вен.
Фройхен больше не мог отрицать очевидного. «Казалось, я только сейчас понял: мне давно уже нужно было полностью изменить жизнь и отказаться от дела, которое было моим единственным призванием, – от полярных исследований», – вспоминал он. От вида лиловой культи Фройхен только глубже ушёл в депрессию. Несколько следующих дней он напоминал собственную тень, был потухшей оболочкой, в которой уже никогда не загорится прежний огонь. Врачи тревожились за него, тревожилась и Магдалене. Всё указывало на то, что жизнь, которую он так любил, подошла к концу. «Восемнадцать счастливых лет я прожил на Севере, – писал Фройхен. – Но как же дорого я за них расплачиваюсь».
36. «Моя жизнь сделала крутой поворот»
За годы жизни и исследований Фройхен набрался бесценного опыта, и разнообразные коммерческие предприятия стали звать его к себе бизнес-консультантом. Сначала к нему обратились несколько киностудий, которым требовался его совет, как снимать фильмы об Арктике. Потом другие предприятия пожелали узнать от него премудрости ведения бизнеса в Гренландии. Подобный заработок на стороне неплохо поддерживал Фройхена на плаву, пока он ждал писательских гонораров, да к тому же обеспечивал бесплатные поездки в Арктику – но Фройхен часто затруднялся, какую оплату просить за свои труды. С подобным затруднением он столкнулся весной 1931 года, когда к нему обратилась Thompson Airlines, быстро растущая американская авиакомпания, задумавшая запустить рейс из Нью-Йорка в Копенгаген с пересадкой в Гренландии. Его не только приглашали в Нью-Йорк – Фройхену всегда было любопытно посетить этот город, – но и попросили самому назвать сумму вознаграждения. Рассудив, что об американской компании надо советоваться с американцем, Фройхен обратился к своему другу Рокуэллу Кенту, и тот предложил ему назвать компании кругленькую сумму в 1000 долларов. (Кент хоть и заигрывал с коммунизмом, на самом деле был прожжённый капиталист.) Фройхену такая цифра показалась астрономической, но он последовал совету Кента и попросил именно столько. Вскоре с ним связался глава Thompson Airlines Ричард Хойт – на взгляд Фройхена, странный миллионер: «выглядел он как мальчишка». Он звал Фройхена немедленно отправиться в Нью-Йорк.
Предложение это поступило как раз кстати. На Энехойе не хватало денег, а нужно было платить за дорогую школу Мекусака. Заикание его всё не поправлялось. Работа консультантом давала Фройхену возможность наконец увидеть Америку, чья неаристократичная задиристость очень импонировала ему. Он бегло говорил по-английски и за годы подружился с множеством американцев – тем больше у него было причин ехать. К тому же Фройхен сможет изучить ещё один крупный рынок для своих книг: американцы обожали приключения, а Фройхен как раз объединял свои ранние рассказы в один роман, который потом переведут на английский специально для американской аудитории. Наконец, Фройхену было интересно увидеть, как делают кино в Голливуде.
Нью-Йорк поразил воображение Фройхена. После Первой мировой войны, когда от многих европейских городов остались только дымящиеся руины, США вышли на первое место в глобальном влиянии. В 1920-х годах шло ударное строительство, когда никого не удивлял постоянный стук отбойных молотков, и теперь город казался совсем новым: в нём было намного больше домов из стекла и стали, чем в Европе, где, повинуясь проверенной норме, до сих пор строили из камня и кирпича. Нью-йоркский горизонт изрезали здания самой разной высоты: словно энергичное арпеджио в джазовой партитуре. Отель Фройхена располагался в Мидтауне на Манхэттене, и номер, оплаченный Thompson Airlines, был аж на 24-м этаже: никогда Фройхен не бывал в таких высоких зданиях.
Сотрудники Thompson Airlines вели себя как настоящие хлебосольные хозяева и показали Фройхену все самые трендовые места в Нью-Йорке: отвели на боксёрский матч в «Мэдисон-сквер-гарден» («Так себе», – прохладно отозвался Фройхен), на репетицию хора чернокожих в подвале «Мэдисон-сквер-гарден» («Вот это я понимаю!») и в спикизи («Почему люди с готовностью терпят скверное обслуживание, ужасную еду, отвратительное спиртное и такие цены, которые в любом другом уголке мира сочли бы грабежом средь бела дня? Вероятно, только потому что эти заведения вне закона»).
Иногда Фройхен отдыхал от внимания своих работодателей и ходил в гости к своему американскому редактору Т. Р. Смиту, которого называл Томми. Томми Смит трудился в издательстве Boni & Liveright, с которым сотрудничали такие крупные фигуры, как Эдвард Эстлин Каммингс, Айседора Дункан, Т. С. Элиот, Уильям Фолкнер, Эрнест Хемингуэй, Анита Лус и другие. У Смита было чутьё на хиты от малоизвестных авторов, и он в своё время наделал много шума в американском книгоиздательстве[23]. Смит представил Фройхена нескольким писателям, которые жили в Нью-Йорке, но особенно тому понравилось знакомство с Джоном Хьюстоном Финли, редактором New York Times, который в будущем станет главным редактором, и с Джуной Барнс, завсегдатаем богемной Гринвич-Виллидж: на тот момент всего несколько лет отделяли её от «Ночного леса», модернистского романа – классики квир-литературы.
Читая записки Фройхена о его путешествиях,