сдергивает одеяло с лица женщины.
Глаза ее остекленели.
Она так и не узнает, что сталось с Болконским.
Киш огибает постель.
Старик лежит, уставясь взглядом в потолок. Морщины на его лице словно бы разгладились.
Йован Киш знает, что глаза старика уже слепы.
За свою жизнь он перевидал немало мертвецов.
Данило Вуичич прятался вместе с ним за скалой. Они замерли, ничком уткнувшись в землю. Их хлестали очереди двух вражеских автоматов.
Пули пестрили скалу мелкими выбоинами.
Естественным желанием было втиснуться, зарыться в землю.
Дзынь — дробью осколков отозвалась на выстрелы скала.
Похоже, опять пронесло, подумал Киш.
Поднять голову он не решался. Осторожно повернулся лицом в ту сторону, где укрылся Вуичич.
Данило Вуичич неподвижным взглядом уставился в небо. Погода стояла ветреная. Тучи гнались по небу друг за дружкой.
Но Данило туч уже не видел.
Ничего он больше не видел.
В лоб ему впился осколок камня. Край осколка торчал наружу.
Йован Киш тщательно вытирает нож об одеяло. Затем прячет нож в карман на кожаной подкладке.
С отцом он ни разу не встречался во сне. Отец преподавал географию в гимназии. Фамилия у него была венгерская, но сам он считал себя сербом. По законам географии, родина человека там, где он живет.
Иован Киш всегда следил за глазами противника, которого убивал. Он знал, в какой момент застывает взгляд.
Пускать в дело автомат он не любил. Тогда не видишь глаз жертвы.
Йован Киш шесть раз был ранен. И всякий раз пуля задевала его по касательной.
Но боль была нестерпимой.
Киш берет свой рюкзак у Давчека.
Он чувствует, как лысый взломщик весь обливается потом.
Киш головой делает ему знак в сторону двери.
Давчек не двигается с места.
Облака на небе рассеялись без следа. Светит луна.
Лицо Милана Давчека покрыто крупными каплями пота. Глаза испуганные.
— Что вы с ними сделали?
Йован Киш молча указывает на входную дверь.
Давчек открывает дверь.
Теперь руки его не дрожат.
За сорок четыре минуты они добираются до берега Дуная. Киш высчитал время по секундомеру.
Городок спит крепким сном. Дует слабый ветерок. Северо-западный.
— Надо запаять ящики! — говорит Киш.
К тому времени они уже успевают выбраться на речной простор.
Давчек подключает паяльник к аккумулятору. Йован Киш видит, как пальцы его ходят ходуном.
— Поторапливайся.
Паяльник негромко потрескивает.
— Готово?
— Вы не имеете права впутывать меня в такое дело.
Пот с Давчека льет в три ручья.
Он срывает провода с аккумулятора и бросает в воду.
Йован Киш резко дергает на себя рычаги скорости. Нос лодки задирается кверху. Давчек, не удержавшись, падает ничком.
Киш поворачивается на вертящемся сиденье у штурвала.
В ноздри шибает резкий запах пота.
Киша с души воротит.
Фарфорово-голубые глаза его холодны.
— Тридцать лет я занимаюсь этим ремеслом, — хрипит Давчек. — Но крови не нюхал. Ясно?
Йован Киш закуривает сигарету. Глубоко затягивается.
Ему хорошо видно искаженное страхом лицо Давчека.
— Знаешь, скольких людей я отправил на тот свет?
Лысый не отвечает. Пот с него катится градом.
Йован Киш ухмыляется.
— Сам сбился со счета.
Он переводит вперед рычаги скорости. Медленно, постепенно, как и положено по правилам.
— Вот что я тебе скажу…
Йован Киш встревожен. Но голос его звучит спокойно.
— По-моему, тебе нет смысла увеличивать число безвестных покойников.
Когда в Белграде после войны открывали памятник Неизвестному солдату, Йован Киш стоял в почетном карауле.
Сверкающие сапоги, новехонькая, с иголочки, форма. Левая рука опущена на диск автомата, правая — на приклад.
Не шелохнувшись, замер он у сине-желтого языка пламени.
Многие тысячи людей проходили мимо него.
Советский буксир тащит за собой шесть барж.
Его прожектор ярко высвечивает "Ласточку".
Йован Киш отвечает музыкальной фразой из "Кармен''.
Буксир отзывается ревом сирены.
Горы гвоздик, роз, хризантем.
Киш, не шелохнувшись, стоял в почетном карауле.
Оба ящика как раз помещаются в вырытой яме.
Йован Киш вымерял точно.
Рукой в перчатке Киш поправляет холмик. Словно на могиле своих боевых товарищей.
Следы свежевыкопанной земли легко различимы. Но маловероятно, чтобы кто-нибудь забрел сюда ненароком.
Комары ночью не докучают.
Прежде чем сесть в лодку, они раздеваются. Йован Киш складывает в нейлоновый мешок комбинезоны, обувь, перчатки, чулки. Нож бросает в воду. Мешок пропарывает в нескольких местах. Перед тем как завязать его, сует внутрь отработанный генератор. Теперь мешок пойдет ко дну.
На середине реки он швыряет мешок в воду. Тот моментально уходит вглубь.
Волосок, отпечаток обуви, комок земли — все может навести на след. Это вещественные доказательства.
Стопроцентная гарантия, говаривал капитан Кул.
Если бы существовала стопроцентная гарантия, капитан остался бы в живых.
Йован Киш прекрасно понимает это. И все же требует с самого себя стопроцентной гарантии.
Чуть светает, когда Йован Киш направляет "Ласточку" к берегу.
Он не включает бортовые огни, не пользуется прожектором. Приглядываясь к контурам деревьев, он словно бы ощупью подбирается к берегу. Когда Киш был здесь в первый раз, он в точности запомнил это место.
Киш бросает якорь. В бинокль долго изучает берег, после чего ложится в каюте рядом с плавающим в поту Давчеком. Запах пота вызывает в нем отвращение.
Во время войны они зачастую не мылись неделями.
Нечем было мыться.
А как-то раз он целую ночь просидел, зарывшись в навозной куче.
Он знает, что Давчек не спит на другом краю широкой постели. Знает, что тому не терпится поговорить с ним.
Но Йовану Кишу не хочется говорить с Давчеком.
— Начальник, — окликает его Милан Давчек.
Киш не отзывается.
— Я же знаю, что вы не спите.
— Чего тебе?
— Смываемся сегодня?
— Смоешься, когда я скажу.
— Какого черта тянуть? Пока тут очухаются, мы уже будем в Австрии.
Йован Киш планировал именно так. К утру добраться до австрийской границы. Расследование к тому времени только-только начнется.
Но он убил двоих.
Это не входило в его планы.
— Спи давай.
Самому Кишу не до сна.
— Скажите хотя бы, чего мы ждем.
Йован Киш закуривает сигарету. Пепельница желтой меди стоит на полочке у него над головой.
— Ты ведь не собираешься возвращаться.
Это не вопрос — утверждение.
— А я намерен вернуться домой.
Йован Киш глубоко затягивается. Огонек сигареты высвечивает лоснящееся от пота лицо Давчека.
— Полиция первым делом заинтересуется теми, кто махнул через границу сразу после убийства.
Сейчас бы не помешало опрокинуть стаканчик. Но ему не хочется выходить из каюты.
— Я не желаю оказаться в этом списке. И вообще не желаю фигурировать в каком бы то ни было списке.
Киш вынужден говорить. Необходимо успокоить Давчека.
— Через