Время от времени потирая переносицу, Бансабира тихонько раскладывала бумаги, нет-нет, что-то чиркая на полях пергамента.
Гистасп наблюдал за госпожой с полнейшим недоумением в лице. Она что, всерьез сейчас занимается вот этим?! Это заботит её больше, чем благополучие сестры, счастье которой тану поставила почему-то выше собственного?!
— Вы … вы что… — не удержался альбинос, — и впрямь не будете выспрашивать у меня как… Или вы намерены все узнать у Иттаи, потому что так и планировали с самого начала за мной сле…
Увидев скривленное пренебрежением лицо госпожи, Гистасп умолк на полуслове. Его собственная физиономия преобразилась неузнаваемо, и Бану заухмылялась.
— Ты думал, я буду на тебя давить? — спросила она, и Гистасп скроил изумленную физиономию. — Побойся Праматери, Гистасп. Я просто удовлетворила просьбу сестры, подумав, что это может хотя бы на время облегчить тебе жизнь.
Гистасп все еще выглядел остолбеневшим.
— А? — только и нашелся он.
— Когда стало ясно, что Иттая влюблена по уши, я подумала, что она могла бы быть неплохим щитом для тебя.
Гистасп окаменел. Бансабире пришлось объяснить:
— Тебя явно пытались убить, и неоднократно, — танша сделала жест головой, будто указывая взглядом на недавнее ранение генерала в бедро. — А все почему?
Причина нападок до сих пор оставалась загадкой для самого Гистаспа (хотя он и имел одно правдоподобное соображение) так что ответить затруднялся. Но если вдруг танша знает, кто и за что портит ему жизнь, голову оторвет обидчику.
Вглядываясь жадно, так, что даже глаза, обычно абсолютно невыразительные, расширились от напряжения, Гистасп внимал.
— Потому что ты один. У тебя не было дома где-то отдельно от этого чертога, семьи и еще чего-то такого. Никто не знает твоих друзей, и вообще все сомневаются в их наличии. И даже простыми влюбленностями ты не славился никогда. Тебе нечего охранять и нечего терять…
«Кроме вас» — отозвалось в душе генерала.
— … поэтому били туда, куда только и оставалось — в твою жизнь. Ничего другого у тебя попросту нет.
Гистасп судорожно выдохнул. Он всегда это знал, всегда понимал, что одинок, как сумеречный волк в горах. Но услышав это из уст танши, генерал растерялся, чувствуя себя несколько жалким.
— И бил явно человек, знающий тебя на более или менее близкой дистанции. Ни рядовой, ни «меднотелый», ни сотник и, скорее всего, не из числа разведчиков. Просто потому, что они знают совершенно особенного Гистаспа, не очень похожего на настоящего, — Бансабира улыбнулась, а генерал, разглядывая её лицо, позволил себе колкость.
— У нас с вами много общего, стоит признать.
Бансабира не обиделась, а только пожала плечами: отрицать бессмысленно.
— Я тоже нередко думал, — отважился генерал, — что за нападениями стоит кто-то из вашего ближайшего окружения.
Он осторожно затих, вглядываясь в реакцию танши. Та молчала и лишь едва-едва повела бровью, чтобы альбинос продолжал.
— Я полагал, это Тал. Он узнал о … симпатии Иттаи раньше вас. Если так, то Иттая, госпожа, для меняя скорее не щит, а меч над головой.
— А есть причины полагать, что это Тал? — почти безынтересно спросила Бану, в тайне ревностно уцепившись за домысел.
— Требование не трогать чью-то сестру. Скажем честно, ни с одной другой девицей я не имел столь постоянного взаимодействия, как с вашими кузинами во время тренировок.
Бансабира надолго замолчала. И впрямь только домысел, но мало ли?
— Это бы объяснило, почему Тал отказался приехать на свадьбу сестры, — обронила она, наконец.
— С верфи присылали, что Тал в Северном море, — признался Гистасп.
— Ты проверял?
Гистасп мотнул головой.
— Но ведь они могли быстренько подружиться с Номом, и тот бы встал на его сторону.
— Ном на моей стороне. А уж с тех пор, как надел генеральский камзол — и вовсе.
— Приглашение на свадьбу писали не вы, а Тахбир, — заметил мужчина.
Слишком запутано, отмахнулась в душе Бану. И слишком мелочно, чтобы утруждать себя этим.
— В любом случае, пока у тебя есть Иттая, жить тебе должно быть попроще. Если это Тал — он обидится на меня и присмиреет. Если не Тал — бить будут в Иттаю. Кто знает, может, атакуя тебя, обидчики что-то пытались доказать мне?
Значит, таншу даже не коробит, что ненавистники Гистаспа могут теперь убить её сестру?
— Мне казалось, вы привязались к Иттае, — заметил Гистасп почти скромно.
Бансабира откинулась на спинку кресла, больше не пытаясь вернуться к недоразобранным бумагам.
— Привязалась. Но я все еще убеждена, что слишком сильная привязанность, как и любовь, не заканчиваются добром.
Гистасп захихикал: в её духе.
— Интересно. Если ты силен и свиреп и можешь не дать победить себя, и, если ты одинок — ты недосягаем для любого врага. Неуязвим для любой опасности. Неуправляем никакими интригами. Может, поэтому Гор в свое время отказался от меня? — спросила танша, толком не обращаясь к Гистаспу. Тем не менее, тот мгновенно подстроился под задушевное настроение интимной ночной беседы.
— Думаете поэтому? — движением головы Гистасп указал на стоявшее на прикроватном столике разбавленное вино и поздние фрукты, будто спрашивая разрешения. Бану кивнула, и альбинос налил им обоим из стройного, как грациозная лань, серебряного кувшина.
— Не знаю.
Гистасп, вернувшись на место, предложил тану кубок и изрек:
— Второй человек в жизни — всегда мишень для удара или выстрела.
А потом закусил губу и тихонько добавил, обнажив всю утраченную и похороненную человечность:
— Одиночество болезнено, но безопасно.
Бансабира сдержала вздох. Ей это было хорошо понятно. Только признав в Гистаспе ту же измученную страхом душу, она позволила ему сделать их отношения дружескими.
Мужчина широко хлебнул вина, чувствуя, как позвякивает в голове.
— Может, вам помочь? — он собрался и с готовностью воззрился на заваленный бумагами стол.
Бансабира тоже взяла себя в руки, скроила пренебрежительную физиономию, и отозвалась:
— Разумеется, помочь! Или ты думал, притащился ко мне среди ночи и будешь сидеть без дела?
С важным видом Гистасп кивнул и передвинул свой стул поближе к танскому столу с той же стороны, где сидела Бану, чтобы удобнее было работать. Но когда он, находясь плечом к плечу, украдкой кинул на таншу краткий взгляд, Бансабира, успела заметить в них редкое, всковырнутое из-под руин генеральского чина озорство.
* * *
Поднялось солнце — рассветная заводь надежды. Тихой феей скользнул луч в оконный проем и лег полосой на пергамент, ставя под сомнение надобность настольных свеч. Бансабира потерла переносицу — в который раз за ночь? — и сладко потянулась в кресле. Вытянув позвоночник, бросила искоса взгляд сверху-вниз на генерала.
— Клянусь, ты единственный мужчина, который провел первую брачную ночь за разбором бумаг и составлением посланий для подчиненных.
Гистасп потянулся тоже. В самом деле, все кости затекли от этой рабочей бессонницы.
— Кажется, я понял, почему раньше вы все время прятались от Сагромаха за работой, — разоткровенничался альбинос. Бану усмехнулась.
— Когда долго занят делами, оказываясь наедине с живым человеком, понимаешь, что умеешь только убивать, спрашивать и приказывать.
— И попросту не знаешь, что делать, — закончил мысль генерал. — Кстати об отношениях. Я не стал отвлекать вас раньше, но перед отъездом Маатхас просил передать, что к концу сентября все будет готово. Поскольку вы оба таны, он предложил устроить свадьбу на границе между танаарами или сделать два отдельных гуляния в каждом чертоге.
Бансабира усмехнулась.
— Напиши, что я за первый вариант.
Теперь усмехнулся Гистасп.
— Думаю, ваш отец хотел бы увидеть это.
— Но, по крайней мере, может увидеть дед. Пригласим его. Скажи управляющему, пусть поддерживает с Сагромахом контакт. Ничего особенно пышного.