Не ошиблась ли она, уступив Иттае? Она неспроста сомневалась в способности собственных рук, обагренных кровью тысячи раз, греть других людей, и не была уверена, что подобное под силу Гистаспу.
Впрочем, за все поступки в жизни Бансабира ответила сама. Если Иттая будет мерзнуть ночами — это последствия её выбора. Бану он уже не касается.
* * *
Гуляли в чертоге от души, и даже, когда новобрачные удалились, кутеж шел полным ходом.
Только Русса иногда с тоской поглядывал на Бансабиру и больше молчал.
Когда танша попросила брата проводить её до кабинета и составить компанию — он приехал из военной академии только утром в день свадьбы, и им совсем не удалось пообщаться! — Русса отказался. Прежде он всегда бы поддержал затею проболтать ночь напролет.
Впрочем, лезть с вопросами танша не стала. Не прекратит кручиниться в ближайшую пару дней, вот тогда и стоит поднимать тревогу.
* * *
Ни тени улыбки не проходило более по его лицу. Он был сосредоточен и сдержан.
«Ну вот и все» — сказал себе альбинос, оглядывая отражение в зеркале. Надо идти.
Оскалился.
Все-таки, тану Яввуз удивительная женщина, раз, выдав за него сестру, поддерживает в их браке его сторону. Поддерживает ведь?
* * *
Иттая дрожала, сцепив тонкие пальцы и почти заламывая кисти. Расхаживала по комнате, отведенной для новоявленных супругов. Временами вытирала о сорочку потеющие ладони, приглаживая наряд — тонкий и кружевной, едва ли скрывающий многое, — подтягивала вниз длинные узкие рукава. Если бы только Тал, её брат-близнец, мог присутствовать на свадьбе, она бы чувствовала себя сейчас намного храбрее! Он всегда-всегда знал, как поддержать её. Жаль, что он сейчас где-то в Северном море, отец посылал Ному Корабелу весть перед свадьбой, но Тала не было на верфях.
Очень жаль.
От сострадания к себе Иттае вдруг захотелось взвыть волком. Как же страшно, в самом-то деле! Поэтому, когда в комнату зашел Гистасп, затворив дверь, от звука девушка содрогнулась, будто пронзенная стрелой меж лопаток.
— Мать Сумерек, Иттая, — мягко позвал Гистасп. — Не нужно так нервничать.
Сейчас его выражение лица ничуть не отличалось от привычной благосклонности. И только теперь, наедине, оно отчего-то начало внушать Иттае странное беспокойство, от которого девушку мутило. Неужели все происходящее для него ничего не значит?
— Ну же, — Гистасп подошел вплотную, — улыбнись мне.
Он положил ладонь на щеку Иттаи и приподнял её лицо:
— Я жду, — напомнил альбинос, и девушка улыбнулась, все еще трясясь от непередаваемого волнения. — Спасибо, — он чуть взметнул брови и прошелся взглядом по плечам супруги, укутанным в тонкое пурпурное кружево. — Ты дрожишь. Холодно?
— Нет, — Иттая неуверенно качнула головой, будто и впрямь сомневалась, отчего трясется. Она положила ладонь поверх руки Гистаспа на своем лице и чуточку вздернула подбородок. Она должна быть смелее. Обязана быть смелее! Праматерь через Бану послала ей исполнение мечты. Она здесь, в спальне с мужчиной, к которому испытывает самые трепетные чувства, которым восхищается во всех ситуациях. За которого всегда переживает и которого вожделеет каждой клеткой.
Иттая заглянула в светло-серые, чистые, как астахирский снег, глаза, стараясь передать, насколько доверяется мужчине.
И в Гистаспе, наконец, что-то дрогнуло, надломилось.
Эта девочка… действительно испытывает к нему чувства? Не увлеченность, не мимолетную страсть — да и откуда ей знать о страсти — а серьезные чувства? Иначе, что бы она, сестра тану Яввуз, обещанная госпожой Серебряного дома, делала здесь, будучи названной его супругой? Поверить, что он мог понравиться девушке на семнадцать лет моложе его самого, Гистаспу удавалось с трудом.
— Что-то не так? — видя его задумчивость, спросила Иттая. Гистасп встрепенулся:
— Да, — улыбнулся мужчина. — Я дурак, — усмехнулся он и наклонился к девичьим губам.
Сначала поцеловал только нижнюю — аккуратно, пробуя и ожидая отклика. Но Иттая замерла, перепуганная будоражащим ощущением волнительного восторга, который, казалось, вот-вот разорвет изнутри. Гистасп, наблюдая перемену, чуть отстранился и прищурился:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Тебя не целовали прежде?
Иттая покраснела, смущаясь, отвела глаза. Слишком двусмысленный ответ, оценил Гистасп и предпочел не уточнять. Да и вообще — не время болтать.
Мужчина запустил обе ладони в каштановую копну, притягивая Иттаю ближе и одновременно наступая, заставляя пятиться к кровати.
Гистасп будоражил. Твердыми губами — тело, редкими словами — душу. Он легко касался прикрытых тканью плеч, гладил тонкие жилистые руки, обхватывал длинными пальцами изящные запястья. Гистасп заставлял её пробуждаться, отбрасывать страхи, отзываться на каждый невесомый поцелуй — в веки, в шею, в мочку уха — ловить губами и кожей каждый его выдох.
Гистасп улыбался: он делал все нарочно, и самодовольно скалился — в душе — от того, как остро Иттая реагировала на его близость. Её сердце колотилось так сильно, что генерал, не задумываясь, начинал действовать еще решительнее. Загнать, поймать, поглотить, доказав превосходство — вот, что велел мужчине инстинкт хищника.
Отвлечь внимание — и схватить добычу, велел инстинкт змея.
Когда девушка коснулась края ложа коленными впадинами, сердце в панике толкнулось о ребра, замерло — и полетело вниз. Гистасп мягко и непреклонно надавил Иттае на грудь, заставив подчиниться и лечь. Уложив девушку поудобнее, альбинос накрыл её собой, оперевшись на локоть, ткнулся Иттае в шею, поймал губами бьющуюся вену. Обжег языком, заставив девушку судорожно выгнуться в спине и потянуть мужчину за волосы. Чуть откинув голову, Гистасп рыкнул.
Вот почему он весь белый, успела подумать Иттая краем сознания. Чтобы в полумраке ночи и горящего камина раскрываться всеми цветами мира в её объятиях.
От его ласк у Иттая опухали губы и дрожали ресницы. Гистасп не останавливался. Склонившись, впился в девичий рот и одновременно свободной рукой угрожающе схватился за вырез кружевной сорочки. С треском разошлась ткань от рывка. Глядя в обычной жизни на непритязательного с виду Гистаспа, кто бы подумал, что в нем столько силы?
Иттая нервно схватилась за дранные полы одеяния, надеясь прикрыться. Гистасп ничего не сказал, но отвел её руки, приподнялся и освободил девушку от остатков ткани. А кроме разодранной сорочки на ней и не было ничего.
Гистасп оглядел её всю. Под мужским взглядом Иттая краснела еще сильнее, старалась спрятаться, прикрыться.
Альбинос облизнулся. Недобрая улыбка мимолетно тронула мужские губы.
Он разделся быстро и замер. Иттая окончательно смутилась и, повернув голову, уставилась на матрац. Гистаспу не понравилось. Он скрипнул зубами и сказал:
— Смотри на меня.
И от того, каким тоном были сказаны эти слова, Иттая поняла: ей приказали.
Дождавшись её взгляда, Гистасп снова лег, потянулся к девичьему рту, но стоило коснуться, Иттая уперлась в мужскую грудь, перевитую узлами жил и мышц, слабой ладошкой, второй коснувшись уст.
— У… у меня губы болят …
Гистасп оторвался взглядом от ладони на груди и поднял глаза к женскому лицу. Молча отодвинул разделявшую их длань и, не закрывая глаз, с особым нажимом поцеловал девушку.
— У меня болят губы! — толкнула она его, отвернув лицо, когда появилась возможность. Гистасп чуть приподнялся, возвысившись, выдохнул, оскалился. Потом развел руки жены по обе стороны от неё и опустился к губам нарочито медленно.
Все шло совсем не так, как она представляла. Все должно было быть совсем иначе! Она хотела сказать ему о своих чувствах, но рот был занят чужим языком. Или — собственным рванным выдохом от того, как и в каких местах Гистасп дотрагивался.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Когда мужчина склонился к груди, она опять ощутила, как сжимается все внутри — от легкого, как майский ветер трепета. От прихотливой нежности, с которой свободно свисающие белые волосы Гистаспа щекотали грудь. От того, какое горячее его дыхание — даже для её распаленной кожи.