древнюю сантехнику. Ох, неужели это голая проводка в спальне маленькой девочки? Да, так оно и было. Ради всего святого, это место — смертельная ловушка. Несчастные случаи поджидают здесь за каждым углом.
— Я разберусь со всем этим, — сказал он Тамалу, чувствуя, что его уже тошнит от каждого нового открытия. — Я обещаю.
Но Тамал, судя по его спокойной холодности, уже слышал все это раньше. «Докажи это», — сказали его глаза, когда Дэн уходил.
Они попрощались. Дэн завернул за угол, остановился, перегнулся через руль и глубоко вздохнул. «Какого черта, Патрик? — пробормотал он в тишину улицы. — Какого хрена?» Он чувствовал себя неловко из-за недостатков брата. Это было ужасно, но это было правдой. «Ты дешевый говнюк, — сказал он. — Ты снова и снова подводишь людей. И ради чего?»
Он думал обо всех преимуществах, которые имел Патрик по сравнению с ним — Зои и дети, красивый дом, процветающий бизнес — и о том, какой замечательной стала в результате его жизнь. Почему же тогда он позволял себе мочиться на жизни других людей: Лидии и Джемаймы, Тамала и его семьи… Без сомнения, были и другие, о которых Дэн даже не подозревал. Почему Патрику было на них наплевать? Почему ему было недостаточно того, что у него было?
Что-то, сказанное Тамалом, не давало Дэну покоя, как вспышка света в тусклом уголке мозга. Затем он вспомнил, как он встретился с Патриком в ту самую последнюю ночь и его брат разговаривал по телефону. Увидев приближающегося Дэна, он напрягся и, словно защищаясь, сжал телефон. Что он сказал? «Да, хорошо, хорошо, дай мне передышку», или что-то в этом роде. Во всяком случае, он казался встревоженным. Взбудораженным. Когда Дэн спросил, все ли с ним в порядке, он, конечно, справился со своими чувствами, но был ли Патрик в порядке? Неужели это был сытый по горло жилец — возможно, тот же Тамал, — который создал ему такие проблемы? Чувствовал ли Патрик себя загнанным в угол, побежденным своей рабочей нагрузкой, доведенным до крайности? Дэн приложил руку к голове, ему не нравилось думать о брате в таком ключе. Почему он не приложил больше усилий, чтобы докопаться до сути того, что происходило? Почему Патрик не смог довериться ему, если на него оказывалось давление? Вместо этого у них вышел тот глупый, бессмысленный спор, после которого Дэн оттолкнул его. Что, если это оказалось слишком и Патрик сорвался? С людьми такое случается, ведь так? Особенно с мужчинами среднего возраста, если они дошли до ручки.
Он вздохнул, желая, чтобы был какой-то способ узнать, что происходило тогда в голове брата, желая понять. «Что случилось? — пробормотал он себе под нос, направляясь за своей машиной. — Что же произошло той ночью?»
Зацикливаться на этом было бесполезно, поэтому он занялся реальными делами. Поехал в ближайший «Каррис»[42], где распорядился, чтобы на следующий день доставили и подключили Хоссейнам новую стиральную машину и забрали старую. Для пущей убедительности он добавил к заказу холодильник с морозильной камерой, вспомнив, что их холодильник производил впечатление чего-то средневекового. «Это только начало», — сказал он себе, отправив сообщение Тамалу, чтобы рассказать ему новости, и добавив, что, если понадобится, он может сам дождаться завтра доставку.
После этого он немного растерялся, не зная, что делать. Поехал обратно к дому, но какой-то импульс заставил его свернуть с шоссе на кольцевой развязке Чизвика в направлении моста Кью, а затем направиться к кладбищу в надежде, что это принесет ему необходимый душевный комфорт.
На кладбище было тихо и спокойно. Утром прошел дождь, и деревья промокли, с молодых листьев капало при каждом дуновении ветерка, но солнце, казалось, вот-вот должно было пробиться сквозь облака, создавая в небе перламутровый, мраморный эффект. Между старыми надгробиями проросли одуванчики и колокольчики, а на одной заросшей травой могиле выросли несколько веселых желтых тюльпанов. Перед ним по ветке вишневого дерева, покрытого розовыми цветами оттенка сахарной ваты, проворно пробежала белка.
Окруженный всем этим спокойствием, Дэн задышал глубже, его внутреннее смятение начало отступать, кулаки разжались. «Все в порядке, — сказал он себе. — Все должно было быть хорошо». Какими бы противоречивыми ни были его чувства к брату, он будет продолжать работать по своему графику добрых дел ради Зои, ради детей, решил он. Для Лидии и Джемаймы тоже, и для жильцов. Он будет выполнять работу за Патрика, только лучше. Все, что угодно, лишь бы пережить эти дни.
Затем его мысли вернулись к прошлой ночи, и он поймал себя на мысли о том, что сегодня делает Лидия. Это уже казалось сном: они вдвоем танцуют и поют дуэт караоке на вечеринке, среди черно-золотых украшений. Он чувствовал себя таким свободным и легким, как будто ничто другое не имело значения. Он вспомнил запах ее волос, то, как она улыбнулась ему и сказала: «Я рада, что мы это сделали». Может быть, ему следует принять ее предложение помощи с деревом в саду, подумал он, пока не вспомнил, что должен отступить. Что все это невозможно. Что, если между ними что-нибудь произойдет, это только в сто раз усложнит ситуацию. Лидию уже бросил Патрик. Что бы он там еще ни натворил, Дэн не собирался морочить ей голову, и точка.
Он ускорил шаг, направляясь к Саду Памяти, где Зои установила мемориальную доску. Его родители обязательно посещали кладбище каждую неделю, и он знал, что Зои тоже несколько раз приводила сюда детей, чтобы они выразили свое почтение и поговорили с Патриком, но Дэн раньше сюда не ездил. Он не мог сказать точно, почему. Отчасти потому, что это казалось очень публичным способом демонстрировать свое горе — фактически объявить остальному миру: вот он я, печалюсь о своем любимом человеке, который умер, будьте свидетелями моего горя. Будь у него выбор, он предпочел бы более личное пространство. Но, по-видимому, не сегодня.
Когда он приехал, Сад Памяти казался пустым, но потом он заметил женщину в бледно-голубом пальто, которая сидела на скамейке, сложив руки на коленях. Он не узнал ее и предположил, что она была родственницей кого-то другого, поэтому оказался ошеломлен, когда она посмотрела на него, затем встала и спросила:
— Вы брат Патрика Шеппарда?
— Да, — сказал он, пытаясь припомнить ее. Рыжеватые волосы, под тридцать, стройная, встревоженная… Нет. Не вызывает никаких ассоциаций. — Извините, — сказал