эриго не пускают мужчин. Думать о красавице, обернутой в серое знамя и медленно сгорающей на фоне темного моря, было тяжело. Эта смерть словно воплощала собой все прочие, сегодняшние и будущие.
– Еще?.. – вкрадчиво спросил Янгред, опять взяв бутыль.
– Завтра нужны ясные головы, – неохотно напомнил Хельмо. Вино ему нравилось, нравилось и так сидеть наедине. Снова казалось: не так все скверно. Может что-то получиться.
Янгред все же подлил и ему, и себе, но только по полчаши.
– От этого вина она не болит. К слову, оно даже не сшибает с ног. – Он сел, вкрутил пробку обратно в горлышко и от души ударил сверху кулаком.
– И все же, – пожурил его Хельмо. – Ночь на носу.
– Тогда с него можно будет начать утро? – Янгред придвинул к нему чашу.
– Мы не начинаем утро с вина, что новые ополченцы скажут! – Хельмо шутливо нахмурился, но Янгред и тут парировал:
– Здраво. Вином надо заканчивать. – Тут он посерьезнел. – Но да. Ты прав. Я вот только думаю…
Сдвинулись брови, сжались губы. Хельмо, делая глоток, украдкой посмотрел на него. Казалось, Янгред сдерживает какие-то мысли. Он все крутил и крутил чашу, рассматривал оранжевую жидкость на дне, кусал губу. Опять посмотрел на Хельмо и вдруг тихо предложил:
– А пойдем к нашим девицам?
Хельмо опешил: вот это да! Снова вспомнилось, как его отдали на растерзание… вернее, целование… как потом подначивали и дразнили. Что, опять? А еще у него просто в голове не укладывалось: ну откуда, откуда столько сил? Разве сейчас кому-то вообще до утех? Все наверняка хотят только спать. Он уже хотел озвучить это, но Янгред, видимо, обнаружив возмущение в его взгляде, спешно уточнил:
– Нет, нет. Просто так. Я бы хотел ободрить Инельхалль, может, и она немного выпьет с нами? – Он перешел на деловой тон. – Тебе все равно нужно больше общаться с младшими офицерами. Я не могу быть вечным проводником твоей светлой царской воли. Ты должен с ними всеми поладить, например на случай, если меня убьют.
– Ну… ладно, – Хельмо, опять досадуя на себя за мнительность и борясь с воплем: «Не каркай!», вяло согласился. – Только я все же думаю, они уже отдыхают.
– Тогда поцелуешь кого-нибудь на ночь! – опять проявил дурную натуру Янгред, и Хельмо еле поборол желание плеснуть в него остатками вина.
Янгред черпнул в чашу речной воды и притушил костер. Хельмо помог ему; они оставили лишь несколько угольков, в свете которых уже почти ничего было не рассмотреть. Их Янгред бросил в нутро переносной лампы, и там вспыхнул черный сгусток лавы. Проснулся живой огонь. В Свергенхайме использовали именно такие – не масляные, не свечные, а магматические фонари. Они сияли тепло и мягко, а по форме напоминали домики. Янгред приподнял его за цепочку в крышке, первым пошел через лагерь. Шатры громоздились вокруг сонным лесом. Их было меньше, чем несколько дней назад – часть армии ушла вперед и устроилась по берегу – но все равно Хельмо терялся в острых верхушках взглядом.
«Почему ты так волнуешься о ней?» – вертелось на языке, но он не спрашивал. Все, и прогулка, и собственные догадки, казалось зыбким в сумраке – совсем как конец недавнего сна. Хельмо ведь так и не вспомнил, что случилось в детстве. Это ему тогда померещилось, что Бог хочет сойти с постамента? Или сейчас привиделось? И с чего? Вздохнув, он крепче прижал к себе бутылку, которую Янгред всучил. Почувствовал себя крайне глупо – будто с младенцем разгуливал. Девушки точно будут смеяться. Но, может, и стоит их посмешить?
Эриго устроились подальше, но опять в лесу. Еловые лапы здесь нависали колючим пологом, тянулись густо и буйно до самой земли. Еще укромнее, чем в тот раз, пусть место и чуть поменялось. Настоящее убежище, куда не каждый проберется. Янгред остановился, Хельмо тоже. Они прислушались, вгляделись вперед, но за ветками не различить было ни голосов, ни огоньков. Хельмо уже почти не сомневался: расстроенные девушки не стали праздновать победу и рано легли спать. Он все-таки спросил:
– Ты уверен, что мы им там нужны? Не похоже…
Янгред вздохнул и неопределенно качнул фонарем, бросив блики на траву.
– Не знаю. – Он тронул ближнюю ветку, перебрал пальцами хвою. – В любом случае проверю, выставили ли часовую. Это велено делать всем частям без исключений, мало ли что.
– Да выставили, конечно, – уверил Хельмо. – Инельхалль вроде ответственная.
– Доверяй, но… – Янгред начал было отводить ветку в сторону, чтобы пройти вперед, но вдруг его рука замерла, и сам он окаменел. Фразу не закончил. Пальцы сжал. – Но.
– Что? – поинтересовался Хельмо. Из-за спины и копны волос Янгреда ему ничего не было видно, зато он явственно услышал напряженный вздох. – Эй! – Не придумав ничего лучше, стукнул по плечу. – Что они там, спят? Пьяные, что ли?
Янгред упорно молчал. Будто очнувшись, отстранился наконец, отвернулся. Отчеканил:
– Ты был прав. – С этими словами он отошел и прислонился к ближайшему дереву. Поднял голову. Уставился все на те же звезды за ветвями. – Нам тут, похоже, не место.
Да что такое? Хельмо вроде бы понимал, что не должен это делать, но любопытство победило. Он сам ближе подошел к пологу, взялся за ветку – молодые иглы тут же укололи пальцы – и сдвинул ее вбок. Посыпалась искристая роса, но он почти не заметил.
Лагерь правда спал – в шатрах и возле них царили тьма и тишь. Горел один костер – недостаточно близко, чтобы сидевшие подле него заметили гостя, но достаточно, чтобы их узнать. Инельхалль сама осталась на часах, а Хайранг, видимо, недавно вернулся из города, где следил за размещением солдат. Она нежно и бережно промывала ему раны, а он молча, устало и так же нежно наблюдал. Его гладкие длинные волосы падали на веснушчатые плечи, ее – короткие, жесткие – ловили жаркие блики костра.
– Почему ты не пошел к монахиням? – мирно ворчала она. – Они искуснее.
– Хотел увидеть тебя поскорее, – просто ответил он.
Куда исчезла ее дерзкая колючесть? Куда сгинула его взвешенная строгость? Хельмо, скорее, почувствовал, чем услышал: Янгред снова рядом, смотрит из-за плеча, слушает. И также почувствовал, не зная точно: лучше бы он этого не делал.
– И откуда же ты знал, что я не буду спать?.. – Инельхалль хитро улыбнулась, принимаясь накладывать повязку. Рыбка на ее запястье казалась сейчас угольным росчерком.
– Я только надеялся. – Он помедлил. – А если честнее… знал, что ты будешь грустить об Астиль и вряд ли сможешь быстро уснуть.
Он осекся, явно смутившись. Она тоже ответила не сразу, опустила голову, сосредотачиваясь на