class="p1">– Кошек у нас нет, – возразил Янгред. – Если кого и покупают, то собак. Те хоть не гуляют сами по себе, и нет риска, что потеряются и запекутся заживо, когда сойдет огонь.
– А у нас мало домов, где нет кошки. – Хельмо лег назад. – Они отпугивают бесов.
– Бесов?.. – удивленно переспросил Янгред. – Это кто?
– Тени, которые откололись от Полчищ Тьмы и до сих пор скитаются по миру, ища убежища в сердцах. – Хельмо невольно передернул плечами. Довольно неприятная часть легенды о Хийаро, которую он не любил поминать к ночи.
– Бесприютные создания? Мне их жаль.
Хельмо услышал горечь в шутливых словах и поежился снова, предостерег:
– Не стоит их жалеть, они злы: ютятся там, где случилось горе, вселяются в вещи, в дома, даже в людей… хотя это, конечно, байка. Ну и работа для попов-бесогонов.
– А, ну такое и в Цветочных королевствах есть, там верят в Короля Кошмаров. Это получеловек-полуосьминог, и на его щупальцах как раз живут похожие твари.
– Бр-р. Богам лишь бы нас запугать, – пробормотал Хельмо, снова прикрывая глаза.
– Неправда, – возразил Янгред, и голос его вдруг стал хитрым. – Ну, точнее, не всем. Наши вот невероятно милые, они о нас только заботятся и никаких бесов!
– Да неужели? – усомнился Хельмо, вспомнив обычай уродовать монахинь раскаленным пеплом. Но Янгред продолжил серьезнее:
– Да. Они очень добродушны, хоть и со странностями. – Он спохватился. – Помнишь вот, Инельхалль упомянула Бога с Той Стороны?
Бум зевнул во всю пасть, лязгнув челюстями. Хельмо снова поскреб ему загривок.
– Да… помню.
– Хочешь, расскажу о нем, раз не спим? Ты это не везде прочтешь.
– Ну давай, – Хельмо почувствовал, как пес подлез к нему ближе. Стало теплее. – Только пожалуйста, без вечных твоих пошлостей, а?..
Янгред опять рассмеялся, но совсем тихо. Тоже лег чуть ближе – зашелестело его походное одеяло, сделанное из шкуры какого-то морского зверя. Понизил голос и начал:
– Эмельдина – императрица Алого пламени. Иларван – император Рыжего пламени. Принцесса Анни, принцы Яно и Йери – три маленьких цветных огонька, Желтый, Голубой и Зеленый. И все они – Святое Семейство, боги Земного огня…
И Хельмо словно забылся. Мгновенно. Янгред рассказывал почти так же чарующе, как дядя, – будто читал по книге. Он говорил о том, как боги сотворили людей – слепили из глины, вместо кукол для детей. Анни, Яно и Йери, играя, случайно вдохнули в кукол жизнь. Даже взрослые удивились, но куклам отвели дом – целую планету, а сами поселились на ее самом укромном, Безымянном, острове. Так и появился мир, и ничего в нем долго не менялось. Эмельдина и дети заботились о людях. Иларван проверял их на прочность – на ежегодном празднестве звал на остров лучших и сражался с ними насмерть. Победителей – а ведь находились люди, которые его побеждали, – одаривал золотом и бессмертием.
Однажды ночью Иларван увидел падающую звезду, огромную и ослепительную. Бог встревожился и полетел звезде навстречу, но не успел. Упав, звезда ничего не разрушила, а, погаснув, обратилась в мужчину с сияющими волосами. Он был без сознания, и, не зная, кто он, – светило ли, бог, человек, – Иларван забрал его в дом. Очнувшись, мужчина назвался, но звучало имя так странно, что никто не сумел его повторить. Незнакомец повелевал Небесным пламенем: молниями и звездами, радугами и северным сиянием, кометами. Звал себя Скитальцем и вскоре снова собирался в путь. Но боги уговорили его задержаться.
Скиталец рассказывал о мирах, населенных разными существами, о битвах, которые пережил, о том, как рождаются цветные всполохи над северным небом. У него был удивительный голос – приходя в храмы, он подпевал служителям, и слушать его можно было вечность. Мудрая Эмельдина опасалась незнакомца, но он был так добр, что она не могла не тянуться к нему. Иларван опасался тоже, но очаровался еще раньше. Прежде они редко вскидывали взоры к небу. Теперь небо спустилось само, и трудно было не потерять разум от его чудес. Они много времени проводили вместе. Эмельдине Скиталец дарил метеоритные дожди, Иларвану – ослепительные молнии. А каждому из детей достал с неба по звезде.
– Настало, – тон Янгреда чуть изменился, снова стал печальным, – время, когда северное сияние над островом вспыхнуло особенно ярко. Время празднества, где Иларван сражался со смертными. Скиталец узнал об этом, и ему… не понравился обычай, ведь выживали далеко не все храбрецы. Он стал просить Иларвана: «Давай я сражусь за них с тобой, и если выиграю, – ты прекратишь это». – «Но если нет, я убью тебя», – напомнил бог. Он очень полюбил друга, но его задели упреки. «Да будет так», – согласился Скиталец.
Хельмо не мог не признать: стало страшновато. Он даже крепче вцепился в шерсть Бума, а пес засопел тише, будто тоже слушал с тревогой. Янгред не стал тянуть:
– И вот, Огонь Земной сразился против Небесного… Небесный проиграл. Проиграл, но не выдал страха, улыбнулся, бросая к ногам Иларвана меч и падая на колени. Отвел волосы, подставил шею: «Давай…» А Иларван не смог. Наоборот, опустился рядом, оттер с лица его кровь своей рукой, шепнул: «Да святится твое имя», и из упавших капель выросла первая морошка. Так что сегодня ты пил кровь бога… ну так, чтоб ты знал.
Хельмо даже возмутиться не смог, только пихнул его. Хотел скорее узнать концовку.
– В том поединке кое-что открылось: когда Скиталец упал, Эмельдина закричала и бросилась вперед, решив, что муж отнимет его жизнь. Она тоже успела шепнуть ему какие-то слова любви… и стало понятно больше, чем всей этой семье бы хотелось.
Хельмо вздрогнул. Наваждение отпустило его, сердце сжалось, даже подступила тошнота. Какие пугающие совпадения. Какие знакомые шепотки. Янгред вздохнул.
– Обычай Иларван отменил. А вскоре Скиталец покинул Семейство, оставив им последний подарок – светлячков, чтобы сопровождали богов в странствиях, и исчез с Земли. Но боги его помнят. И любят. А мы, вслед за ними, обычно добры к чужим. Таким как вы.
Повисла тишина, странная и будто звенящая. Только на улице по-прежнему пели соловьи. Собравшись, Хельмо улыбнулся и попытался рассмотреть Янгреда в темноте.
– Ваши боги живут интересно… – слова прозвучали ровно.
Но думал он снова о Грайно и немного – о треугольнике, в котором Янгред оказался. Тот, возможно, погрузился в похожие мысли, потому что ответил после промедления:
– Все очень похоже на людей, да? Порой гадаю: так ли все боги далеко?
Хельмо снова сомкнул веки. И сказал то немногое, что могло бы ободрить их обоих.
– Может, они вступятся за нас однажды. Когда больше будет некому.
«Когда шипованных цепей, которые мы тянем, станет слишком много. Когда прошлое