Трудно было ждать от благонамеренного журнала сюрпризов. Однако Фофанин глаз именно сюрприз и отыскал.
— «Слепой с фонарем», — прочитал он и добавил: — Сказка господина Тучкова.
Фофаня, заинтересовавшись, даже попытался голосом изобразить разные характеры: простака-прохожего и мудрого слепца:
«На что тебе, слепой, фонарь с собою брать?И в ночь и в день равно ты видишь свет не вдвое».Старик ему на то: «Оставь меня в покоеИ знай, что я фонарь ношу не для себя,Но для других людей, похожих на тебя,При свете чтоб они поосторожней былиИ чтобы моего кувшина не разбили».
Выдержав паузу, Фофаня изрек истинную мораль:
Хоть, кажется, в свече слепому нужды нет,Но он, неся огонь, другим являет свет…
Пришел с конюшни Тимошка и доложил: когда шел на колодезь за водой, пристал человек, сказывал — носит книжки на продажу, и любопытствовал, не угодно ли барину купить про хитроумные подвиги плутня-лакея Скапена. Андрей тут же выставил в прихожую Фофаню и призвал Еремея.
— Ну-ка, придумай, как сего книгоношу к нам тайно провести. Чтобы враги наши и не подумали на него, — велел Андрей. — Кем бы его переодеть, чтобы никому и в голову не пришло его останавливать или следить за ним?
— Бабой! — был ответ.
— А что? Нам давно пора уговориться с бабой, чтобы белье стирала, — согласился Андрей.
На следующий день в гости пожаловала крикливая толстуха. О том, что она обучалась стирать и утюжить тонкое белье у прачки-голландки, слышал весь дом. «Скапен» графа Венецкого так отменно исполнял роль, что Фофанино сердце не выдержало:
— Вылитая моя Матрена Никитишна! Дождался! Именно такова!
Скапен оказался мужчиной лет тридцати восьми, округлого сложения, но ловким и подвижным. Андрею он сразу понравился тем, что без экивоков приступил к делу:
— Стало быть, за вашей милостью присматривают, а нам нужно за теми смотрельщиками присмотреть? Добро! Устроим! Догадаемся, откуда ветер дует!
— С Сенного рынка он дует.
— Там все не так просто. Ну да управимся — с Божьей помощью.
— Нужно также следить за домом графини Венецкой — там проживает сейчас некая девица, которая может стать добычей вымогателей. А девица должна выкрасть некоторые письма. Да ты о ней дворню расспроси — быть того не может, чтобы у тебя в дворне не было любовницы.
— Кабы только одна… — вздохнул Скапен-Лукашка.
— Еремей Павлович, где Валерова Элиза местожительство имеет?
— По Мойке, от Демутова трактира через три дома поворотя направо… — стал припоминать Еремей. — И малость до Большой Конюшенной не доходя, большой домина, в зеленую краску покрашенный. Вокруг того зеленого домины непременно вымогатели шастают.
— Уразумел…
— Девица, что у графини прячется, — дочь хозяйки домины.
— Вот теперь совсем уразумел!
— Как его сиятельство поживает?
— А как можно поживать, обзаведясь молодой женой? Только одно на уме. Но его сиятельство велели передать: обязательства свои помнят и посчитаться за госпожу графиню всегда готовы.
Андрей не сразу сообразил, что речь о Маше.
— Как будем обмениваться записочками? — спросил он.
— Я дня через два, через три узел с бельем притащу, так и будем.
— А коли что стрясется? Я к мадам Бонно во второй раз не поеду — эти подлецы за мной увяжутся.
— Да и незачем. Куда ваши окошки глядят?
Андрей этого, понятно, не знал. Знал Еремей. Он и получил приказание — в случае аларма[14] выставить на подоконник большой сбитенник. Потом Еремей собрал преогромный узел с бельем, и Скапен, которого попросту назвать Лукашкой у Андрея язык не поворачивался, отбыл.
Фофаня весь вечер тосковал. Вымечтанный образ Матрены Никитишны, ядреной бабы в три обхвата, соединившись с образом бойкой прачки, всю ночь не давал Фофане спать:
— Отчего мне ни в чем талану нет? — горестно спрашивал он. — Отчего я такой бессчастный?
Еремей прикрикнул на него, чтобы перестал ворочаться и охать.
А сам подумал об одном с питомцем: «Хуже нет, чем ждать да догонять. Вот теперь сиди и жди, чего там слуги его сиятельства разузнают». Скапен-Лукашка со товарищи могут выследить, кому носят донесения молодцы с Сенного рынка. Но это, скорее всего, будет пресловутый Дедка. Они могут наладить присмотр и за Дедкой, да ведь тот хитер, и до голубиной почты додуматься горазд…
Андрей увидел гравированный план столицы — словно с большой высоты, и сам парил над тем планом наподобие голубка. Он, как большинство столичных жителей, держал в голове центральную часть сего плана и мог бы, сверяясь с ней, объяснить провинциальному жителю любой маршрут. То, что было на гравюре, вдруг ожило, обрело цвет и объем, явилось Андрею разом: светло-синий с искорками купол Троицкого собора — храма Измайловского полка, радостно-желтое (видно, в солнечный день) здание Двенадцати коллегий, ярко-красные, мощные и властные ростральные колонны, розоватая глыба, на которой воздвигся император-всадник… «Царь на коне?»… Тут же вместо изваяния возник образ — святой Георгий, поражающий змея; образ старого письма, Георгий на белом коне и в красной кольчужной рубахе, змей тускло-зеленый, завившийся спиралью.
В монетке был смысл — определенно. Мусью Аноним и точно смахивал на змея-душителя. Только вот святой Георгий был зрячим, и ждать ему, поди, не довелось — сказали, прискакал, поразил…
Время текло. Вот уж март на носу… Аноним наверняка сделал перерыв в своем мерзком ремесле: в пост не венчают, а большинство пакостей связано как раз с невестами, писавшими опрометчивые письма. Но привезут ли Аграфену Позднякову венчаться в Санкт-Петербург? Разумнее было бы — в Москве, но для Андрея, чтобы уверенно взять след врага, лучше — в Санкт-Петербурге. Если до той поры Скапен-Лукашка не докопается, где засел проклятый Аноним. Как ни странно, Андрею этого не слишком хотелось — необходимо было поставить точку в поганой истории самому, собственноручно. Хотя месть не относится к числу богоугодных дел…
Андрей треснул кулаком по столу. А ежели и месть?! Не оставлять же убийцу безнаказанным?!
Пока что сие стоило исцеления. Граве умаялся толковать, что желающий обрести зрение должен поменее трясти своей дурной башкой, а двигаться тихо, не беспокоиться понапрасну. Страшно хотелось увидеть мир со всеми его красками, и на синий купол перекреститься, и солнечным бликам на мелкой ряби Фонтанки порадоваться. Но как же лежать-то? Разве что велеть Фофане читать какую-нибудь ахинею, вроде вошедших отчего-то в моду сказок на русский лад…